Иоаким Кузнецов - На холмах горячих
1 Крепость Дмитрия Ростовского — ныне город Ростов-на-Дону.
«Тут пожар, там пожар —туши Суворов. И не откажешься ведь. Хоть и граф, а солдат — обязан исполнить. Но как? Поход — не груздь сорвать под сосенкой и положить в кузов!»—возмущенно шептал обветренными, потрескавшимися губами Суворов.
Александра Васильевича раздражала дорога: чем
дальше на юг, тем раскатистей. Теплое февральское солнце растопило снег, ровная, как столешница, степь запестрела черными проталинами, на колее грязь по колено. Нудно скрипят полозья санной повозки на ухабах, и тройка взмыленных курьерских лошадей, выбиваясь из сил, еле тащит тяжелый экипаж. Бородатый, в домотканом армяке ямщик, восседая на козлах, сердито бурчит: несговорчивые, капризные оказались господа пассажиры, не захотели пересесть в колесный фаэтон, и вот теперь майся, надрывай коней.
Суворов упрекал себя: ведь знал же, что уже в январе в этих местах начинаются оттепели, к полудню — лужи. Нечего было выезжать из Петербурга на своей зимней повозке; сподручнее было бы на перекладных, ямщицких пролетках, сменяемых в зависимости от погоды; так нет, послушался супруги Варвары Ивановны: «Да нам ли ездить на перекладных?.. Все должно быть свое — и повозка, и постель, и посуда. Ведь известно, какой комфорт на почтовых станциях — грязь, клопы, дрянная пища!»—и грузила повозку пуховиками, узлами с одеждой, а на задок велела пристроить гору чемоданов.
Изредка Суворов бросал отчужденный взгляд на молодую беззаботно-веселую, одетую в дорогие меха жену. По дороге в Астрахань он завернул в Полтаву, где в имении тестя, князя, генерала Прозоровского, жила Варвара Ивановна с пятилетней дочерью Натальей. Встреча с супругой была холодной: он застал ее в обществе молодых людей, танцевавшей со щеголеватым гусарским офицером. Увидев неожиданно появившегося мужа, Варвара Ивановна вспыхнула, стыдливо отстранила от себя кавалера, с лица исчезла веселая милая улыбка. Александру Васильевичу пришлось выслушать упреки в том, что он «прохлаждается» в Крыму, а она тут, в захудалой Полтаве, вынуждена прозябать с болезненной девочкой.
Александр Васильевич, увидев в углу комнаты одиноко игравшую дочь, кинулся к ней, порывисто прижался лицом к белой кудрявой головке и, чувствуя острую боль в сердце, горько подумал: «Только дочь и связывает меня с супругой... Плохо, когда муж старше жены на двадцать с лишним лет — до семейного разладу недалеко. Надобно увезти ее отсюда...»
Дорожные неурядицы, тревожные мысли о жене и дочери отходили на задний план, едва Александр Васильевич вспоминал о приеме в Петербурге, это все время не давало ему покоя...
Князь Потемкин встретил его холодно и отчужденно. Он сидел в огромном, светлом кабинете, откинувшись крупным телом на высокую спинку стула. Исподлобья взглянул на низкорослого, щупленького генерал-поручика и густым голосом сказал: «Прибыл! Поехали в Зимний !»
В Зимнем дворце, раздевшись в приемной, светлейший князь задержался у высокого во всю стену зеркала, одернул на себе светло-зеленый кафтан, расшитый серебром, молодцевато расправил плечи; косясь единственным глазом, поправил парик. Суворов, пряча улыбку, подумал: «Прихорашивайся не прихорашивайся, а увядания не спрячешь. Много ешь, пьешь непомерно—под глазами мешки, подбородок отвис...»
Потемкин повел Александра Васильевича по мягкой ковровой дорожке коридора к массивной, украшенной золотом двери, за которой вершила судьбами России уже немолодая, имеющая «лисий хвост и волчьи зубы» женщина-немка.
Второй раз за свою жизнь Суворов шел по этому коридору, первый раз — в 1763 году, когда Екатерина, год спустя после восшествия на престол, решила поехать на коронование в Москву. Тогда первый фаворит новой императрицы, синеглазый красавец-богатырь Григорий Орлов, вызвал во дворец Александра Васильевича, в ту пору полковника, и его отца генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова. Суворов-младший недоумевал: «Отец-то сенатор, член Военной коллегии, во время дворцового переворота держал в Ораниенбауме под стражей свергнутого офицерами гвардии придурковатого Петра III, а меня-то, всего лишь командира Астраханского полка, зачем к царице?»...
Григорий Орлов любезно сказал: «Господа бесцен
ные, матушка государыня, милостивая императрица изъявила желание встретиться с вами с глазу на глаз и поговорить по очень важному делу, кое она может доверить токмо вам, людям неподкупной честности и добродетели».
Сын незаметно дотронулся до руки отца: гордитесь, мол, батюшка. Он прежде не видел вблизи Екатерину и, войдя в кабинет, был удивлен ее простым, радушным приемом. Из-за маленького столика поднялась и вышла навстречу, подала руку, усадив на диван и сев рядом, молодая, необычайно красивая, одетая в скромное лиловое платье царица, и, улыбаясь, мягко справилась о здоровье Суворова-старшего и его семьи, доволен ли он службой, не испытывает ли какой нужды. Всем видом своим она выражала величайшую материнскую озабоченность о «детях» своих.
— Верно ли, как мне сказывали, что ваш прадед еще при Иоанне Грозном служил воеводой в казанском и шведском походах?
— Истинная правда, ваше величество,— скупо ответил генерал.
— Верно ли, что ваш отец, Иван Суворов, был генеральным писарем Преображенского полка, и когда родились вы, то светлейший государь Петр Великий самолично крестил вас, дав имя Василий?—вновь обратилась Екатерина и, чуть помедлив, добавила:—А опосля, когда вам исполнилось четырнадцать лет, государь назначил вас своим денщиком?
— Истинная правда, ваше величество!— по лицу Василия Ивановича разлилась краска.
Александр Васильевич еле сдержал себя, чтобы не добавить к словам отца, что должность царева денщика в те времена была не лакейская, как ныне, а адъютантская, весьма ответственная, чрез кою прошли такие смышленые мужи России, как Меньшиков, Румянцев и многие другие. И еще хотелось добавить ему, что после смерти Петра императрица Екатерина I пожаловала отцу чин прапорщика Преображенского полка. С этого первого офицерского чина и пошел отец вверх по служебной лестнице, честно служа русскому народу, достигнув при Елизавете Петровне генеральского чина, стал кавалером Андреевского ордена и орденов Святой Анны и Александра Невского.
Императрица поднялась, давая понять, что теперь, после неофициальной части беседы, настал черед деловой, ради которой и вызваны были Суворовы.
— Милейший Василий Иванович, на время поездки в Москву я поручаю вам охрану дворца и Петербурга, за что будете потом награждены по достоинству,— сказала она генералу и перевела взгляд на полковника:— А вам, любезнейший Александр Васильевич, надлежит офицерами и солдатами своего полка нести караулы,— и неожиданно взяла со стола свой небольшой портрет в легкой позолоченной рамке и пожаловала молодому графу. На этом портрете потом Александр Васильевич написал: «Сие первое свидание проложило путь к славе». Императрица уже тогда умела заставить людей делать нужное ей дело...
Теперь, подходя к кабинету царицы спустя 17 лет после первой знаменательной встречи, Александр Васильевич, волнуясь, подумал: «Какое новое щекотливое дело поручит мне государыня?..»
Как изменилась за эти годы Екатерина! На высоком голубом кресле с золотым фигурным ободом гордо восседала правительница государства Российского, в светло-зеленом с пышной пеной кружев платье. На голове в высокой прическе массивный бриллиантовый венец. Унизанные изумрудами нити обвивали туго сплетенные пряди волос, одна из которых лежала на оголенном бело-розовом плече. Стареющее лицо властно и надменно. И не встала, как прежде, не улыбнулась, не пригласила сесть. Императрица холодно посмотрела на вошедшего генерала, ребенка в сравнении с геркулесом Потемкиным, коротко спросила: «Как идут дела в Крыму и на Кубани, любезный Александр Васильевич?»
Суворов ответил, что после известных государыне «сюрпризов» турки и горцы более не выказывали злобы. Он намеревался доложить о том, что затишье это, однако, временное, султан не оставит своих планов захвата левого берега Кубани и, более того, двинется дальше, посему верить ему опасно, но Екатерина не захотела слушать, перебила: «Мы надеемся на то, что
Турция будет жить с нами в дружбе и перестанет преподносить свои «сюрпризы». Теперь же устремим наш взгляд на Персию, чтобы поскорее вернуть земли вдоль западного побережья Каспия, завоеванные Петром Великим и отданные потом царицей Анной Иоанновной».
Александр Васильевич удивленно поднял брови: «Помилуйте, ваше величество! Турция готовится к войне, а если еще и Персию рассердить, то придется воевать с двумя государствами. По силам ли сие сейчас России?», но н этого высказать ему не дозволила императрица, повелительно показала глазами на Потемкина: «На сей счет князь Григорий Александрович даст вам подробнейшую инструкцию»,—и, верная своей лисьей привычке умасливать нужных ей людей, отколола от своего платья бриллиантовую звезду Александра Невского и величаво протянула холеную руку: «Сие вам, граф, за радение в походе на Персию!»...
