Милош Кратохвил - Магистр Ян
Во всем этом повинен Гус, — будь он тысячу раз проклят! Это он утверждал, что черни следует самой взяться за изменение мира! Гус — безумец и злодей, нарушитель всякого порядка, возмутитель спокойствия. Подожди, это тебе дорого обойдется!
Возмущение пражан не прекращалось. Толпы собирались у костелов, врывались в них во время проповеди, и горе тому священнику, который призывал людей покупать индульгенции! В костелe святого Якуба возмущенные люди так напугали фарара, что он убежал с кафедры. В соседнем костеле они угрожали священнику палкой и топором.
Трусливые городские стражники предусмотрительно держались в стороне и ни во что не вмешивались. Мечи и алебарды очень слабое оружие. К тому же слишком мало было жалованье, чтобы жертвовать за него своей шкурой, а команда королевских наемных воинов гетмана Воксы вечно опаздывала.
На базарной площади у костела святого Гавла возмущенные толпы могли широко и свободно вздохнуть подобно узнику, только что покинувшему тесную и душную темницу. Многие люди впервые осмелились вступить на булыжные мостовые старого города. Сегодня они чувствовали себя хозяевами Праги и добродушно острили, проходя мимо стражников.
На площади, особенно там, где стояли студенты, то и дело звенели насмешливые песенки:
Прибыл в Прагу к нам легат,
А попы мертвецки спят,
Приказал им быстро встать,
Подчистую обобрать
Короля с общиной.
Те, кто стоял на противоположной стороне площади, поддержали песню студентов еще более злым куплетом:
Индульгенций целый воз
У попа в обмен на коз.
За корову и овцу
Он любому подлецу
Все грехи прощает.
Люди, столкнувшись на углах и перекрестках улиц, приветствовали друг друга и радовались тому, что их много, — они свободно шли по городу, разговаривали и пели.
Только те дома, окна которых были наглухо закрыты ставнями, хранили угрюмое молчание.
Вдруг люди, собравшиеся у костела святого Павла, заволновались, — на базарную площадь въезжал необычный кортеж. Впереди двигалась большая приземистая телега, а вокруг нее плясали студенты. Телегу тащили их товарищи. На ней возвышался высокий трон, украшенный липовыми ветками и странными гирляндами. К гирляндам были прикреплены пергаменты и бумажные листы. Те, кто оказался вблизи, могли разглядеть на них имя и печать Иоанна XXIII. Листы с большими печатями были прикреплены к веревкам и изображали папские буллы об индульгенциях. На троне восседала женщина в вуали и лентах, ее обнаженные руки были украшены медными браслетами, а пальцы — многочисленными перстнями. Эту женщину выдавало смелое декольте, — в его вырезе можно было легко заметить груди, сделанные из тряпок и обтянутые розовым шелком. Они бойко тряслись на теле безусого студента, изображавшего проститутку. Голову его увенчивала бумажная папская тиара, а в руках бренчали огромные ключи святого Петра, несомненно позаимствованные у какого-нибудь церковного сторожа.
Папа-проститутка милостиво кивал зевакам, соблазнительно подмигивал и кричал пронзительной фистулой:
— Покупайте! Отдам дешево. Я продаю святые буллы величайшего еретика и блудника, который называет себя папой Иоанном XXIII. Его настоящее имя Бальтазар Косса, знаменитый морской пират, насильник, убийца и отравитель. Ныне этот разбойник поставил себя выше Христа и за ваши денежки отпустит вам самый страшный грех!
Люди смеялись, переговаривались с юношей, наряженным проституткой, шли за телегой, а студенты, приплясывая, перебрасывались веселыми и злыми шутками, высмеивавшими папу.
Кортеж пересек улицу, которая вела к городской стене, и столкнулся лицом к лицу с большим отрядом королевской стражи гетмана Воксы Вальдштейна.
Процессия остановилась. Студенты перестали плясать и кричать. Смех умолк. Единодушные и готовые к бою, люди угрюмо насторожились.
Со студентами шел высокий человек в профессорской мантии. Это был магистр Иероним.
— Рыцарь Вокса, — сказал магистр королевскому гетману, — эти студенты — мои ученики. Я не мешаю им. Я веду их и отвечаю за них.
— А я веду вот этих парней, — ответил ему здоровяк гетман, — и отвечаю за порядок в городе. Куда вы направляетесь?
— В Меньшее Место, к архиепископскому дворцу.
— Ну, — скомандовал Вокса, — в два ряда — стройся!.. Будете охранять процессию, — захохотал он, — иначе вас сомнут в два счета!
Толпа, восторженно и радостно крича, окружила отряд. Студенты подбежали к гетману Воксе и посадили верзилу на свои плечи. Как только латники встали по бокам процессии, чтобы освободить ей путь, на них посыпались цветы и липовые ветки. Девушки целовали воинов, а мужчины одобрительно хлопали их по плечу.
Возле костела святого Гавла процессия задержалась. Студенты и воины освободили небольшое пространство и, собрав в кучу поленья, щепки, солому, тряпки и бумагу, разожгли небольшой костер.
Когда костер разгорелся, на телегу поднялся высокий студент. Он схватил буллу, лежавшую на коленях папы-проститутки, и швырнул ее в огонь.
— Подобно тому, как горит эта мошенническая еретическая булла лжепапы Иоанна XXIII, — кричал он, — да сгорят, рассыплются в прах и развеются по ветру все злодеяния этого антихриста! Пусть он как можно скорее ввергнется в ад за свои грехи: там ему уготовано пламя в тысячу раз сильнее, чем огонь этого костра, — пламя вечного проклятия.
— Pereat![33] — раздалось на площади.
Лицо студента, стоявшего на телеге, освещали блики огня, быстро пожиравшего свою добычу. Когда ветер развевал плащ студента, юноша казался ангелом преисподней, торжествующим над своей жертвой.
* * *Советники староместской ратуши не прерывали своих заседаний. Лица советников от бессонницы побледнели, крепко сжатые губы посинели, а руки беспомощно лежали на столе. Нетерпение советников росло. Рунтингер, крупный поставщик из Регенсбурга, отказался выслать им партию перца, уже обещанную городскому советнику Ганфштенгелю. Регенсбургский негоциант объяснял свой отказ тем, что в Чехию стало опасно доставлять товары. Доходившие издалека тревожные слухи о Праге вызывали у него опасения, и ему не хотелось рисковать редким дорогим товаром. Советнику Штумпфнагелю Регенсбург отказал и в кредите. Этот бойкий пекарь никогда бы не раздобрел на одних мошенничествах с булками; он переводил деньги за границу, закупал там целые караваны редких товаров и перепродавал их еще до поступления на склад. Если бы вифлеемский безумец понимал, что его ложное толкование Библии порвет нити всех старых торговых связей (а на деньги можно построить сотни вифлеемских часовен), то он никогда не предпринял бы такого необдуманного шага. Окажись Гус немного благоразумнее, он легко бы понял, что тут речь идет не о Библии и боге, а о пряностях, тканях, векселях и кредитах, короче — о деньгах!
Советникам удалось выведать, где жил король. Он охотился в Точнике. Городское посольство добилось беседы с Вацлавом. По возвращении послов городской совет продолжал заседать. Бургомистр пригласил на заседание фарара Противу, который был посредником между советниками-патрициями и консисторией архиепископа.
Послы доложили о беседе с королем. Их сообщение было кратким. Услыхав о волнениях в Праге, король возмутился. Он приказал совету поддерживать порядок в столице и возложил на него ответственность за исполнение. Вот и всё. Послы Ганфштенгель и Штумпфнагель просили короля выступить против Гуса, его прихожан и почитателей. Но Вацлав грубо оборвал их. Когда они сумели убедить короля в том, что выступление Гуса против индульгенций — истинная причина волнений в городе, он тоже стал проклинать Гуса. Но какой прок от ругани, если за нею не следует никакого дела?
— Король назвал Гуса неблагодарным бунтарем, — добавил Штумпфнагель. — Он раскаивался в том, что прежде защищал Гуса. «Гус, — сказал Вацлав, — неблагодарный человек». Король поругал смутьяна и успокоился.
— Мы знаем, что такое гнев короля, — вздохнул бургомистр. — Он пошумит и перестанет.
— Странно, чем Гус сумел покорить короля, — сказал советник — сухощавый старик с живыми глазами, окруженными множеством морщинок. — Трудно найти людей, более непохожих по характеру, чем король и Гус. Первый — малодушен, слабоволен и непостоянен, а второй — прям и тверд, как сталь. Видимо, глядя на него, кум Вацлав вспоминает свои молодые годы, свои мечты.
— Вздор! — грубо перебил его Протива. — Королю хотелось бы подчинить церковь своей власти, а то, что твердит в своих проповедях Гус, ему на руку.
Бургомистр громко шлепнул толстой ладонью по столу:
— Поговорим о деле. Мне кажется, что наше посольство действовало неудачно. Оно должно было задеть короля за живое: намекнуть, что папе достаточно объявить страну еретической, тогда прощай его императорская корона! Хотя он уже безвластен, однако вам следовало бы говорить с ним именно о короне.
