Василий Седугин - Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью
Конечно, Андрей еще не оценивал так определенно и ясно боярскую вотчину и ее опасную роль в усиливающейся от десятилетия к десятилетию раздробленности Руси – к этому он придет позднее. Но уже сейчас его раздражала самоуверенность Федора Кучки, его самонадеянность и желание выпятить свое богатство и противопоставить Суздалю и Киеву. Он пытался подавить досаду и недовольство, накапливавшееся в груди, но тщетно. Наконец не выдержал, прервал Федора:
– Хорошо, я увидел главное, остальное потом поглядим. Вернемся в терем, а то жарко становится.
Действительно, июльский день разыгрывался не на шутку. На небе ни облачка, солнце палило изо всех сил, надоедало тугое гудение мух и слепней, одолевавших возле скотных дворов с навозными кучами.
– Хватит так хватит, – охотно согласился Федор. – Пойдем холодненького пивка из погреба попьем. Лещи вяленые висят в сарае, жирок с них течет, пальчики оближешь!
Федор мимолетно взглянул на Андрея, глаза его при этом как-то странно блеснули, спросил:
– Жениться не собираешься?
– Что ты! Я еще ни с одной девушкой толком не дружил.
– А я вот надумал. Даже самому не верится: скоро буду женатым человеком!
Он вздохнул и стал смотреть вдаль невидящим взглядом. Потом заговорил, как бы беседуя сам с собой:
– Важное дело затеваю, надо посоветоваться, да не с кем. Отца с матерью нет, а другим – кому я нужен?
– Мне. Мне нужен, – сказал Андрей. – Мы с тобой друзья с детства.
– Да. Но ты моложе меня. Еще больший несмышленыш, чем я.
– Тогда к моему отцу обратись, он тебя воспитывал с малолетства.
– Советы князя я всегда ценил, – как-то неопределенно проговорил Федор и замолчал, о чем-то думая. Андрей догадывался о чем: отец Федора был когда-то казнен по приказу Юрия Долгорукого, и хотя князь много сил и забот положил на воспитание его детей, все равно такое не могло забыться совсем…
– А кто невеста? – спросил Андрей, чтобы прервать затянувшееся неловкое молчание.
Федор встряхнулся, ответил:
– Про боярыню Ефимию слышал? Соседкой мне приходится. Ее владения по ту сторону Клязьмы раскинуты.
– Еще бы не слышать! Богатейшая боярыня, от нее чуть ли не самая большая дань в отцовскую казну поступает!
– Вот! Представляешь, когда женюсь на ней, какие земли присоединю к своим!
– Но ведь она намного старше тебя. Ей, наверно, под сорок!
– Ну и что? Женщина она что надо, как говорят, в соку. Да и не столь важно, сколько ей лет. Главное, такие земли перейдут в мои владения! Я буду самым богатым человеком в княжестве! Не считая самого князя, конечно.
– Погоди, погоди, – начал вспоминать Андрей, – но ты, я слышал, давно встречаешься с купеческой дочкой Анастасией. Как же она?
– А что – она?
– Ну, как вы с ней расстанетесь?
– Да очень просто. Скажу, что собираюсь жениться.
– И все?
– А чего же еще?
– Я думал – любовь… Да и потом – жить с нелюбимой. Это ничего?
– А стерпится – слюбится, как говорят в народе. Разве мало случаев, когда родители женят детей не по любви, а ведь живут! И неплохие семьи получаются. У меня тоже не хуже будет. Зато с большим достатком!
Когда подходили к терему, из двери выскочила девушка. Взметнув подолом, хотела убежать, но Андрей остановил ее:
– Улита, ты?
Да, это была она. Все та же резкая, порывистая, но изменившаяся, заметно выросшая; это был уже не тот подросток, каким он знал ее два года назад.
Улита отчужденно взглянула на него, потом глаза ее потеплели.
– Андрей, – протянула она удивленно. – А я тебя не признала. Ты стал такой большой!
– Ты тоже вытянулась… И похорошела.
Улита слегка смутилась, ее щеки покрыл румянец. Она была красива. Окружающие говорили, что красотой она пошла в отца, покойного Степана Кучку: большие, чуть навыкате, выразительные глаза, нос вздернутый, ротик маленький, а от лица веяло высокомерием, хотя она и говорила с Андреем тепло и дружески.
– Ты куда идешь? – спросил он ее.
– На речку. Жара такая! Искупаться хочу.
Андрею вмиг расхотелось пить пиво.
– Можно мне с тобой?
– Жалко, что ли?
Он обернулся к Федору:
– Может, и ты с нами?
– Что я – маленький?
– Ну как хочешь.
Они с Улитой пошли на Клязьму. Шагали не спеша, украдкой бросая друг на друга мимолетные взгляды.
– А помнишь, как я тебя отватузила на дворе?
Еще бы не помнить! Они играли и заспорили. Он не хотел уступать, она тоже уперлась на своем. Разгорячились, перешли на крик. Тогда она схватила его за волосы и давай трепать, он только ножками дрыгал, пока не вырвался.
– Больно было?
– Да нет. Так себе.
– А чего не ответил? Мальчишки над тобой смеялись.
– Как можно бить девчонку? У меня рука на тебя не поднялась.
– Ишь ты какой!
И, оглядев его с ног до головы, заметила:
– Теперь с тобой не слажу.
– И не надо. Я сам буду подчиняться.
Они выбрали местечко на песке в стороне от мальчишек. Улита зашла за кустик, сняла платьице, осталась в одной нижней рубашке, он – в кальсонах.
– Скупнемся? – спросил он ее.
– Ты первый.
– Побежала!
С маху кинулись в теплую воду, начали нырять, плавать. Потом принялись играть в догонялки. Впрочем, Андрею ничего не составляло догнать ее, но он делал вид, что она во всем опережает.
Наконец надоело. Они легли на горячий песок, с них струйками сбегала вода. Андрей взглянул на Улиту и заметил, как солнечный лучик блеснул в капельке, застывшей на ее щеке. Это было так необычно, что он залюбовался на какое-то мгновение, и вся она показалась ему какой-то новой, необычной и удивительно красивой, будто таинственный свет исходил от нее. Пораженный внезапным видением, он не мог оторвать взгляда от ее лица. Она тотчас заметила, спросила озадаченно:
– Ты чего?
И вдруг поняла каким-то особым, девичьим чутьем значение такого взгляда и проговорила изменившимся голосом:
– Ну вот еще…
Они некоторое время молчали. Потом она вдруг вскочила и кинулась к реке:
– Догоняй!
Они носились по воде как угорелые, брызгая друг в друга, ныряли, кувыркались. Вдруг Улита остановилась, вынула из воды ракушку и показала ему. И вдруг ни с того ни с сего они стали хохотать. Хохотали до слез, до умопомрачения. Ракушка была как ракушка, ничего особенного, тем более смешного, в ней не было, но они не могли остановиться и продолжали смеяться, пока Улита не опустила ее в воду. Но только вынула и на ладошке протянула к нему, как вновь ими овладел безудержный смех, и никакой мочи не было, чтобы удержать его.
Наконец они устали и поплыли в разные стороны. Улита выгребла на мелкое место и начала наблюдать за ним – он лениво перебирал руками и ногами, держась на поверхности воды. Спросила:
– Донырнешь до меня?
Он примерился, ответил:
– Если постараться…
– А ты попробуй!
Андрей несколько раз шумно вдохнул и выдохнул, проветривая легкие, и ушел под воду. Его долго не было. Наконец вынырнул прямо перед ней, жадно хватая широко открытым ртом живительный воздух. И в этот момент Улита плеснула ему в лицо горсть воды. Андрей судорожно дернулся и зашелся в кашле, а она стала звонко и заразительно смеяться.
Наконец он прочихался, прокашлялся и сквозь слезы спросил:
– Ты зачем это сделала?
– А просто так. Интересно было поглядеть на тебя такого!
Убежала на берег, улеглась на песок, подгребая его к бокам.
Он постоял, а потом побрел за ней.
Лежали молча. Андрей не знал, что сказать, а она упорно молчала. Наконец поднялась, проговорила, не глядя на него:
– Мне надоело. Пошли домой.
По пути не проронили ни слова. Перед расставанием она произнесла нарочито скучным голосом:
– А у нас сегодня вечером на лугу молодежь собирается…
– Ты придешь?
Она пожала плечами, ничего не ответила и скрылась в тереме.
На луг возле Клязьмы пришли парни и девушки Голубиного и окрестных селений. Едва скрылось солнышко, как зажглись костры, молодежь завела хороводы. Андрей ходил между гуляющими и высматривал Улиту. Он уже забыл про то, как она плеснула ему водой в открытый рот. В детских играх и не такое бывало!
Она увидела его первой. Сорвалась с места, подбежала и, схватив за руку, повела в хоровод, на ходу выговаривая:
– Не мог пораньше явиться…
Он держал ее короткие, толстенькие пальчики в своей твердой ладони, смотрел на стройный стан, который облегало под цвет глаз голубое платье из дорогой материи, на точеную шею с завитками русых волос вокруг маленьких ушей, и она виделась ему самой привлекательной из девушек. У него сердце замирало при виде, как Улита ступает ножками в красных башмачках, как, склонив головку, старательно выводит песенную мелодию. Все пели в хороводе, но никто не пел так красиво, как Улита:
Хожу ль я вокруг городочку,
Хожу ль я, найду ль я
Ласкову себе невесту.
Ты будешь мне, красна девушка, невестой!
А я вью веночки, вью зеленочки!
Потом они гуляли по лугу, прыгали через костер, загадав, будут ли жить всю жизнь вместе (конечно будут!), наконец как-то незаметно для себя оказались в темноте леса, обнялись и поцеловались. Все произошло неожиданно для обоих, они и не думали о поцелуях и были ошеломлены пьянящим чувством, обрушившимся на них.
