Михаил Каратеев - Богатыри Проснулись
Понимая, что ему не устоять против столь сильного противника, Араб-шах, – о котором и русские и восточные летописи отзываются как об отличном полководце, – уклонился от сражения и с верными ему туменами ушел в заволжские степи, после чего Урус-хан утвердился в Сарае. И это снова расстроило все планы Мамая, который был уже готов к походу на Русь. Он понимал, что если без промедления не сокрушить крепнущую силу Московского князя, то последний через несколько лет полностью выйдет из подчинения Орде: Дмитрий уже и сейчас постоянно нарушал требованья Мамая и почти не присылал ему дани. Но теперь, когда самый грозный враг, без всяких потерь овладевший Сараем, оказался в непосредственной близости и каждый день мог обрушиться на него, – Мамаю волей-неволей пришлось на время позабыть о Руси и думать лишь о той опасности, которая нависла над ним самим.
Это положение сейчас же,учел князь Дмитрий и умело им воспользовался: весною 1377 года он отправил лучшего своего воеводу, князя Боброка-Волынского, в поход на волжских болгар, подчинявшихся Мамаю. В помощь ему выступило также ополчение Суздальско-Нижегородских князей.
Когда русское войско подступило к Булгару, защитники города вышли ему навстречу, и сражение произошло под самыми Стенами болгарской столицы. В течение последних лет трижды ставшая легкой добычей новгородских ушкуйников, теперь она была хорошо защищена: по нападающим со стен ударили пушки; в войске у болгар, кроме обычных луков, оказались и ружья-самопалы. Однако русские, впервые встретившиеся здесь с применением огнестрельного оружия, не убоялись, и победа осталась за ними. Болгарский князь Асан просил мира и получил его, согласившись принять назначенных Москвой «даругу»и таможенника. Сверх того,
Троицкая летопись.Удел, доставшийся при разделе империи Чингисхана его старшему сыну Джучи-хану. Он включал все территории, занимаемые позже Золотой и Белой Ордой, – от Енисея до Днепра, в него входили также Туркестан, Хорезм, Закавказье, Кавказ и Крым.
Стоит сравнить это с результатами знаменитой битвы при Кресси, где семидесятитысячная французская армия была наголову разбита вчетверо меньшим по численности отрядом англичан, впервые применивших против французов огнестрельное оружие.
Даруга – татарское слово, означающее то же, что и баскак: высший уполномоченный победителя в завоеванной стране. В данном случае подразумевается, вероятно, московский наместник.
его обязали уплатить три тысячи рублей в казну великого князя Дмитрия и две тысячи – воеводам и войску, чтобы не грабили города.
Этот поход, по существу, был уже открытым вызовом Мамаю и прямым наступлением на Орду, которое князь Дмитрий предпринял с целью захвата важных для Москвы стратегических и торговых позиций в татарском Поволжье. Цель эта в значительной мере была им достигнута, но развить свой успех глубже он пока не мог, так как обстановка в Орде снова изменилась, и на этот раз в пользу Мамая: воспользовавшись отсутствием Урус-хана, царевич Тохтамыш, при поддержке Тимура, сделал попытку захватить власть в Белой Орде и хотя на этот раз потерпел в том неудачу, – Урус-хан все же счел за лучшее, оставив в Сарае наместника, возвратиться с главными силами в свою столицу Сыгнак.
Но, кроме Мамая, в Орде находились и другие охотники пограбить русские земли: летом 1377 года в Москве было получено известие, что царевич Араб-шах, с несколькими туменами войска, переправился через Волгу и стоит в мордовских лесах, готовясь к набегу на Русь.
Дмитрий Иванович, во главе большого войска, тотчас же пришел в Нижний Новгород, чтобы на рубежах Русской земли дать отпор врагу. Но, простояв там более месяца и видя, что нет никаких подтверждений тревожным слухам, он со своими главными силами возвратился в Москву. На всякий случай он все же оставил на подступах к Нижнему сильный заслон, состоявший из войска Суздальско-Нижегородских князей и вспомогательных ополчений от смежных княжеств, пришедших сюда по приказу Дмитрия.
К концу июля вся эта рать стала лагерем на реке Пьяне, близ мордовских рубежей, по-прежнему не имея точных сведений о том, где находится Араб-шах.
ГЛАВА 2
И посла князь Д-митрей Костянтиновичь Суждальскый сына своего, князя Ивана, да князя Семена Михайловича, а с ними воеводы и вой многы, и бысть рать их велика зело. И приидоше за реку за Пьяну и тут оплошишеся, оружие и доспехи поскладоша, а ездют, порты свое с плечь спустив и петли растегав, бо бе в то время знойно. А вельможи и воеводы, ловы деюще и утеху си творящи, мняше аки дома и мед или пиво исливаху без меры, поистине за Пьяною пьяны…
Троицкая летописьСлухи о походе Московского князя против Араб-шаха под Нижний побежали по всей Руси, – как водится, обрастая по мере удаления от очага событий все большими преувеличениями и домыслами. До далекого Звенигородскоего княжества они дошли уже в совершенно искаженном виде: будто бы великий князь Дмитрий Иванович кликнул долгожданный клич и ныне, по его призыву, вся православная Русь встает против татар. А сбор войска на реке Пьяне.
Услышав эту весть, князь Федор Андреевич Звенигородский заволновался. Его не удивило то, что к нему не было из Москвы гонца: прямого призыва он ждать оттуда ее мог, ибо его, как князя, не подчиненного Дмитрию, все эти дела, строго говоря, не касались, и он мог спокойно оставаться от них в стороне. Под владычеством Литвы он чувствовал себя неплохо: княжество его лежало вдали от приграничных областей и иных беспокойных мест, обычно служивших аренами войны; к тому же оно было невелико и какими-либо обременительными повинностями или обложениями ему не докучали. А всякие усобицы великий князь Ольгерд Геди-минович в своем государстве давно вывел.
По рождению Федор Андреевич был полулитовцем и близким родственником Ольгерда, а потому его ничуть не тяготило подчинение Литве, и до пятидесяти семи лет он дожил спокойно и внешне и внутренне, находясь в добром здоровье и в полном ладу как с Ольгердом, так и со своей собственной совестью. Но с недавнего времени все это изменилось: он терпеть не мог двуличного и ненавидевшего Русь Ягайлу, по смерти Ольгерда объявленного литовским великим князем, и с нарастающей день ото дня силой сам начал ощущать себя русским.
Мысли его все настойчивей обращались теперь к Москве, и, если бы его княжество с нею граничило, он без колебаний поцеловал бы крест Дмитрию, вместо того чтобы подчиняться Ягайле.
«Но ведь через Карачевское либо Новосильское княжество не перескочишь, – размышлял он, – а они покуда остаются под Литвой. Старая лиса Святослав Титович Карачевский, вестимо, под нею и схочет остаться, ибо боится, что Дмитрей Иванович сгонит его с княжения и посадит в Карачеве дружка своего, Василева сына от татарской княжны, которому и по совести и по закону там надлежит княжить. Ну, а Новосиль-ский князь Юрий Романович – кто знает? Надо бы с ним по
Это княжество было прежде уделом Карачевского, а потом, вместе с последним, перешло под власть Литвы.
Его матерью была литовская княжна Елена Гимонтовна, двоюродная сестра Ольгерда.
сердцу потолковать, – может, вместе и перешли бы под руку
Московского князя. По всему видать, Дмитрей Иванович государь настоящий. Русь такого давно ждала… Да он, поди, и сам наших земель долго под Литвою не оставит».
Находясь в таком настроении, Федор Андреевич, – едва лишь услышал, что Дмитрий поднимается на татар, – сразу решил, что пришло время и ему послужить Руси.
«То еще и лучше, что меня не звали, – думал он. – Сам приду, по своей доброй воле и. стану о бок с братьями, чтобы никто не сказал, что в грозный для Руси час Звенигородский князь оставался почивать в своей вотчине, хотя и мог. А на Ягайлу – тьфу!»
Наскоро собрав ополчение из двух тысяч воев, он тотчас же выступил в поход, наказав старшему сыну своему Александру не мешкая собрать еще столько и вести их, следом за ним, на реку Пьяну.
Второго августа, пополудни, князь Федор со своим полком благополучно прибыл на мордовский рубеж, к месту расположения русского войска и был немало удивлен тем, что здесь увидел: на огромной поляне, с трех сторон окруженной лесом, а сзади омываемой рекой, в беспорядке было разбросано множество шалашей и шатров; возле них дымились костры, а в промежутках стояли телеги, с грудами наваленного на них оружия и доспехов. День был знойный, – полуголые люди бродили меж шатрами, спали, растянувшись в тени деревьев, или, сидя кучками в холодке, бражничали и орали песни; река и берег были полны купающимися, – там стоял такой крик и гогот, что, подъезжая к лагерю, Федор Андреевич услышал его за много верст. Все это весьма мало походило на воинскую стоянку, а скорее напоминало табор мирных кочевников, менее всего помышляющих о возможной встрече с противником.
