Галина Романова - Роман Галицкий. Русский король
Владимир вздрогнул, сжал кулаки. Бояре отшатнулись, переглядываясь.
- А старшему, - в тяжёлой тишине упали слова Осмомысла, - Владимиру, даю Перемышль…
Константин Серославич стиснул зубы. Не такого он ожидал от старого князя!
- И ныне, - негромко, тяжело дыша, вещал Осмомысл, - желаю, чтобы поклялся на кресте Владимир, старший сын мой, не искать под меньшим братом галичского стола и довольствоваться тем, что имеет. А на сём моя последняя воля!
Почти выкрикнув последние слова, Ярослав Осмомысл с коротким стоном откинулся на подушки. Сердце зашлось болезненными толчками, стало душно, обильный смертный пот выступил на челе и висках, но, одолев приступ боли, Осмомысл ещё успел прохрипеть, хватая ртом воздух:
- Целуй крест, Владимир, а иначе… и Перемышля тебе не видать… уж лучше Святославу Чермному отдам, а не то Роману волынскому… А тебе - вот Бог, а вот порог… Крест…
Владимир бледнел на глазах. Мир рушился. Он уже видел торжество безродного поповского сына и себя униженного и раздавленного.
Поп Севастьян бочкам придвинулся, поднимая усыпанный лалами и смарагдами крест.
- Целуй…
Медленно, словно боялся сломать спину, Владимир наклонился, перекрестился, едва-едва коснулся губами тёплой от человечьих рук кованой фигурки Спасителя, прошептал молитву.
- Клянись…
- Клянусь, - выдавил Владимир…
Ярослав Осмомысл ощипанным тощим коршуном следил, как один за другим подтверждали вассальную клятву Владимира Ярославича его бояре. Потом враз почувствовал себя худо. В очах потемнело. Страшное напряжение отпустило, и он обмяк, откинувшись назад.
- Подите все… Олег…
Бояре, пятясь, устремились вон. Владимир вышел в числе первых. Он брёл, шатаясь, не видя ничего, едва не споткнулся на крутых ступенях всхода. Бояре не поспевали за ним. Их неровные торопливые шаги ещё больше подгоняли княжича. Не выдержав, он побежал к Алёне.
Алёна не была княжьей или боярской дочерью. Навеки запомнил Владимир измену отца и позор матери и, хотя женили его в свой черёд на княжне Болеславе, дочери Святослава Всеволодича Чермного, с женой не жил и детей от неё не имел. Зато, словно назло отцу, приветил поповну, Алёну Спиридоновну, чуть не из-под венца уведя её от мужа. Богобоязненная Алёна сперва плакала и молилась, но после, когда забился во чреве первый сынок, смирилась, а родив, вовсе привыкла. Недовольно косились из-за этого на Владимира бояре - в отца пошёл Владимир Ярославич, как Осмомысл, с попадьёй слюбился! - но помалкивали. А Владимир жил как в последний раз - дескать, не быть мне князем, так зачем блюсти приличия! В глубине души надеялся на лучшее - как-никак старший сын и от княгини рождён! Но вот огласил последнюю волю старый Ярослав Осмомысл - и вышло, что как в воду глядел Владимир Ярославич. Ходить ему в подручных у меньшого брата, у сколота внебрачного…
Часть 1. ГАЛИЧ
Глава 1
1
смомысл умер. Его отпели в храме Успения, схоронили при храме, где лежали уже отец Владимирко Володаревич и дед Володарь Ростиславич. На другой же день должен был венчаться на княжение Олег «Настасьич».
Не по нраву пришлась Галичу последняя воля Ярослава Осмомысла. Был князь мудр и осторожен, а тут вдруг такое… Не то перед смертью разум помутился, не то нарочно хотел отомстить убийцам и недоброхотам Анастасии. Да где ж это видано - не сын княгини урождённой, не потомок боярского старинного рода, не от иноземной принцессы - попович на золотом столе галицком!
Сперва только помалкивали и дивились. Потом зашептались - тихо, потом всё громче. Наконец в полный голос зазвучали крики: «Не хотим поповича! Настасьича к Настасье!»
Загудело вече, ударило в чугунное било. Зазвонили колокола на Успенском соборе, подхватили набат на других храмах. Выплеснулся взбудораженный народ на улицы. Вместе, единым порывом, бояре, торговые люди, ремесленный и чёрный люд ринулись на площадь.
Неспокойно было Олегу во дворце. Пока был жив отец, гордился и радовался он, гоголем прохаживался по двору, расправив плечи, сидел в палатах. Вокруг смотрел мутновато-счастливым взором, мечтал о разном.
Но когда услышал он набат Успенского собора, когда донеслись до терема глухие выкрики, словно ледяной водой окатило молодого князя. Было такое уже один раз - тихий город встал на дыбы. Стеной пошли люди на дворец, ворвались в него, разметав немногочисленных дружинников, которые не столько княжью семью, сколько свои жизни защищали и первыми побросали мечи и копья. Навсегда запомнил маленький Олег, как бежали они с матерью, надеялись схорониться подальше, как отыскали их свои же слуги да холопы, выдали тайное убежище, как Анастасия забилась, схваченная жестокими руками. Из своего угла видел Олег, как вязали матери руки, как били её сапогами в живот, как волокли потом еле живую за косу по полу с крыльца на двор, и, хотя не видел того вживую, заметил над крышами домов чёрный столб дыма от её костра. Навсегда остался в памяти Олега тот вечевой бунт и самосуд, запомнился страх и отчаяние всесильного отца, его слабость и слёзы, когда он принимал вернувшуюся из Польши жену и старшего сына. Запомнил - и понял, что не тягаться князьям с вечем, что тогда случай спас ему жизнь. Сейчас он не маленький мальчик - взрослый муж, и коли явится на двор разбушевавшаяся толпа, не спастись. Разорвут.
Хлопнула вдалеке дверь, впустив крики, топот и стук. Зашумело на дворе.
Толпа уже пришла с вечевой площади к княжескому порогу. Ворота были плотно запахнуты, дружинники спешно вооружались на дворе, по терему метались перепуганные дворские, а снаружи бушевало людское море. Не только камни - стрелы летали через забор, впивались в ставни, в брёвна стен, на излёте вслепую зацепили кого-то из дружинников.
- Долой! Долой Настасьича! - долетали нестройные крики. - Гнать поповское отродье! Гнать! Владимира Ярославича! Владимира хотим!
…Да, такое уже было один раз. Тогда смерть лишь махнула на него крылом, дала отсрочку. И вот пришла за долгом.
Бежать! Страх оттолкнул Олега от окна. Толпа ярилась. Ворота ломались, и дружинники с той стороны удерживали их лишь потому, что понимали - распахнись они - и придавят массой защитников.
- Коня мне! - выдохнул Олег. - Я не дамся! Найду управу! Я князь!
Хоть и ярились люди, хоть и сцепились кое-где с дружинниками, хоть и пробовали подпускать к княжьему терему красного петуха, однако Олега удерживать не стали. В спешке не прихватив с собой ничего из казны и добра, князь с немногими верными людьми пал на коней и ускакал вон из Галича - под защиту киевского князя Рюрика Ростиславича.
2
С рассвета стоял дым коромыслом в богатом доме Сбыгнева Константинича, боярина галицкого - боярин женил старшего сына, Заслава, на дочери давнего друга и соседа, Бориса Семёновича.
Сговор был давно, ещё при молодом Олеге Настасьиче, но из-за смуты свадьбу отложили, и лишь сейчас, едва ли не полгода спустя, молодая Ярина Борисовна шла наконец замуж.
Пока дружки жениха выкупали невесту - её косу, её сапожок, её платок, и два брата Ярины, Пересвет и Иван, важно и степенно торговались с приятелями жениха, - Ирина смирно сидела в светёлке, закрытая полотном и, сцепив руки на коленях, слушала напевное причитание подружек:
Ой, ты не шей мне, матушка, красен сарафан!
Не купи мне, родимая, сапожек новеньких!
Не пущай ты меня со двора-то тесного да
на улицу широкую.
Ой, да не отдай ты меня, матушка,
на чужую-то сторонушку.
Ой, чужая сторона - она-то мачеха,
ой, во чужом дому-то горек хлеб…
Сама невеста голосить боялась. Шла она замуж по любви - давно уже у них всё было сговорено с Заславом Сбыгневичем, ещё когда впервые вышла боярышня с подружками к реке, на игрища. Проезжали тогда мимо Князевы дружинники - все молодые бояре да дети боярские. Завидели девок, попрыгали с седел, включились в девичий хоровод. Тогда и догнал в горелках Заслав Ярину. Тогда-то и полюбили они друг друга. А то, что отцы их промеж себя дружили да и дома стояли на одной улице, усмотрели в том знак судьбы.
Мечтала Ярина стать женой Заслава. Потому с радостью и нетерпением хлопотала перед свадьбой и слушать не хотела дряхлую, ещё матери своей, кормилицу. Та всё ворчала, собирая внучку госпожи:
- Нелепие творится! Кабы боярам да вовсе свадьбу порушить! Дурные приметы! Ой, дурные!
- Что же за приметы, бабушка? - жадно тянули шеи невестины подружки, призванные на свадьбу петь и оплакивать Яринину молодость.
