Борис Васильев - Владимир Мономах
— И нет никакой возможности выдержать удар половцев?
Великий князь вздохнул:
— Их могло бы сдержать конное войско, но у нас конного войска нет. Есть незначительная конная стража, но стража не может сдержать натиск яростно атакующей конницы. Она обучена только защищать самого князя и его воевод.
Владимир смотрел на отца преданными глазами, но сам взгляд показался великому князю отсутствующим. И это тоже ему не понравилось.
— Ты понял меня, сын?
— Понял, батюшка.
— И научись видеть. Не просто смотреть на мир, но зреть его, оценивать и понимать.
— Да, батюшка.
Сын никогда не спорил с отцом, но всегда дорожил собственным мнением.
— Молодые глаза зорче старых. Зорче и свежее, и потому способны увидеть новое.
— Да, батюшка.
Нет, любимый сын явно не слушал, а потому и не слышал его. Он устремлялся вослед за своими думами или мечтаниями и только старательно поддакивал отцу в паузах. И это великому князю тоже не нравилось.
— Подай-ка мне книгу и ступай.
Свирид опередил Владимира и подал книгу.
— Ваша книга, великий князь.
— Благодарю, — вздохнул Всеволод. — Ступайте, сыны.
Мальчики молча вышли.
«Я неправильно начал, — с горечью подумал великий князь. — Надо было бы начать с Божественной Истории. И вообще — с истории. Надо перечитать Геродота…»
— Но сначала — с Божественной, — вслух сказал он самому себе. — С Божественной!.. О святых угодниках Божиих и о славе их в веках!
2
Великий князь Киевский Всеволод пристрастился к чтению с юности, скупал книги и рукописи, где только мог, и у него была большая по тем временам библиотека. А поскольку на Руси книг было очень мало, то князю привозили книги из стран европейских. Послы и купцы, священники и монахи, добрые знакомые и вовсе незнакомые, но знавшие о странной тяге великого Киевского князя. И ради стремления к чтению начал Киевский князь изучать языки заграничные и вскоре объяснялся на шести языках вполне основательно.
И наставлял первенца:
— Читай, сын. В книгах сосредоточена вся мудрость мира.
— А можно выучить мудрость?
— Сие невозможно, сын. Можно выучить лишь некие общие правила.
— А мудрость?
— Мудрость человек извлекает либо из разговоров с мудрецами, либо из чтения книг.
Владимир быстро выучился читать и легко освоил европейские языки. Он обладал отличной памятью и еще большим желанием учиться. И всю жизнь считал, что он так и не извлек мудрости из книг…
— Трудно сие, — усмехался отец.
Великий князь все видел, все учитывал и продолжал упорно воспитывать наследника. Ежедневные вечерние беседы их затягивались порою до глубокой ночи, потому что сын был весьма любознательным и слушал с жадным нетерпением.
С особым вниманием следил великий князь за чтением своего первенца:
— Читать надобно с полным пониманием. И непременно перечитывать, коли чего не поймешь. В книгах мудрость людская.
— Да, батюшка.
Владимир читал со вниманием, а частенько и перечитывал. Но великого князя интересовал результат, а не процесс:
— Как по-твоему, сын, что есть главное земное благо человека?
— Святая вера в Господа нашего Иисуса Христа, батюшка.
— Это бесспорно, сын. Я говорю не о небесном долге, а о житейском благе.
Владимир основательно подумал, прежде чем ответить отцу.
— Верность, батюшка?
— Не совсем точно. Запомни: ничего нет прочнее слова святого человека.
— Непременно, батюшка… Только как определить, святой он или не святой?
— Вот! — Великий князь очень обрадовался этому вопросу, даже пальцем ткнул в сына и повторил: — Вот!.. Читайте Святое Писание, сыны, а Жития русских святых — в первую голову. Как они постились, замыкая себя в пещерах от ока людского, как бичевали себя плетьми и железами, дабы укротить плоть свою ради защиты Руси Святой от супостатов…
— Дозволь вопрос, батюшка, — решительно перебил Владимир.
— Что еще? — нахмурился Всеволод.
— Русь укрощенной плотью от супостатов не спасешь, батюшка. Русь с мечом в руке спасать надобно, себя не щадя. А эти святоши, о которых упомянул ты как о героях, себя спасали в пещерах своих от гнева Божьего, а не Русь Святую!
Великий Киевский князь от такого ответа и слова молвить не мог. Только губами плямкал, тыча задрожавшим пальцем в Свирида. Проговорил наконец:
— Ты… Ты скажи ему…
— В древних книгах, которые самой Библии старше, сказано, что любовь правит миром, великий князь. Любовь к отечеству, любовь к людям. Миром правит любовь, великий князь.
— Вон!.. — вскричал великий князь. — Вон, самостийники!..
И, словно подавая пример, первым вышел из собственных покоев.
Владимир на всю жизнь запомнил эти вечерние беседы с отцом. Они никогда не замыкались на одной теме, легко и естественно переходя на темы соседствующие и далее, далее, чтобы где-то вновь вернуться к началу. Домашние беседы с отцом неспешно двигались к пониманию многих вещей по спирали, и эта спираль надежно ввинтилась в память княжича.
«Ложь есть начало всех зол…» — так сказала матушка.
Сын взрослел, постепенно забывая отцовские наставления и заменяя их собственными. Но слова матушки своей помнил всю жизнь.
3
Кроме книг и воспитательных бесед у великого князя Киевского была еще одна страсть, вполне объяснимая в те времена: охота в Дикой Степи. Укрепив сына нравственно, Всеволод решил укрепить его и телесно.
— Сколько тебе лет, сын?
— Четырнадцать вот-вот должно бы исполниться, батюшка.
— Жеребца добро выездил?
— Голоса слушается.
— Стало быть, пора уж тебе, сын, и на Дикую Степь поглядеть.
— Давно этого хочу, батюшка.
— Завтра с зарею и выедем.
На следующее утро, едва солнце позолотило облака — с первой денницей, как тогда говорили, — отец с сыном выехали со двора верхами без всякой охраны. Великий князь не любил посторонних ушей и глаз. В особенности когда ощущал в себе острое желание поучать первенца.
Ехали молча и неспешно. Всеволод размышлял, как поведет себя сын, впервые увидев безграничный простор и безграничную свободу Дикой Степи, где каждый зверь и каждая птица были вольны жить так, как они живут, прислушиваясь только к собственным желаниям и руководствуясь только собственной волей. А княжич думал о второй отцовской страсти, которую он увидит и ощутит вот за этим подъемом.
Они поднялись на пологий склон и остановили коней. Перед ними лежала просыпающаяся ото сна долина. Остатки тумана поднимались над нею, как последние сладкие сновидения. В озерках и болотцах навстречу солнцу всплывали белые кувшинки.
— Будто со сна земля потягивается, — с улыбкой заметил Владимир.
— Мир Божий просыпается, сын.
Великий князь понял вдруг, что на миг непозволительно расслабился. И тут же сменил тон: уж очень склонен был поучать.
— Прежде чем постичь тайны Великого Киевского княжения, надо постичь чистоту его красок, — негромко сказал Всеволод сыну. — Перед тобой на равнине все краски Земли Киевской. Смотри внимательно и разумно с восхода на закат, от шуйцы до десницы. И спрашивай, непременно спрашивай, если чем-то удивлен будешь или чего-то не поймешь.
— Понял, батюшка. От восхода на закат, от шуйцы к деснице…
Княжич Владимир никогда не стеснялся спрашивать, если что-то было для него непонятным. И, едва начав основательный неторопливый осмотр от шуйцы до десницы, сразу же наткнулся взором на что-то, доселе ему неведомое.
— Дозволишь вопрос, батюшка?
— Велю.
— А что это за темно-зеленое пятно, если от шуйцы смотреть?
— Полынь. Первая листва ее, всходы, всегда темной зеленью отливают. Потом светлеют, желтеть начинают, отсыхают совсем, а стебель с метелкой семян стремится к солнцу, чтобы созреть и умереть, дав новую молодую жизнь семенами.
— А почему листва темной зелени будто серебром присыпана?
— То не серебро. То соль.
— Откуда же соль взялась?
— Бури и ветер соль приносят с моря, которое Понтом Евксинским зовется. А по-нашему — Черным. Вот эта горькая черноморская соль и оседает на полынных зеленях. Потом в землю уходит, когда листья полынные отмирают.
— А почему черноморская соль именно на полыни оседает?
— Листья у нее шершавые и маслянистые слегка. Что дальше видишь?
— Кусок травы. Другая зелень у нее. Более сочная, что ли.
— Это копытка. Она и под снегом выживает, и дикие лошади, которые тарпанами зовутся, зимой копытами снег разгребают, чтобы до нее добраться, почему и название такое получила. Копытка и лютой зимой сочная. Что рядом?
