Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы
Юрий раскачивался на кровати, цепи звенели в такт мелодии. Внезапно он залился слезами, задохнулся в рыданиях и страшно разозлился:
– Скотина ты, Николай! Я был спокоен! Я спал! Какого черта ты стал морочить мне голову своими вопросами?
– Кончатся тут эти стоны? – заворчал кто-то, тяжело ворочаясь на кровати. – Если вам не спится, это не значит, что нужно будить остальных! Дайте покоя-то!
Николай свесился с постели, чтобы стать ближе к соседу, и зашептал ему в ухо:
– Прости, прости меня!.. Мне так нужно было поговорить с другом сегодня вечером! Я хотел подарить тебе чуточку своей веры… Есть такая фраза в Писании, ее при каждом удобном случае цитировал нам Степан Покровский, помнишь? «Свет праведных весело горит, светильник же нечестивых угасает…»[6]
– Ну и что?
– Разве такие слова – не самая прекрасная молитва для отчаявшихся?
– Хорошо бы еще разобраться, кто праведники, а кто нечестивые…
– Разве тебе непонятно? По-моему, яснее некуда: нечестивые – те, кто насильно препятствует счастью всего человечества ради того, чтобы любой ценой оставить при себе собственные привилегии!
– Ладно. А праведники тогда – кто?
– Те, кто жертвует своим благосостоянием, своим спокойствием, своей жизнью, в конце концов, во имя высоких побуждений!
– Понятно… Хочешь сказать, такие, как ты да я?
– Конечно, Юрий!
– Тогда позволь мне заметить, что в данную минуту праведники лежат в потемках, а светильники нечестивых тысячами сияют по всей России.
– Это переменится, Юрий.
– Когда нас с тобой не будет в живых!
– Может быть, и раньше.
– Это приезд жены снова преобразил тебя в оптимиста?
– Нет, – пробормотал Николай. – Клянусь тебе, что нет, приезд Софи тут ни при чем!..
– Будет тебе лукавить!.. Да ты же себя не помнишь от счастья!.. Еще минута – и лопнешь!.. И к тому же мечтаешь, чтобы все сразу почувствовали себя счастливыми только оттого, что тебе повезло!..
Молчание длилось долго. Наконец, Озарёв сказал:
– Как по-твоему… Смогла ли она узнать меня с такого расстояния, разглядеть среди всех прочих?
– Понятия не имею, – буркнул Юрий. – Нет, не думаю…
– Но я-то ее узнал!
– Еще бы не узнал! Она одна была там, в окошке!
– Да не это я хотел сказать! Я узнал ее, потому что она осталась точно такой же, какой я ее помню! Моя жена – необыкновенное создание, Юрий!
– Разумеется, разумеется…
– Ну, прежде всего, Софи красива!.. замечательно красива!..
– Никто и не спорит. Конечно, красива.
– И к тому же – у нее такая чистая душа!.. Чистая, словно хрусталь!.. Душа, которая звенит, как струна, если ее заденешь…
– О да… да…
Голос Юрия затихал, слова перешли в невнятное бормотание.
– А тебе известно, как мы познакомились в Париже? – не унимался Николай.
Однако вопрос его повис в воздухе. Юрий уснул, свернувшись клубочком, поджав колени к животу, и Николай остался один со всеми своими нерешенными жизненными проблемами. Вокруг него слышалось только неровное хрипловатое дыхание, движение отяжелевших рук и ног, звяканье цепей, шуршание соломы… Он вытянулся на постели, закинув руки за голову, уставился в потолок и попытался представить во всех подробностях, как они завтра встретятся с Софи, и вспомнить все, что собирался ей сказать.
К четырем часам утра облака закрыли луну, и полил дождь…
* * *– Это они, они, барыня! – кричала Пульхерия. – Быстрее, быстрее!
Софи выбежала из своей комнаты и понеслась к выходу из дома. Остановилась она только под навесом, защищавшим крыльцо. Между небом и землей повисла пелена ледяной измороси. Избы в этой сырости стали похожи на грибы с блестящими черными шляпками. С дальнего конца улицы донесся металлический перезвон: колонной по двое приближались колодники, одетые в промокшие серые робы, тулупы, изодранные солдатские шинели – каждый нес на плече лопату или заступ. Сопровождал заключенных добрый десяток солдат с ружьями. Деревенские собаки лаяли им вслед.
– Их ведут работать к Чертовой Могиле, – пояснила Пульхерия.
Ноги Софи подкосились, она с волнением напряженно вглядывалась в плывущие мимо нее бледные бородатые осунувшиеся лица, вздрагивавшие в такт шагам… Один, другой, десятый… Она искала мужа, но видела только незнакомцев. Неужто на самом деле Николая сегодня приведут к ней? Ее нервам, истомленным ожиданием, не выдержать, если их лишат этой радости, разочарование станет губительным.
Ночью она глаз не сомкнула, а на рассвете стала поспешно готовиться к встрече с Николаем. Желание понравиться мужу боролось со страхом показаться ему чересчур нарядно одетой, чересчур тщательно причесанной. Такой жеманницей… И она не хотела, чтобы Николай по контрасту еще сильнее ощутил ужас собственного положения, это было бы так жестоко! Если бы только она могла ради того, чтобы ему было с ней проще, умерить сияние глаз, свежесть кожи, блеск волос, она бы с радостью это сделала! Впрочем, так говорило в Софи сознание, а подсознательно она наслаждалась мыслью о том, что ей удастся снова обольстить, соблазнить его… На ней было серое платье с белым кружевным воротничком. Ветер растрепал ее волосы, окрасил щеки румянцем… Привстав на цыпочки, она стояла на виду у каторжников, которые, проходя мимо, на нее поглядывали – как знать, может быть, не так давно с кем-то из них она танцевала на балах в Санкт-Петербурге. Близился конец колонны. Николая как не было, так и нет! Ею овладела тоска… Но вдруг… Софи вскрикнула: кто это там, позади всех, – высокий худой мужчина, в тряпье, в цепях?.. Унтер-офицер и солдат выводят его из ряда…
– Николя!!!
Софи бросилась навстречу. Они обнялись, не обращая внимания на дождь. Другие каторжники оборачивались, смотрели на них с завистью и продолжали шлепать по грязи, по лужам: левой, правой, левой, правой, – стараясь не сбить ряды. Объятие длилось долго, Софи прижималась к груди мужа, ощупывала его, вдыхала его запах, повторяла без конца:
– Это ты! Ты! Конечно, ты! Наконец! Какое счастье!
А он не мог говорить. Слезы текли из-под его покрасневших век, губы дрожали, как в лихорадке.
– Идем, – сказала Софи.
Она взяла Николая за руку, чтобы повести за собой в избу. Он двигался медленно, тащил за собой цепи. Унтер-офицер вслед за ними вошел в комнату, солдат остался в сенях.
* * *– Еще пять минут, ну, пожалуйста, всего лишь пять минут! – умоляла Софи.
Унтер-офицер, раздувшись от сознания собственной значимости, поразмышлял, взвесил в своей тупой, бараньей голове все «за» и «против» и произнес важно:
– Так и быть. На этот раз дозволяется.
Он прислонился к стене, достал из кармана горсть кедровых орешков и принялся задумчиво щелкать их. Софи с Николаем снова уселись на край кровати. Но, вымолив желанную отсрочку, молодая женщина не знала, что сказать. Теперь, когда она увидела своего мужа снова, когда услышала его торопливый рассказ о жизни на каторге, когда наспех сама рассказала ему о своем путешествии, она пришла в растерянность оттого, что смогла совершить задуманное, что ей все удалось. Больше не надо было преодолевать бесчисленные препятствия, больше не надо было побеждать нечеловеческую усталость! Праздная, умиротворенная, она с нежностью смотрела на Николая. Он сильно похудел, но выглядел здоровым. Должно быть, его побрили перед свиданием. Шинель на нем грязная, с обтрепанными обшлагами. А между ног, словно ручное животное, притулилась кучка цепей. Мария Волконская права: самое ужасное – это вид оков, надетых на дорогого тебе человека, как будто он злодей, убийца! Софи невольно опустила взгляд к щиколоткам мужа – желание посмотреть на кандалы вблизи оказалось сильнее нее, а он, заметив это ее движение, сказал:
– Да, поначалу удивительно… Но потом привыкаешь… Скоро ты вообще не станешь обращать на них внимания!..
Николай был исполнен спокойного мужества, и жена гордилась им, ей так хотелось верить в него. Может быть, для того, чтобы оправдаться перед собой самой, чтобы объяснить себе, зачем ее понесло сюда, в Сибирь? Чего стоят не столь уж давние сомнения, разочарования, злость по сравнению с удачей, которая сегодня выпала ей – облегчить его участь, утешить его в беде! Он нуждался в ней, чтобы выжить, – эта мысль ее опьяняла.
– А что там в Санкт-Петербурге? – вдруг спросил он.
Вопрос изумил Софи так, словно муж поинтересовался, как течет жизнь на другой планете.
– Да я так давно оттуда уехала… – пробормотала она.
– Конечно, конечно… но у тебя же должны быть какие-то новости из столицы… Что о нас думают?
– Ничего, Николя… Жизнь вошла в прежнее русло и идет своим чередом.
– Можно было это предвидеть! Но все-таки когда-нибудь необходимость дать человеку все права будет признана всеми. И тогда даже наши палачи воздадут нам должное… А знаешь, чего тут больше всего не хватает? Книг, журналов, газет… Случись во Франции революция, мы и не узнаем об этом!
