Макс Галло - Тит. Божественный тиран
Солдаты Муциана соблюдали порядок, а солдаты Антония Прима и вовсе разместились за пределами города. У них было право заходить в город, и они пользовались им для того, чтобы шляться по лупанариям, где расплачивались награбленным.
Я бродил по шумным улицам и перед моими глазами постоянно возникал образ распятого Торания. Я вопрошал всемогущего Бога.
Что ты сделал, Христос? Зачем Ты позволил казнить тех, кто был верен Тебе? Ты хотел их смерти, чтобы они воскресли?
Я вспомнил, что Сенека ответил на мой вопрос о воле богов.
«Они сидят на ступенях амфитеатра, — сказал он. — Мы для них — гладиаторы. Они смотрят на наши сражения и поднимают или опускают большой палец в зависимости от настроения. Таковы боги, Серений. Но тайна остается тайной, поскольку мы не знаем ни правил битвы, в которой они заставляют нас участвовать, ни правил, по которым выбирают победителей. Возможно, тот, кого мы чествуем, проклят ими. Мы никогда не узнаем правды, Серений. Таков наш удел».
Когда гонец передал мне приказ отправиться в Кесарию и присоединиться к армии, командование которой Веспасиан поручил Титу, мне показалось, будто чья-то рука вырвала меня из трясины, в которой я погряз.
«Император, — писал Тит, — поручил мне подчинить Иерусалим закону Рима. Он восхваляет твои добродетели. Ты был свидетелем событий, изменивших судьбу Рима. Ты был с нами во время завоевания Галилеи. Я видел, как храбр ты в бою. Ты друг Иосифа Флавия и префекта Тиберия Александра, которые находятся со мной в Кесарии. Я хочу, чтобы ты тоже был рядом со мной. Ты завоюешь славу. Рим не забудет тех, кто покорил Иерусалим, город еще более гордый, чем Карфаген».
Так я снова оказался под небом Востока, на иудейской земле.
И я снова подошел к пирсу в порту Кесарии.
22
Но теперь передо мной было не то спокойное море, которое я запомнил.
Все водная гладь до самого горизонта была покрыта судами. Их было так много, что иногда они сталкивались. Они ждали, когда им позволят зайти в порт и высадить на берег солдат.
— Это конец, — сказал Иосиф Флавий. Я встретил его и шел рядом с ним вдоль пирса и по многолюдным улицам Кесарии.
Иосиф часто останавливался. Выражение его лица изменилось, на нем больше не было видно следов сомнения или отчаяния. Гнев придал ему сил.
— Я ненавижу тех, кто учинил мятеж в Иерусалиме, — продолжал он, — безумцев, которые восстали против Рима, превратив мой несчастный народ в добычу. Они унижают женщин, детей, стариков, священников, богачей и всех, кто еще не потерял разум. Они разделят эту добычу между собой: часть тебе, Элеазар, часть тебе, Симон Бар-Гиора, а ты, Иоханан бен-Леви, забирай остатки!
Он называл народы, к которым принадлежали солдаты, проходившие мимо и смотревшие на нас с отвращением и вызовом. Они узнавали в Иосифе Флавии одного из тех евреев, которые, несмотря на то, что являлись римскими гражданами, продолжали носить одежду своего народа, похожую на длинную тунику из темной ткани.
Среди солдат, которые высаживались на берег, можно было встретить представителей всех народов империи.
Пехотинцы четырех римских легионов шагали по шесть человек в ряд. За ними шли вспомогательные войска, арабские стрелки, пращники из Сицилии, Фригии и Азии. Македоняне все были очень высокого роста и составляли личную охрану своего царя. Затем шли солдаты Агриппы и сирийцы.
— Эти разбойники, Иоханан бен-Леви, Элеазар, Симон Бар-Гиора, зелоты и сикарии, сделали из моего народа добычу для тех, кто завидует евреям уже более тысячи лет. Арабы, сирийцы, македоняне, фригийцы здесь не только затем, чтобы показать Титу, сыну императора, что они — верные союзники Рима, но и затем, чтобы убивать евреев. Они ненавидят нас, Серений, боятся нашей несокрушимой веры. Они предчувствуют, что им не удастся уничтожить нас. Даже если Иерусалим вслед за другими городами превратится в руины, Рим станет вторым Вавилоном, а Тит — вторым Навуходоносором, победителем евреев, разрушителем первого Храма, слова наших пророков поддержат нас, и Иерусалим возродится. Но прежде, — он сжал кулаки, — следует прогнать этих безумцев, разбойников. Знаешь ли ты, что они подожгли амбары, в которых было столько зерна, что Иерусалим мог бы выдержать многолетнюю осаду? Они убивают друг друга. Они мучают и казнят тех, кого подозревают в желании поддержать Тита. Они боятся, как бы народ не последовал моему примеру. И они держат его в страхе. Они уже убили евреев больше, чем римлян!
Дрожащим от волнения голосом он рассказал о пророчествах Иеремии, который предсказал, что восстание против Навуходоносора приведет лишь к разрушению Иерусалима:
— «И если какой народ и царство не захочет служить ему, Навуходоносору, царю Вавилона, и не наклонит свою шею под ярмо царя Вавилонского, — этот народ Я накажу мечом, голодом и моровой язвой, говорит Господь, пока не истреблю их его рукой. И не слушайте слов пророков, которые говорят вам: „не будете служить царю Вавилона“; ибо они пророчествуют вам ложь. Не слушайте их, служите царю Вавилонскому и живите; зачем доводить этот город до опустошения?»[11]
И теперь это повторяется! Кровью евреев сегодняшние разбойники осквернили священный город, Храм, и этого им Бог не простит!
— Серений, — продолжал Иосиф Флавий. — Мои гонцы напомнили об этом пророчестве Иеремии священникам Храма. Я знаком с ними, я был одним из них. Они прекрасно знают историю нашего народа. Но хватит ли у них мужества противостоять Иоханану, Элеазару и Симону? Смогут ли они сказать народу, как это сделал Иеремия: «Кто останется в городе, тот умрет от меча, голода и чумы; кто выйдет и предастся халдеям, тот останется жить, и душа его будет ему вместо добычи»?[12]
Он повторил несколько раз:
— Иеремию тогда не послушали, и меня не послушают. Их ослепила кровь, которую они проливают. Бог хочет потерять их, и народ будет страдать. И Храм будет разрушен!
Я не хотел верить в мрачное пророчество Иосифа Флавия.
Я думал о Леде, дочери Иоханана бен-Закая, и мне казалось невероятным, чтобы эта молодая женщина, решившая сражаться с римлянами и последовать за зелотами и сикариями, не слушала голоса Иеремии и Иосифа Флавия, не хотела спасти свой народ от казни и Храм от разрушения. Таких, как она, были десятки тысяч, и они должны заставить Иоханана бен-Леви, Симона Бар-Гиору и Элеазара открыть ворота города и подчиниться римскому закону.
Я чувствовал, что Тит тоже на это надеется. Я видел, как он кончиками пальцев касался тела Береники, так, как подносят руку к могущественному божеству, которого боятся и боготворят. Было совершенно очевидно, что Тит обожал еврейскую царицу. По словам Мары, ее прислужницы, которую я тоже встретил в Кесарии, он даже пообещал Беренике сохранить Иерусалимский Храм.
Я передал слова Мары Иосифу Флавию. Он слушал, опустив голову, закрыв глаза, что-то бормотал, едва шевеля губами, будто читал текст, который медленно разворачивался перед ним:
— Есть только один путь к спасению. Бог легко примиряется с теми, кто исповедуется и кается. Но железные сердца никогда не сложат оружия, хотя это и единственный выход. Они безразличны к страданиям своего народа, их не трогает священная красота Храма. Они забыли, что каждая жертва, которую приносят в Храме — это свидетельство веры нашего народа! Разве можно желать, чтобы огонь пожрал все это, чтобы все исчезло? И, напротив, достойно ли оно того, чтобы его сохранили?
Он поднял на меня глаза.
— Но их сердца высохли и стали тверже камня. Они пролили кровь в Храме, осквернили его. Они погрязли в безумстве войны. И Храм будет разрушен. Взявшись за оружие, люди теряют голову. Они любят смерть. Любят огонь. Они бегут к пропасти. Чтобы удержать их, нужна дисциплина легионов, беспощадная рука Рима, суровость солдат, приученных подчиняться полководцам.
Я вспомнил о судьбе Торания и пятидесяти тысячах солдат Антония Прима, а ведь это было в Риме. На что окажутся способны люди, ненавидящие евреев, когда они войдут в Иерусалим?
Я был среди этой армии, когда она тронулась в путь. Нас было по меньшей мере восемьдесят тысяч, и я чувствовал, что являюсь частью этой огромной толпы.
Наш авангард состоял из войск царей-союзников и солдат вспомогательных войск, арабов, сирийцев, македонян, фригийцев, всех грабителей и убийц, которые были заклятыми врагами евреев. За ними шли саперы и землемеры. Дальше под охраной двигался обоз. Наконец, за ними следовал Тит, окруженный отборными войсками, затем шли всадники, за ними везли осадные и метательные машины, тараны и катапульты, баллисты и скорпионы, за ними — барабанщики, трибуны, префекты, знаменосцы, шедшие вокруг орла. Колонна выступала в шесть рядов, за ней шли оруженосцы и те, с кем я даже не решался встречаться взглядом. Эти наемники пришли со всего Востока, чтобы убить евреев, разграбить и разрушить Иерусалим.
![Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]](/uploads/posts/books/225932/225932.jpg)
