Василий Ян - Юность полководца
Полуэктов охнул, грузно осел на пол, затем, хрипя, повалился на спину. Его подручный, видя неудачу хозяина, кинулся вон из светелки и загромыхал, скатываясь по лестнице.
Шостак зацепил веревкой под мышками сперва Федора, потом Александра и поочередно спустил мальчиков через окно во двор.
– Слушай, отец Варсонофий! – сказал Шостак перепуганному монаху. – Наверное, сейчас сюда придут бояре или другие смутьяны новгородские. Скажи им, что мясника Полуэктова за бесчинство в княжеских палатах маленько помял княжий ловчий-медвежатник Шостак Орешко… Желаю тебе здравствовать, а я с княжатами буду держать путь на Переяславль, к великому князю. Оттуда, быть может, князь вернется сам, чтобы навести в Новгороде суд и расправу над здешними лиходеями и отогнать напирающих на нашу землю недругов.
Привязав веревку за ножки тяжелого дубового стола, Шостак земно поклонился отцу Варсонофию, коснувшись пальцами пола, и, с трудом протиснувшись в окно, спустился во двор.
Отец Варсонофий, обратившись к темной иконе, крестясь, шептал:
– Пронеси мимо нас, о Господи, грозную тучу сию!..
А тем временем, быстро удаляясь от Новгорода, глухими лесными тропами уже мчалась по направлению к Переяславлю-Залесскому группа всадников.
– Нынче вы увидели, – говорил Шостак княжатам, – какие у нас бывают смутьяны. Будьте впредь сторожкими, а ежели когда-либо станете править Новгородом, то таких смутьянов, как бояре Негочевичи да Ноздрилины, и их бесчестных подвывал остерегайтесь, ровно лютых зверей. С простыми же новгородцами вы поладите – они народ прямой и душевный.
Глава вторая
Медвежонок растет
Учитель-зверобой
Благополучно добравшись из Новгорода до Переяславля-Залесского, оба княжича поселились у отца, князя Ярослава Всеволодовича, и мирно там прожили несколько лет, обучаясь книжному разумению у иеромонаха Варсонофия. Александр подрастал высоким, стройным отроком. Слишком задумчивый для своих лет, от своих братьев он держался как-то в стороне. Любил один уходить на озеро и, взяв лодку, забирался в камыши, где все норовил стрелой подшибить птицу. Отец не раз тревожился, когда он пропадал подолгу, и поручил старому дружиннику Афанасию Тыре следовать повсюду за беспокойным отроком и его оберегать. Но Александр просил отца освободить его от докучного надзора:
– Прости меня, государь батюшка! Очень уж Афоня мне помеха: я заберусь в камыши и затаюсь там, как мертвый, чтобы не вспугнуть птицы, Афоня же дремлет и сопит, словно бык, а то ворочается, шуршит без надобы. Утица и взлетает до сроку, и хорошая каленая стрелка зря пропадает.
– Ладно, потерпи! – отмахивался отец. – Знаю, кого тебе надо.
И когда прошли весенние деньки, князь Ярослав призвал к себе сына. В думной горнице у двери стоял прославленный охотник Ерема-медвежатник. Он принес в дар князю две связки рыжих лисьих шкур, а на полу перед ним лежала еще большая, как теленок, козуля с темно-синими полуоткрытыми мертвыми глазами. Охотник держал в руках облезлый собачий треух. На голове взлохматились густые серебряные кудри. На грудь спускалась окладистая борода. Окинув охотника пытливым взглядом, Александр заметил, что он не намного выше его, но пошире в плечах и что потертый зипун на нем испещрен заплатами. На ногах прочные кожаные порты, а ступни обернуты звериными шкурками.
Ерема уставился на Александра прищуренными острыми глазками.
– Вот тебе тот знающий матерый зверобой, какого ты ищешь, – сказал князь, сдерживая улыбку. – Поезжай смело с Еремой в его лесную берлогу. Можешь погостить там одну седмицу[11]. Ерема тебе покажет все: и как он ставит ляпцы на ряпов[12], и как ловит западней лося и оленя. Он же научит тебя различать в чаще медвежье логово и узнавать по следам, какой зверь прошел. А твой дядька Афанасий Тыря все же с тобой поедет, нельзя тебя оставлять без заботливого глаза. Можешь взять с собой пегого мерина и еще одного конька для вьюков.
Александр бросился к своему степенному, всегда строгому отцу, упал на колени и припал к его большой и сильной руке:
– Спасибо, батюшка! Обещаю тебе привезти домой медвежью шкуру. Только позволь пробыть у Еремы еще деньков с пяток.
– Не надо мне, сынок, от тебя никакой медвежьей шкуры! Смотри лучше, чтобы свою привезти домой без изъяна… А ты на коне приехал или прибежал пешой? – обратился князь к охотнику.
– На твою милость надеялся и приехал на Гнедке. Мучки и жита удели мне толику, княже господине. А уж я отблагодарю тебя к осени бортяным медом. Вот из-за этой мучки я еще и кобылку свою захватил. А то стежками через болотца я пешой враз бы пробежал, где коню и не пройти.
– Ладно! Скажи ключнику, чтобы из клети муки тебе, и жита, и соли отпустил сколько понадобится и для тебя, и заодно для княжича с дядькой.
Охотник тряхнул седыми космами и поклонился, коснувшись пальцами пола:
– Благодарю за щедрую милость, княже! Дозволь только молвить: ежели княжич хочет на лесных зверушек взглянуть поближе своима очима, то пусть червленые[13] сапожки дома повесит на гвоздок. Лесной зверь сторожкий: сразу почует и на хвое и в мураве духовитый след от сафьянового сапожка. Оттого я и хожу по лесу в пошевнях[14] из сурковых шкурок.
– Ладно, всякому охотницкому обычаю сынка научи… А ты постой, Олекса! Будет тебе от меня вот еще какой приказ. Получил я слезное моление от неведомого мне книжника Даниила. Он для покаяния содержится в монастырском выселке на Черном озере, неподалеку от того места, где живет охотник Ерема. Так вот, тебе я поручаю поехать на это Черное озеро, разыскать там книжника Даниила и выяснить, что это за человек. Не верь одним чужим слухам, а сам поговори с ним и затем, если признаешь нужным, приведи его сюда, ко мне. Понял?
– Понял, батюшка, и все сделаю, как ты сказал.
На следующий день Александр выехал верхом на упитанном меринке с крутой шеей и черным хвостом. За ним следовал старый дружинник Афанасий Тыря на коне, нагруженном кожаными переметными сумами. Путь указывал Ерема, ведя за конец недоуздка старую рыжую кобылу, тоже с мешками на деревянном самодельном седле. Большой черный с подпалинами пес Буян, загнув крючком хвост, бежал впереди, огрызаясь и трепля на ходу собак, бросавшихся с лаем из всех подворотен.
Александр, ликуя, напевал веселую песенку и с довольным видом посматривал на свои всунутые в стремена длинные ноги, которые ему тщательно обернул звериными шкурками опытный охотник Ерема.
В лесной глуши
Избенка Еремы затаилась в самой глубине густого леса. Пришлось обойти много болот по тропкам, известным только старому охотнику. Изба, сложенная «в лапу» из необтесанных грубых бревен с обрубленными сучьями, была крыта не соломой, а тоже прочными бревнами. Ерема объяснил княжичу, почему у нее такой вид:
– Медведи влезают на избу-то и скребут когтями – всё норовят крышу отодрать. Потому я и сложил ее подобротнее.
Из избы выбежала девушка лет пятнадцати, с белокурой косой и ясными серыми глазами. Пестрядинный сарафанчик подпоясан цветной тесемкой, на шее пестрые бусы.
– Устя, принимай гостей! – крикнул Ерема. – Сам княжич Александр из Переяславля к нам пожаловал. Стаскивай бабку с печи, пущай огонь раздувает.
Девушка остановилась, обдергивая сарафанчик, степенно подошла к отцу и стыдливо поцеловала его в плечо, искоса поглядывая на Александра.
– Сейчас разбужу бабку, – прошептала Устя и убежала в избу.
Невысокая почерневшая дверь жалобно заскрипела; на крыльцо вышла мелкими шажками сгорбленная старуха, повязанная темным платком. Она упала на колени, коснувшись головой земли.
Александр соскочил с коня, подошел к старухе и помог ей подняться. Прикрывая от солнца глаза морщинистой рукой, она пристально вглядывалась в лицо княжича.
– Жить тебе и здравствовать много лет! Устя баит, что ты сынок князя нашего Ярослава Всеволодовича. А я и деда твоего, князя Всеволода Юрьевича, знавала. Когда он в нашу глухомань на охоту приезжал, я блинками его потчевала. И ты в него пошел – добрым молодцем растешь.
Александр вслед за Еремой, согнувшись, вошел в избу. Половину ее занимала большая печь. Лавки тянулись вокруг темных стен. В красном углу, убранный узорчатым полотенцем, висел закоптелый образок, писанный на покоробившейся дощечке. Под бревенчатым потолком на бечевках сушились пучки целебных трав.
– Мою хозяйку Бог прибрал. За нее теперь Устя и бабка хлопочут. Ты, княжич, посиди маленько, пока нам к столу соберут.
– Неохота сидеть. Пойду лучше ноги размять да посмотрю, какое твое хозяйство.
В углу избы стояло несколько рогатин. Железные лезвия на концах, отточенные до блеска, были искусно прикручены к древку толстыми жилами. Александр выбрал себе по руке легкую рогатину и с ней вышел. Столкнулся на крыльце с Устей, которая нацепляла на коромысло деревянные ведра. Они переглянулись. Тыря, расседлывая коней, сказал:
