Михаил Каратеев - Ярлык Великого Хана
– Ну, а князь как?
– Князь-батюшка враз хрипеть перестал, очьми водит и, видать, чегось молвить хочет, да голосу нет. А как дальше будет, баит Ипат,– на то воля Божья.
– За попом бы послать,– крестя длинную седую бороду, промолвил сидевший поодаль боярин Тютин.
Отец Аверкий туто уже, в крестовой палате, с княжной да с Аришей о здравии князя молятся,– отозвался боярин Шестак.
– А за княжичем послано ль?
– Оно-то послано, да где его теперь сыщешь? Почитай, с утра поскакал со своим Никиткой лисиц травить.
– То всем ведомо, каких лисиц он травит, – зло ухмыльнулся в рыжую бороду боярин Шестак. По всему Карачеву лисенята с его обличьем бегают!
– Ты помолчал бы, боярин,– не глядя на него, хмуро промолвил Алтухов,– а то сам знаешь, какой у княжича с вами разговор. За то и плетете на него невесть что.
– Да я что? Знамо дело, молодость. Кто в таких годах Богу не грешен? Я это токмо к тому, что ежели надобно Василея Пантелеича борзо сыскать, так послали бы кого в Заречную слободу, до Катаевой усадьбы.
В этот момент входная дверь с шумом распахнулась, и в горницу стремительно вошел высокий и ладный молодец в охотничьих сапогах и в сером, расшитом черными шнурами кафтане. На тонном, серебряном поясе его, спереди висел небольшой, богато изукрашенный черкасский кинжал. От всей фигуры вошедшего веяло силой и удалью. Красивое лицо его, обрамленное темно-каштановой бородкой, было бледно и взволнованно.
– Что с батюшкой? Сказывайте! – быстро спросил он, большими карими глазами окидывая присутствующих, которые не торопясь встали при его появлении и степенно склонили головы в поклонах.
– Плох князь Пантелей Мстиславич,– ответил воевода Алтухов,– видать, причинился ему мозговой удар. Но приспел Ипат и кровь ему пустил немедля. Бог милостив, авось обойдется.
– С чего ж то родителю содеялось?
– Гонец с худыми вестями прибыл. Опять люди брянского князя Глеба Святославича наши села пожгли и полон угнали. Ну, услыхавши такое, князь-то и растревожился.
– А где тот вестник?
– Во дворе дожидается, княжич. Ничего родитель твой и приказать не успел.
– Добро, Семен Никитич, пришлешь его ко мне сей же час,– распорядился княжич Василий, открывая дверь в опочивальню.
Войдя, он увидел грузное тело отца, лежащее под образами, на широкой лавке, покрытой узорчатыми коврами. В центре божницы, перед большим, потемневшим от времени образом архангела Михаила,– драгоценнейшей реликвией, которую карачевские князья унаследовали от славного предка своего, святого Михаила, великого князя Черниговского,– теплилась лампада из венецианского стекла, оправленная золотом. Немигающий свет ее слабо освещал седую бороду князя и бледное лицо его с широко открытыми глазами, смотревшими теперь прямо на сына.
– Батюшка, что это с тобой приключилось?– участливо спросил Василий, опускаясь перед лавкой на колени и прижимаясь губами к безжизненно свесившейся руке отца.
Лицо больного исказилось жалкой гримасой. Видно было, что он силится что-то сказать, но голос ему не повиновался, я с губ, как бы с трудом отлипая от них, сползали в тишину комнаты лишь тягучие, ничего, кроме страдания, не выражающие звуки.
– Не труди себя, княже,– промолвил, приближаясь к постели, Ипат, которого Василий сразу и не приметил.– Хвала Господу, смерть стороною прошла. Теперь токмо дай себе роздых да покой и не печалуйся: невдолге говорить будешь лучше прежнего.
Василий при этих словах быстро поднял голову и глянул на знахаря.
– Истину рек? Жив будет батюшка?
– Господь велик! Не один годок поживет еще наш пресветлый князь, родитель твой. Вовремя меня отыскал ваш слуга.
Лицо Василия осветилось радостью. Поднявшись на ноги, он сунул руку в карман кафтана, но там оказалось лишь несколько мелких серебряных монет. Оглянувшись по сторонам, он взял стоящий на подоконнике серебряный кубок, украшенный узорчатой резьбой, всыпал в него деньги и протянул знахарю.
– Ну, спаси тебя Бог, Ипат. А я навеки должник твой за батюшку! – с чувством промолвил он.
– Благодарствую, княжич. Рад служить славному роду вашему.
Василий снова взглянул на отца. Лицо его приняло теперь более спокойное выражение, но все же глаза, казалось, настойчиво требовали чего-то.
– Почивай, батюшка, набирайся сил,– сказал Василий,– а я сей же час велю отцу Аверкию во здравие твое молебен отслужить да сам допрошу давешнего вестника. И не мешкая поведу отряд по следам тех окаянных брянцев. Коли не успели они уйти за Десну, даст Бог, отобью наших людишек. А ежели с тем припоздаю,– перейду ночью реку и Глебкиных смердов в полон угоню!
При этих словах лицо старика выразило полное удовлетворение. Казалось, именно это он и желал сказать сыну. Он закрыл глаза и задышал ровнее. Перекрестившись на лик Архангела и кивнув Ипату, Василий на цыпочках вышел из опочивальни и тихонько прикрыл за собою дверь. В передней горнице теперь еще прибавилось народа.
– Слава Христу, лучше родителю,– ответил он на обращенные к нему со всех сторон вопросительные взгляды,– Ипат говорит, жив и здоров будет. Пусть протопоп во здравие князя немедля молебен готовит. А ты, Семен Никитич,– обратился он к воеводе,– давай мне вестника.
– Тутка он, княжич, давно тебя дожидает. От стены отделился и отвесил Василию земной поклон невысокий, но крепко сбитый крестьянский парень в лаптях, холщовых портах и изорванной в клочья рубахе. В русых курчавых волосах его запеклась кровь, на щеке виднелся припухший багровый рубец.
– Сказывай! – окинув его взглядом, приказал княжич.
– С села Клннкова мы, что по тую сторону Ровны, поприщ сорок отселя будет,– начал парень,– Ну, вот, вышли мы утресь на косовицу, а они, значит, брянцы-то, из лесу-то и налети! И давай, значит, нас имать я вязать! Мужиков и баб, всех повязали. Ну, кой-кто все же утек. Налетели они, стало быть, опосля на село, а там уже людишки упреждены были,– все в лес схоронились, одни старики пооставались. Ну, со зла они возьми да и подпали село…
*П о п р и щ е – верста
– Погоди, – прервал его Василий. – Сколько же их было, брянцев-то?
– Да, почитай, сотни две конных.
– А вел их кто, тебе ведомо?
– Ведомо, пресветлый княжич! Вел их самолично дружок княжий, воевода Голофеев.
– Ну, добро, дальше сказывай!
– Ну, погнали нас, значит, в лес. По пути высмотрел я местечко и стрибанул было в заросли, но только достал меня один вой плетью по рылу и привязал ремнем к своему седлу. Чуток не доходя Ревны, загнали нас всех на полянку, тут оста вил воевода четырех караульных, а все прочее воинство повел грабить село Бугры, что оттель поприщ с пяток. Ну, а караульные наши всему полону велели сесть в кучу посредь поляны, коней своих, всех вместе, привязали к дереву, а сами сели в холодке закусывать и брагу пить. Ну, а я, значит, до одного из коней остался пристромленный. Только помалу я свои путы о стремя перетер, у трех коней неприметно отпустил подпруги, а четвертого, какой получше, отвязал, сиганул на него да и махнул в лес! Караульные крик подняли, но только покеда они коней своих заседлали, я уже далече утек. Лес этот я знаю как свой двор, меня в нем не словишь! Ну и пригнал, значит, сюды…
– Молодец, парень! Как звать-то тебя?
– Лаврушкой звать, пресветлый княжич.
– Добро, Лаврушка, ступай отдохни. Иван,– обратился княжич к одному из слуг,– отведи парня в людскую, прикажи там его накормить и напоить, да выдать ему новые порты и рубаху!
Однако Лаврушка уходить не спешил и, переминаясь с ноги на ногу, просительно посматривал на княжича.
– Ну, чего еще хочешь?– приветливо спросил Василий.
– Дозволь, пресветлый кияжич, послужить тебе! Повели взять меня в твою дружину. Живота не жалеючи буду за тебя биться с кем укажешь. Конь у меня есть теперь ладный, с седлом и со всею справой.
– А семья твоя что скажет? Аль у вас и без тебя работников достает?
*В о й – воин, ратник.
– Никого у меня нету, княжич, с малых годов сирота я, у чужих людей возрос.
– Ладно,– с минуту подумав и оценивая парня взглядом Василий.– Коли так, оставайся, мне ратные люди нужны. Токмо не мысли, что будешь ты биться за меня либо князя, родителя моего. Нам того не надобно, а вот рубежи свои мы блюдем крепко и будем биться за то, чтобы люди на землях наших могли спокойно пахать и косить и чтобы не угонял в неволю ни злой сосед, ни поганый татарин. Ну, ступай теперь с Богом!
– Спаси тя Христос, за милость твою, пресветлый княжич! А уж я послужу тебе верно,– кланяясь в землю, промолвил просиявший Лаврушка и, неловко повернувшись, направился к двери.
– Погоди, – остановил его Василий, – Сумеешь ты ночью вывести нас через лес, прямыми тропами, на след Голофеевой шайки?
– Вестимо, сумею, княжич! Они с полоном да с награбленным добром за один день на брянскую сторону нипочем не уйдут. Заночуют в лесу, и завтре мы их, как Бог свят, настигнем!
