Конн Иггульден - Троица
Это запретное занятие оказалось в конечном счете прервано вторжением – столь же неожиданным, сколь и долгожданным. За минувшие дни Гаско уже привык к раскатистым ударам колокола, отмеряющего здесь каждый час и полчаса – медно плывущий звук, вырывающий из сна и не менее пагубно действующий на пищеварение, чем вид задохликов-голубей, жалко лежащих на подаваемом к столу блюде. Притерпевшись к этому бою, виконт уже успел утратить чувство времени (знал лишь, что час весьма поздний), а потому слегка оторопел, когда в комнату без стука вдруг влетел «конюх» (так Гаско прозвал того пахнущего конюшней слугу) и с порога торопливо сообщил:
– Виконт Гаскор, вас вызывают!
Бог судья тем, кто коверкает твое гордое имя. Гаско не выдал раздражения: что взять с этого простофили. А Всевышний, как известно, взывает о милости к таким бедолагам, уча высшее сословие состраданию – так, во всяком случае, неустанно твердила мать виконта. Крамольную книгу он, вставая, предусмотрительно положил на стол. Буквально в шаге за этим малым стоял его эконом Альфонс. Гаско лишь выгнул бровь: знак достаточный, чтобы слуга в его отсутствие уберег книгу от посторонних глаз и рук. Альфонс отрывистым кивком поклонился – пантомима, повергшая «лошадника» в смятение.
Виконт Гаско надел перевязь с мечом, подставляя плечи под желтый плащ, которым его окутал Альфонс. Когда посол поглядел на кресло снова, книги там уже не было: исчезла. Воистину этот слуга образец рассудительности, и не только из-за отсутствия языка. Гаско кивнул в знак признательности и решительно пошагал вслед за «конюхом», направляясь через комнаты в прохладный внешний коридор.
Снаружи его дожидалась группа из пяти человек. Четверо, судя по королевским табардам поверх кольчуг, солдаты. А пятый в плаще, дублете и облегающих шоссах – все добротное, по шитью и выделке ничуть не хуже, чем у самого посланника.
– Виконт Мишель Гаско? – осведомился он.
Виконт, отметив безупречность произношения, с улыбкой ответствовал:
– Честь имею. К вашим услугам, э-э-э?..
– Ричард Невилл. Граф Солсбери и лорд-канцлер. Прошу извинить, что тревожу в столь поздний час, но нас, милорд, ожидают в королевских покоях.
Гаско легко пристроился сбоку от знатной персоны, игнорируя железное бряцание ступающих сзади солдат. За годы своей придворной службы он видал вещи и постранней, чем полуночные собрания.
– Так мы к королю? – с нарочитой непринужденностью спросил он, вместе с тем оглядывая графа вблизи.
Солсбери был немолод, сухо-породист; прямая выправка худой высокой фигуры выказывала исправное здоровье. Безусловно, выдавать сейчас осведомленность французского двора о плачевном состоянии короля Генриха по меньшей мере опрометчиво.
– К сожалению, его высочество король Генрих сейчас недомогает. Разумеется, временно: озноб и небольшой жар. Надеюсь, вы меня за это не осудите, но я предлагаю вам встречу с герцогом Йоркским.
– О, милорд Солсбери, сложно и передать, как мне прискорбно слышать от вас такое, – с елейной жалостью промолвил виконт.
Видно было, как глаза у англичанина чуть сузились, а подбородок поджался. Виконт едва сдержал улыбку. Оба прекрасно знали, что при английском дворе есть семейства, крепчайшими узами связанные с Францией, – кто кровным родством, кто титулом. А потому видимость, будто бы французский король не в курсе насчет каждого чиха немощного Генриха, – не более чем условность в игре, которую им необходимо соблюдать. Вот уже несколько месяцев английский король находится, по сути, в бесчувствии, уйдя в него так глубоко, что обратно к жизни его и не вызволить. Не зря же лорды назначили из своего числа «лорда-протектора королевства». Герцог Йоркский Ричард обладал всей полнотой власти и королем не был разве что по названию. Так что уж если встречаться, то, безусловно, с ним, а не с ушедшей в сонное оцепенение монаршей особой. Французский посланник для того и оказался здесь, чтобы оценить силу английского двора и его готовность отстаивать свои интересы. Лишь на мгновение у француза мелькнул лукавой искрой уголь-глаз, гася истинное чувство.
Стоит послать весть, что англичане без своего короля Генриха ослаблены и потерянны, как по одному лишь слову Гаско сюда из Франции нагрянут сотни кораблей, которые разорят и пожгут все английские порты. Ведь жива, жива еще память о том, как англичане проделывали то же самое с Францией, – не настал ли черед, чтобы дьявол теперь поглумился и над островитянами?
Солсбери впереди всех зашагал по нескончаемому хитросплетению коридоров, после чего двумя лестничными пролетами поднялся на верхний этаж к королевским покоям. Даже в столь поздний час Вестминстерский дворец полыхал воспаленно-красным светом светильников, расставленных в нескольких шагах друг от друга. Тем не менее в воздухе чувствовались сырость и запашок застарелой плесени (вот что значит близость реки). На подходе к последней двери, возле которой бдела стража, у Гаско мелькнуло желание замедлить шаг и напоследок еще раз оправить плащ и воротник. Что, в общем-то, было ни к чему: Альфонс не выпустил бы своего господина прежде, чем его убранство будет смотреться безукоризненно.
Кивком головы отпустив солдат, граф Солсбери приостановился; двери изнутри отворили еще двое стражников. Округлым взмахом руки англичанин предложил посланнику войти первым.
– После вас, виконт, – сказал он, сопроводив свой жест колким взглядом.
Ишь как смотрит: по-ястребиному, чуть искоса, ничего не упускает. С таким надо быть настороже. Англичане воистину являют собой сосуд пороков: своекорыстны, запальчивы, алчны – но при всем этом за всю мировую историю никто и никогда не называл их глупыми. О, если б только это попустил Господь! Король Карл сжал бы в своей хватке все их города всего за одно-единственное поколение.
Двери бесшумно закрылись за спиной Солсбери, и виконт Гаско оказался в помещении неожиданно укромном и небольшом. Может, оно так и нужно, чтобы «Защитник и Радетель королевства» заседал именно здесь, подальше от коварных интриг и ловушек королевского двора; однако глубокая ватная тишина в комнате действовала на виконта гнетуще. За окнами чернела неподвижная ночь, и в тон ей оказался одет человек, поднявшийся с кресла навстречу (он даже не сразу стал виден из-за приглушенно горящих светильников).
Герцог Йоркский простер руку, зазывая Гаско дальше в глубь комнаты. У француза от невольно нахлынувшего суеверного страха по шее пополз холодок. Впрочем, внешне Гаско не подал виду: делая шаг вперед, он лишь мельком оглянулся назад – там стоял в гордом одиночестве граф Солсбери, не сводящий с него пытливых глаз.
– Виконт Гаско, – произнес хозяин помещения, – я Ричард Йорк. Рад вас у себя приветствовать и вместе с тем с глубокой печалью извещаю, что должен вскоре отослать вас на родину.
– Милорд? – в смятении переспросил француз.
Посланник сел туда, куда указал ему Йорк, и за то время, что лорд-протектор усаживался по другую сторону стола, пытался собрать мятущиеся мысли. Квадратный подбородок и скулы англичанина были чисто выбриты; массивные челюсти смотрелись неким контрастом к его стройной, облаченной в черное фигуре. Вообще, в его облике имелось нечто лисье и волчье. На глазах у виконта он одной рукой откинул со лба пышную прядь, накренив при этом голову, но не отводя от своего визави умного и твердого взгляда.
– Боюсь, милорд Йорк, я не совсем понял, – сбивчиво залопотал посланник. – Прошу простить, я еще не вполне освоился с тем, как мне следует правильно обращаться к лорду-протектору королевства…
Гаско исподтишка оглядывал помещение, надеясь заметить что-нибудь вроде вина или располагающей к беседе легкой закуски, но не видел ничего, кроме разделяющей их голой золотисто-темной глади дубового стола.
Йорк смотрел не моргая, с сумрачно сдвинутыми бровями.
– Во Франции, виконт, я состоял в свите короля. Уверен, что вам об этом известно. В сражениях я лишился титулов и земель, которыми завладел ваш король. Все это вам тоже, должно быть, рассказывали. Об этом я говорю лишь для того, чтобы напомнить: я, в свою очередь, тоже знаю Францию. Знаю вашего короля Карла – и вас, Гаско, я тоже знаю.
– Милорд, я могу лишь предполагать…
Йорк продолжал, словно не слыша этих слов:
– Король Англии погружен в сон, виконт Гаско. Очнется ли он когда-нибудь вообще или так и умрет в постели? Об этом здесь судачат на всех углах, на всех рынках. Не сомневаюсь: говорят об этом и в Париже. Уж не это ли тот самый шанс, которого столь долго и с такой надеждой выжидает ваш сюзерен? Но господь с вами: вы, кому не хватает сил отнять у нас Кале, – вам ли помышлять об Англии?
Гаско, вскидывая брови, открыл рот для возражений, но Йорк упреждающе поднял руку:
– Так приглашаю же вас, виконт. Призываю: бросьте ваши кости, сделайте ход. Используйте шанс, покуда король Генрих вязнет в омуте дремоты. Я вновь пройдусь по землям, что некогда были моими. Снова проведу армию по французским полям, используя встречную возможность. Прошу вас, взвесьте мое приглашение. Пролив – всего лишь нить. Король – лишь человек. Солдат, во всяком случае солдат английский, он ведь просто человек, не так ли? Он может проиграть. Может пасть замертво. Так идите же на нас, пока наш король спит, виконт Гаско. Лезьте на наши стены, пробуйте войти в порты. Я это приветствую столь же душевно, сколь душевно к вам отнесется наш народ. Правда, радость наша, пожалуй, будет грубовата. Мы ведь неотесанны, утонченностью не отличаемся. Но мы чувствуем за собой долг, а потому будем щедры к неприятелю. На каждый обрушенный на нас удар мы ответим тремя и за ценой не постоим. Вы меня понимаете, виконт Гаско – сын Жюльена и Клементины? Брат Андре, Арно и Франсуа? Муж Элоди? Отец двоих сыновей и дочери. Мне их перечислить по именам, Гаско? Описать ваше родовое гнездо, где по бокам от ворот растут сливовые деревья?
