Борис Тумасов - Гурко. Под стягом Российской империи
— Нет, Федор Федорович, операция действительно сложная, но, осуществив ее, мы нависнем над турецким флангом.
— Помогай вам Господь, Иосиф Владимирович.
Горы Балканские.
Цепь их тянулась через всю Болгарию с запада на восток. Горы разделили Болгарию на две части: южную и северную. В те времена попасть из одной части в другую можно было, лишь перевалив через Шипкинский хребет, где имелась сносно проложенная дорога. Были еще проходимыми Твердинский и Травенский перевалы, но такой дороги, как на Шипке, не имелось. Турецкое командование выдвинуло к этим перевалам значительные силы, укрепив их надежно. Убеждение в том, что балканские горы прочно прикрыли Османскую Порту, настолько было велико, что султан Абдул-Хамид, принимая английского посла, бахвалился:
— Мудрый и великий Аллах создал горы, чтобы османы владели Болгарией вечно. Аллах прикрыл Османскую Порту от гяуров. Урусы будут стучаться в нашу дверь, но мы не впустим их.
Но имелся еще перевал, Хайнкиейский. Он был, по мнению турецкого командования, непроходим. Сами турки говорили: когда Аллах, творил перевалы, он создал три, но на четвертом устал, сказав османам: «Достаточно и того, что я им дал».
Но генерал Гурко решил: там, где не пройдет армия османов, там пробьются русские, солдаты. И он повел свой Передовой отряд через Хаин-Богаз, в Забалканье, в Долину Роз. А было с ним десятитысячное войско: двадцать два эскадрона кавалерии с орудиями, десять батальонов пехоты да болгарские дружины…
Разморенный июльским зноем Николай Григорьевич Столетов, расположившись под тенью чинары, прихлебывал чай. Время от времени он вытирал потное лицо льняным полотенцем, хмурил густые брови. Вспоминал добром родной Владимир, где от лесов веяло прохладой и покоем, отцовский дом и всю нелегкую солдатскую жизнь. В Крымскую кампанию, два десятка лет назад, унтер-офицер Столетов получил солдатский Георгиевский крест. А было тогда ему от роду чуть больше двадцати лет.
Дом, где остановился Столетов, на окраине городка, и отсюда видно предгорье, а вдали синели горы. В последнее время тревожные мысли не покидали генерала. Возвратился из штаба армии Гурко с известием: добро на переход через Балканы получено. Что же, Столетов убежден, план, разработанный командиром отряда, будет выполнен, в этом Столетов уверен. Гурко тот генерал, который, прежде чем принимать решение, все взвесит, изучит и, собрав данные, тогда и ставит задачу.
Но то, что беспокоило Столетова, непременно беспокоило и генерала Гурко. Передовой отряд на правом крыле ощущает силу турецкого гарнизона Никополя, на левом — Рущука. Турецкие таборы расположены и по другим городкам придунайской линии. А у Видина, по данным разведки, крупное соединение Осман-паши. По всем источникам Передовой отряд, перейдя через перевал, встретит турецкие таборы, вполне изготовившиеся к бою…
Денщик налил в освободившуюся чашку чая, даже не удивился, что генерал, уже выпил четыре. Денщик знал: так бывает всегда, если генерал чем-то озабочен.
А думал генерал о том, что сейчас надо бы поддержать Передовой отряд со стороны Западного и Восточного отрядов, однако этого в штабе армии не предусматривалось…
Получить предписание войти в Передовой отряд генерала Гурко Столетов посчитал для себя за большую честь. Принять участие в переходе через Балканы вместе с русскими солдатами для болгарских дружинников будет хорошим уроком…
Когда ополчению вручалось Самарское знамя, на том, на Марином поле, по которому, как рассказывают легенды, пять веков назад любила гулять царица Мара, жена последнего болгарского царя Ивана Шишмана, где белели палатки ополченцев и играли дудки-сопелки, а дружинники, обнаженные по пояс, вставши в круг, водили «хоро», да слышалась песня: «Балканы, Балканы, родные Балканы…» — это одно, а вот когда придется с боями пройти их, иное дело.
Столетову нравилось, как поют болгары. Песни их немножко грустные, с чувством боли за утраченную свободу…
Удачное начало войны обрадовало и ободрило дружинников. Не раз слышал генерал: «Если турок и впредь так бегать будет, то мы вскорости до Царьграда дойдем».
Раздумья Столетова нарушил поручик Узунов, прибывший в Тырново с шестой дружиной. В который раз, промокнув лицо полотенцем, генерал сказал:
— Голубчик, Стоян Андреевич, требуется офицер для связи ополчения с генералом Гурко. Его кавалерия и наши дружины на этой неделе начинают переход Балкан.
— Когда надлежит выехать, ваше превосходительство?
— Завтра с утра у подполковника Рынкевича получите пакет — и с Богом…
Едва полковые трубы нарушили рассветную тишину, как Стоян уже скакал вслед за отрядом Гурко. Солнце уже начало пригревать. День обещал быть жарким.
Солнце уже выкатилось из-за леса, пробежало по краю поля и спряталось за невесть откуда взявшуюся тучку, когда поручик догнал растянувшиеся на марше полки. Пехота шла споро, с шутками:
— Поспешай, братцы, покуда Ярило не припекло!
— Вестимо. Тогда не до балагурства, было бы чем дохнуть!
— Споем, братцы?
— Кузьма, выводи!
И солдат, запевала, расправив грудь, затянул на одном дыхании:
Эй, вы, солдатушки,
Бравы ребятушки…
Рота подхватила, а наперед выскочил удалец, застучал, засвистел…
Едва Стоян миновал пехоту, потянулись легкие пушки, зарядные ящики. Следом шагали расчеты.
Узунов погнал коня вскачь, догнал конницу. Конные дозревали в седлах, клевали носами.
Пыль клубилась за конями, и Узунов заехал с подветренной стороны.
Командира Передового отряда генерала Гурко и его штаб Стоян настиг вскорости. Солнце уже снова выскочило из-за тучки и вовсю осветило горы, их вершины, поросшие лесом. Оно начало припекать, и поручик пожалел пехоту, как-то им сейчас, при полной выкладке: подсумок с патронами, ружье с приткнутым штыком, за спиной вещмешок, да еще через плечо тугая шинельная скатка…
Самого генерала со штабными офицерами заметил издалека. Гурко плотно сидел в казачьем седле, а его рыжая, раздвоенная борода покоилась на груди. Генерал смотрел на проходящую конницу, здоровался, подбадривал:
— Здорово, гвардейцы! Молодцы, ребята.
Узунов понял, это едет его, Гурко, 8-я Гвардейская дивизия. Начальник штаба принял донесение Столетова и, приказав поручику следовать с первым эскадроном, подъехал к Гурко.
В ожидании дальнейшего приказа Узунов посматривал по сторонам. Дорога небитая, пыльная, и Стоян с тоской подумал, что в этот день ему не раз предстоит проскакать по ней от головы колонны до арьергарда, в котором, вероятно, пойдут болгарские дружины. А от Столетова снова к Гурко…
По колонне прокатилась команда сделать привал и солдаты рассыпались в поисках какой-нибудь тени. Устроившись, они грызли сухари, курили. К Узунову подсел ротмистр, открыл портсигар:
— Угощайтесь, поручик, здесь таких нет. Из самого Санкт-Петербурга.
— Спасибо, ротмистр.
— Вы, как понимаю, из ополчения генерала Столетова?
— Да, ротмистр.
— Сами русский офицер?
— Наполовину. Хотя я и офицер российской армии, но у меня бабушка болгарка.
— Был слух, вы хотели принять участие в деле под Тырново, но генерал Гурко справился силой драгун.
— Видите ли, речь шла о древней столице болгар.
— Дайте срок, поручик, ваше еще впереди.
— То так. Осман-паша приберег силы.
— Только ли он? Переходы черев Балканы не шутка. Вы думаете, почему генералу Гурко и поручили Передовой отряд?
В голову колонны проскакал генерал Скобелев.
Глядя ему вслед, ротмистр заметил:
— Кажется, Михаилу Дмитриевичу скоро найдут дело, душой чую.
— Мне довелось видеть генерала Скобелева в бою, под Систово. Он, кажется, совсем лишен страха смерти.
— Вот чего нет, того нет. Смерти, поручик, всяк боится. Разве как к ней относиться. Генерал Скобелев ее презирает и тем храбрость солдатам придает. Обратите внимание, как они его любят и, не страшась, в атаку за ним идут.
— Весьма возможно.
— Не хотите, поручик, пожевать холодной телятины?
— Нет, ротмистр, сейчас бы баню принять.
— Чего захотели. В Габрово, извольте…
Короткий привал, и отряд снова тронулся в путь.
Скобелев догнал Гурко, поехали стремя в стремя.
— Любезный Иосиф Владимирович, я испросил согласия главнокомандующего быть с вами на перевале.
— Почту за честь, Михаил Дмитриевич. Какие вести из Европы, говорят ли о том в штабе?
— Европа начинает подвывать уже с той поры, когда мы переправились через Дунай.
— Думаю, это только начало. Неистовства начнутся к концу войны.
Чуть помолчали, и снова заговорил Гурко:
— Мы с вами, Михаил Дмитриевич, встали у предгорий Балкан и мы перевалим их. И сделаем как можно поспешнее.
