Михаил Попов - Железный Хромец
Бек почувствовал приступ удушья и стал массировать грудь в вырезе потной рубахи, радуясь тому, что никто не видит его слабости.
– Ты хочешь меня оставить. Куда же ты пойдешь?
– В Кеш.
– И ты и я – оба понимаем, что это верная смерть. Что тебя заставляет делать это?
Тимур не сразу ответил на вопрос. Вернее сказать, он вообще на него не ответил, ибо спросил сам:
– Скажи, Хаджи Барлас, ты веришь, что, покинув тебя, я отправлюсь именно в Кеш, а не сбегу туда, где буду в полной безопасности?
Настало время бека помедлить с ответом. Наконец он выговорил, медленно, но твердо:
– Верю. И отпущу тебя. Но при условии, что ты объявишь мне свою цель: я не хочу быть соучастником безумного поступка.
– Аллах видит, я смел, но не безумен!
– Я знаю это, поэтому так настойчив в своих вопросах. Что тебя заставляет вернуться, может быть, семья?
– Нет. Оба моих сына вместе с отцом и старшей сестрой Кутлуг Туркан-ага находятся в надежном месте.
– Тогда я совсем ничего не понимаю. А ведь сказано: непонимание – мать раздражения и недоверия.
– Я хочу повидать своего духовного отца, шейха[5] Шемс ад-Дина Кулара. Когда-то, очень давно, я вошел к нему в дом, когда он со своими братьями-дервишами[6] предавался зикру[7]. Я всегда был очень непоседливым ребенком, но тут я не позволил себе ничего не подобающего и терпеливо выстоял до окончания обряда. Шейх и дервиши были тронуты моим благочестием и помолились за меня. Затем шейх перепоясал меня поясом, дал мне шапку и вручил коралловое кольцо с надписью: «Рости-расти», что означает: «Если будешь справедлив, то во всем встретишь удачу». Шейх еще сказал мне, что из бывшего ему откровения он узнал, что уже родился человек, который станет наибом[8] Пророка. Никто не знает, кто он. Еще шейх сказал: «Вера принадлежит пророку, вера есть город, вне которого некоторые произносят: “Нет божества, кроме Аллаха”, другие, внутри его, говорят, что, кроме Аллаха, нет божества. Имя этого города Баб-ул-Абваб, и там жилище произносящего счастливые слова: “Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк Бога”».
Хаджи Барлас не был человеком слишком глубоко верующим и сверх меры богопослушным; кроме того, он переживал ныне пору не самую лучшую в своей жизни, поэтому в его сердце было место для ропота против излишне строгого к нему божества.
– Там, на севере, на нашей родине, сейчас горят селения и посевы. Пришельцы грабят дома тех, кто не успел скрыться, и убивают тех, у кого нечего взять. Простому человеку не под силу остановить то, что там происходит. Ты вообразил себя наибом Пророка и надеешься обрести высшую силу для борьбы с несправедливостью, да?
– Я не вижу твоего лица, Хаджи Барлас, но чувствую, что ты улыбаешься.
– Не сердись, я не хотел тебя оскорбить. Мне не нравится, что ты покидаешь меня в столь трудный час. И покидаешь по зову божества, которое столь несправедливо ко мне.
– Что мы знаем о справедливости или несправедливости, мы можем лишь говорить о вере и неверии.
– Ты рассуждаешь, как ученый улем. Не думал, что эта книжная премудрость так глубоко угнездилась в сердце охотника и воина.
– И снова я не отвечу на твои обидные слова. Ты думаешь, что ослабла тетива твоей судьбы, но то всего лишь ослабла струна твоей веры.
Хаджи Барлас, недовольно кряхтя, перевернулся с бока на бок, задел плечом камышовую стену, и на него градом хлынули невидимые насекомые. Бек выразил по этому поводу шумное неудовольствие. Кое-как устроившись в новом положении, он спросил:
– Ты еще здесь, Тимур, сын Тарагая?
– Я жду твоего решения, Хаджи Барлас.
Выдерживая характер, бек еще некоторое время помедлил, потом сказал:
– Мы ведь с тобой родственники, Тимур.
– Да. Отец говорил мне, что наш общий предок эмир Карачар стоял высоко при дворе Чагатая.
– Будь и ты высок, Тимур.
Глава 2
Ночной разговор
И вот, сказал Господь твой ангелам: «Я установлю на земле наместника».
Они сказали: «Разве Ты установишь на ней того, кто будет там производить нечестие и проливать кровь, а мы возносим Тебе хвалу и святим Тебя».
Он сказал: «Поистине, Я знаю то, чего вы не знаете!»
Коран. Сура 2. Корова. 28(30)Хаджи Барлас не любил Кеш и поэтому большую часть года проводил вне городских стен. Его ставка располагалась в нескольких фарасангах[9] от города, обычно в одной из излучин Кашкадарьи. Все свое время барласский бек делил между войной и охотой. Вопросы градостроительства и торговли занимали его не очень. Так что к тем временам, о которых идет речь, Кеш, крупный торговый и ремесленный центр, пришел в запустение, арыки, снабжающие его водой, обмелели, большая часть садов зачахла. Правитель Чагатайского улуса Токлуг Тимур отлично был обо всем этом осведомлен и не слишком спешил сюда, уделяя прежде всего свое алчное внимание городам более богатым и цветущим.
Чем оборачивается внимание Токлуг Тимура, Тимур, сын Тарагая, увидел за время своего путешествия по Мавераннахру. Пепелища, кружащие вороны, страшные старухи, причитающие над трупами своих сыновей.
С молодым родственником барласского бека отправились всего четверо нукеров. Это были его товарищи по детским забавам, выросшие вместе с ним, вместе с ним научившиеся убивать и зверей и людей. Они доверяли ему безоговорочно, и он знал, что может доверять им. Мансур, Байсункар, Захир и Хандал молча скакали вслед за своим предводителем. Молча потому, что открывавшаяся их взору картина не нуждалась в долгих обсуждениях, все и так было ясно. Можно было признать, что Хаджи Барлас, описывая положение дел в Междуречье, смотрел в мистическое зеркало.
Немного светлее стало на душе у пятерки молодых батыров, когда они увидели минареты Кеша. Пламя нашествия не коснулось его домов.
К городу подъехали ранним утром, но Тимур, решив, что въезжать в Кеш без разведки опасно, отвел свой маленький отряд в алычовую рощицу, росшую вдоль небольшого ручья.
Здесь дождались темноты. Когда небеса стали темно-синими, а над миром раскинулся гигантский звездный шатер, Тимур в сопровождении Байсункара, лучше всех знавшего расположение улиц в городе, отправился на свидание к Шемс ад-Дин Кулару, моля Аллаха о том, чтобы старик встретил его живым и невредимым.
Жизнь в городах того времени затихала рано. Стоило закатиться небесному светилу, как ремесленники запирали лавки, домовладельцы ворота, и на кривоватых и темных, как ущелья, улицах можно было встретить лишь бесчисленных кудлатых собак. Только стук колотушки городского обходчика да перекличка стражников на башнях полуразрушенной городской цитадели нарушали покой душной ночи. В этот раз, невзирая на поздний час, на улицах было еще достаточно людно. На площадях горели костры, возле них стояли люди с копьями. В воздухе висело тревожное напряжение. Такое впечатление, что люди готовятся к нелюбимому празднику, к неприятному, но неизбежному событию.
– Они хотят воевать, – прошептал Байсункар на ухо Тимуру, когда они миновали один из костров, возле которого без всякого смысла толпилось несколько человек.
– Воевать должны не они, – ответил своему нукеру Тимур. Он лучше, чем кто-либо другой, представлял себе, что может натворить в таком вооруженном городе какая-нибудь сотня всадников Токлуг Тимура. Хаджи Барлас тоже не мог этого не знать.
Дом шейха располагался в восточной части города, которая считалась зажиточной, хотя сам Шемс ад-Дин Кулар вряд ли мог считаться богатым человеком. Кроме небольшого каменного павильона, где праведник предавался размышлениям и принимал гостей, имелись три скромно убранных кельи, там останавливались путники, прибывшие для того, чтобы побеседовать с учителем. Во дворе стояла печь в окружении четырех старых чинар. Вот, собственно, и все хозяйство.
Вместе с шейхом жила его двоюродная сестра, пожилая женщина, на ее плечах лежали все заботы по дому.
Байсункар, подойдя к дувалу[10], огораживавшему дом шейха, встал на четвереньки. Тимур залез ему на спину, а с нее ловко, будто усаживаясь в седло, пересел на дувал. Затем помог своему нукеру проделать то же самое.
В павильоне Шемс ад-Дин Кулара горел светильник. Обычно старик укладывался спать очень рано. Что-то чрезвычайное должно было произойти, чтобы он изменил своим правилам. Впрочем, за чрезвычайными событиями далеко ходить не надо, ими охвачен весь Мавераннахр.
Тимуру не пришлось ничего приказывать своему спутнику, он и без того прекрасно знал свои обязанности. Бесшумно соскользнул с глиняной стены и, прячась в тени чинары, приблизился к павильону.
Через несколько минут раздался условный свист, означающий, что опасности нет.
Старик не сразу узнал появившегося гостя. Тем более что гость появился бесшумно и неожиданно. С момента их последней встречи юный батыр немного изменился. Отрастил бородку, как подобает взрослому мужчине, но при этом сделался выше ростом и раздался в плечах. В его фигуре, даже когда он стоял неподвижно, чувствовалась своеобразная грация хищника, та грация, что неизбежно появляется во всяком, кто посвящает большую часть своей жизни военному и охотничьему ремеслу. Нет, не только борода. Глаза, именно они более всего изменились за несколько прошедших лет. Их яркий, обжигающий блеск как бы приугас, стал более холодным и глубоким.
