Валерий Кормилицын - Держава (том третий)
Когда собралась толпа, скандирующая: «Смирнов! Смирнов!» — из здания администрации вышел недовольный директор.
— Ну чего разорались? — начал он. — Дело мною выяснено. Оказалось, что из четырёх рабочих: Сергунина, Субботина, Фёдорова и Уколова, последним двум расчёт совершенно не заявлен.., — оглядел притихших рабочих. — А что касается Сергунина… Так он уволен за вполне доказанную плохую работу в последние три месяца службы. А Субботин уволен не двадцать второго, как это говорили депутаты «Собрания», а назначен к расчёту лишь тридцатого декабря после прогула им свыше трёх дней подряд. Что касается мастера Тетявкина, то чувство справедливости не позволяет мне налагать на него кару. Ребята, — оглядел собравшихся. — Идите работать. Хотя дисциплина в цехах никуда не годится, обязуюсь никого не увольнять за забастовку, — построжал глазами. — Иначе вынужден буду согласно пункту 1 ст. 105 Устава о промышленности приступить к расчёту всех не вышедших.
— Господин директор, вы нас не пугайте, — выбрался из толпы Рутенберг и выставил перед собой крупно исписанный лист, словно пытался отгородиться им от начальства.
— Смотри–ка, и эсеры подсуетились, — удивился едва ли не больше директора Шотман.
— А вон и Муев через очки таращится, — кивнул головой Северьянов.
— Каждой твари по паре, — пришёл к выводу неунывающий Дришенко.
— Ты это о ком? — сжали кулаки большевики.
— Об инженерах, — гыгыкнул Гераська.
— Рабочие, господин директор, в составленной петиции выдвигают справедливые требования, — оглядел митингующих. — Первое. Уволить Тетявкина и восстановить на работе Сергунина и Субботина, — стал читать текст.
— А–а–а-а! — удовлетворённо заголосили собравшиеся, заинтересованно прислушиваясь к неизвестно когда выдвинутым требованиям.
— Сократить рабочий день до 8‑ми часов.
— А–а–а-а! — удовлетворённо орали рабочие.
— Улучшить санитарные условия некоторых мастерских, особенно кузнечной.
— А–а–а-а!
— Никто из рабочих не должен пострадать материально от забастовки.
— А–а–а-а!
— Время забастовки не должно считаться прогульным, за него уплатить по средним расценкам.
— Давайте я сам почитаю, — забрал у Рутенберга петицию директор. — Лично вам, милейший, — хмыкнул Смирнов — на последние пункты надеяться нечего. Вы уже пробка… А завод — бутылка шампанского. Счастливого полёта, инженер…
— Дело идёт. Забастовка расширяется, — делился впечатлениями Северьянов.
— Папашка Гапон мотается по всем одиннадцати отделам Собрания и баламутит народ, призывая идти к царю. Это же бессмыслица. То ли дело — забастовка! Красные флаги над головами… Требования созыва Учредительного собрания… Штурм самодержавия — вот главная идея, — аж задохнулся от нахлынувших чувств Шотман.
— Вон главный таран революции бежит, — кивнул на спешащего к ним Дришенко Северьянов. — Явно с утра поднял на приличную высоту благосостояние какого–нибудь трактира.
— Пар из ноздрей хлобыщет как из чайника, — улыбнулся Шотман.
— Дядя Вася, — задышливо стал докладывать подбежавший Гераська. — Всего несколько заводов к стачке не присоединились…
— Да успокойся и переведи дыхание, — доброжелательно похлопал по плечу молодого рабочего Шотман.
— Главное, чтоб трактиры не забастовали, — добродушно обозрел младшего товарища Северьянов. — Ну что там? И не вздумай закуривать, — всполошился он, — ещё полчаса ответа от тебя не дождёшься.
— Да что, дядь Вась, — убрал папиросы в карман Гераська. — За Невской заставой — наш родной Обуховский пашет на самодержавие… Фабрика Торнтона. Мастерские Александровского завода вкалывают.
— Знаем, — вздохнул Шотман. — Людей уже послали на Александровский бить штрейкбрехеров, — сразил наповал незнакомым словом молодого большевика. — А ты, по старой памяти, дуй на Обуховский. Дружков там полно осталось… Вот и остановите работу.
* * *
Полковник Акаши встретился в Лондоне с японским послом Хаяси и одним из руководителей разведки Хукусимой.
— Заместитель начальника генерального штаба Нагаока телеграфировал мне, что Японии как воздух необходим мир, — расхаживал по мягкому ковру посол. — Россия ещё только начала сжимать пальцы в кулак, — встал напротив сидящего в кресле Акаши и убрал руки за спину. — А наш кулак разжимается, — чуть не взвизгнул он, резко выбросив над головой правую руку с разжатыми пальцами. — Русская армия уже насчитывает на Дальнем Востоке триста тысяч человек. Сибирская железная дорога пропускает не четыре, как в начале войны, а четырнадцать пар поездов в день…
— Русские долго запрягают, но быстро погоняют, — со вздохом произнёс Хукусима.
— Не понял, что вы сейчас сказали, — вновь стал топтать ковёр посол, — но точно знаю, что финансовых и экономических трудностей в России нет. Прошлогодний урожай был обилен. Промышленность наращивает производство. Золотой запас за год возрос на сто пятьдесят миллионов рублей, — схватился он за голову. — В то время как наша родина страдает от войны. Мы призвали полмиллиона резервистов, ослабив этим промышленность и сельское хозяйство. Наша армия теряет перевес над русской, которая пополняется свежими войсками. Мы несём потери, а резервов у нас уже нет. Эту критическую ситуацию может выправить лишь внутренняя дестабилизация в России. Вот на что следует направить все усилия, — поочерёдно глянул на Хукусиму и Акаши. — Так считают и наши друзья в Америке. Денег на расшатывание политической обстановки в России они не жалеют. Американский банкир Лёб шумит на всю Америку: «Собирайте фонд, чтобы посылать в Россию оружие! Пусть лавина эта катится по всем Соединённым Штатам! Подлую Россию мы заставим встать на колени. Деньги могут это сделать». Активно поддерживает его и миллионер Шифф. Расскажите, господин Акаши, что вы успели сделать на эти деньги. Ведь известно, что для достижения победы все средства хороши, — патетически воскликнул он и чуть не шёпотом затем добавил: — Даже устранение русских губернаторов, великих князей и самого.., — потыкал пальцем в потолок, но произнести «монарха», не решился — святое слово.
— Сделано уже многое, — хотел подняться из кресла полковник, но был остановлен взмахом ладони с разжатыми пальцами.
Усевшись на диван, Хаяси внимательно слушал военного атташе.
— Налажены контакты с русской оппозицией, особенно эсерами и отчасти с Бундом. А также с финскими националистами и польскими радикалами. Осенью прошлого года мною была профинансирована общеоппозиционная конференция в Париже, принявшая резолюцию о свержении самодержавия.
— Сами того не подозревая они льют воду на японскую мельницу, — вставил, на взгляд посла заумную фразу главный разведчик.
— Труднее на контакты идут большевики во главе с Лениным, — продолжил доклад Акаши, — но и он вчера, четвёртого января, на наши средства выпустил первый номер своей газеты «Вперёд».
— Видимо тоже сторонник лозунга: «Для достижения цели все средства хороши», — вновь высказался Хукусима.
«Мой Бог, — мысленно возмутился посол, — когда же тебя, наконец, русские разоблачат и расстреляют», — ласково улыбнулся шпионскому начальству.
— Уже сегодня выезжаю на встречу с эсеровской верхушкой. Они в Петербурге пытаются разыграть интересный спектакль, имея в руках пешку, которая мечтает стать ферзём…
— И пешка эта носит поповскую рясу, — хмыкнул главный шпион, окончательно испортив настроение послу Хаяси.
Николай Второй пока не знал обо всей этой суете и 6‑го января, в праздник Крещения, вместе с семьёй и великими князьями присутствовал на литургии в соборе Зимнего дворца.
— Аликс, сегодня крепкий мороз и ветер, — по окончании литургии взял жену под руку Николай. — Мы с дядьями решили, — кивнул на великого князя Владимира и его брата Алексея, — что за церемонией Водосвятия женщины и дети понаблюдают из окон Зимнего дворца. Вам прекрасно всё будет видно, — зачастил словами, заметив, что супруга недовольно нахмурилась. — А то простудишься, не дай Бог, а у тебя на руках маленький Алексей, — улыбнулся ей, видя, что она согласилась.
— А девочки так хотели полюбоваться возведённым на льду, рядом с прорубью, павильоном, — уходя вместе с детьми, вздохнула она, чтоб муж понял, на какие жертвы ради него готова семья.
Следом за ней двинулись жёны и дети великих князей, а за ними статс–дамы и приглашённые на праздник Богоявления жёны сановников.
Во внутренних покоях дворца все с любопытством прильнули к окнам.
Мать императора Мария Фёдоровна встала у окна рядом с невесткой. Дальше расположились дочери.
— Душенька моя, говорят, что из Швейцарии уехали к нам в Питер тысячи анархистов–бомбистов с целью взорвать императора, как взорвали его деда, — забывшись, громче, чем нужно, поделилась с подругой жена генерала Богдановича и осеклась под строгим взором повернувшейся к ней императрицы.
