Борис Тумасов - Русь залесская
- Помогите!
Глядь, Кузька пыжится, хочет лестницу оттолкнуть. Да куда там: на ней ордынцев повисло, один другого подпирают. Дюдко подскочил к отроку, раскачал лестницу да толк её от стены. Ордынцы в ров, а Кузька за спиной:
- Так их, вдругорядь не полезут!
А потом, когда ордынцы отхлынули, побывал Дюдко на архимандритском подворье и, узнав, что Алексий уехал из города, вернулся на стену, туда, где стояли оба брата Борисовичи и боярский сын Кузька.
Теперь нет в живых ни старшего Борисовича, ни долговязого Кузьки. Дьякон разгрёб снег, улёгся на бревенчатый настил. В желудке заурчало. Борисович заметил:
- Голодному всегда полдни.
- За голодного Бог заплатит, брат…
Пришла круглолицая молодка. В руках у неё узелок. Она развязала его, достала горшок с гречневой кашей.
- Ешьте.
Дьякон, кряхтя, уселся, поднял руки к небу и, пробасив:
- Взалкахся бо, и дасте ми ясти, - жадно набросился на еду.
Ели скоро, прихваливая кашу и хозяйку. Наконец вытерли ложки. Дьякон перекрестился, а Борисович, промолвив:
- Гречневая каша - матушка наша, а хлебец ржаной - отец наш родной, - спросил, обращаясь к молодке: - А знамо ли тебе, добрая душа, откуда греча на Руси? Нет? Тогда подсядь ко мне, и расскажу я тебе быль-небывальщину, какую у нас в Вологде сказывают.
Молодка бочком села.
- Жила да была у одного смерда дочь красоты дивной. Словом, как вот ты, девица. - Молодка покраснела, отмахнулась, а торговый мужик всё так же невозмутимо продолжал: - Звали ту смердову дочь Крупеничка.
Однажды налетела на то село орда басурманская, схватила девицу и увела в неволю… Горько плакала Крупеничка.
Случилось, проходила ордой бабка-колдунья. Увидела она смердову дочь, пожалела да и оборотила её в гречневое зёрнышко. А Крупеничка и просит: «Отнеси меня, бабуся, в родные края, брось в землю».
Пришла старуха на Русь, кинула то гречневое зёрнышко в сыру землю, и начало зёрнышко расти. И выросла греча о семидесяти семи зёрен. Повеяли ветры со всех четырёх стопой, разнесли те семьдесят семь зёрен на семьдесят семь полей. Вот с той поры и расплодилась на Руси греча…
Раз за разом гулко забил за воротами таран.
- Не выстоят, - сказал дьякон, - проломят.
- Ой, что же тогда будет? - всплеснула руками молодка.
Над ними пронеслось что-то тёмное. Упало рядом с глухим, шлёпающим звуком. Дьякон сплюнул со злостью:
- Вот ироды, дохлой кошкой из камнемёта…
В стороне ворот снова гулко ударил таран.
- Вишь, порок застукал, - указал кивком Борисович.
На стоявшую поблизости избу упал камень. С треском рухнула тесовая крыша, поднялся столб пыли и снега… За первым камнем прилетел второй, третий, и вскоре камни падали градом.
- Ненароком и пришибить могут. - Дьякон поднялся. - Ты бы шла, бабонька, от греха подальше.
Он не успел договорить, как большой камень просвистел над его головой, угодил в молодку…
- Вот тебе и принесла каши, - только и сказал побледневший Борисович.
Дьякон истово перекрестился:
- Прими, господи, душу её…
Со стороны посада раздалось многотысячное воинственное «кху!». Ордынцы полезли на приступ. Дьякон и Борисович стали на свои места. Мимо, подбадривая защитников, прошёл князь Александр:
- Не робейте, тверичи!
Орда подступила к городу. На стены полетели на волосяных арканах крючья, ордынцы ставили лестницы, взбирались наверх.
Дюдко схватил валявшееся поблизости бревно, осторожно выглянул из-за стрельницы. За стеной показался сначала медный шелом ордынца, затем заросшее редкой щетиной лицо. Узенькие злые глаза глянули на дьякона. По коже у того подрал мороз.
- Осподи, помоги, - скороговоркой промолвил он и взмахнул бревном.
Ордынец закачался и, раскинув руки, скатился в ров. С каждым ударом дьякон приговаривал:
- Не води мя во искушение, избави мя от лукавого!
Сколько раз поднимал и опускал бревно Дюдко, он и счёт потерял.
День близился к концу, а орда не отходила, она лезла на приступ всё яростнее. Местами остроконечные ордынские шапки уже виднелись среди тверских треухов. Дрались на стенах. Вон Борисович, раскраснелся, шапку давно в драке потерял, приподнял ордынца в охапку да со стены его вниз. А рядом с князем молодой дружинник мечом налево и направо работает. Но рухнула стена, закрывающая ворота, и в проем, гикая и визжа, ворвалась конница.
Дьякон видел, как дрался князь, а рядом с ним торговый вологодский мужик Борисович. Потом Борисович упал. Больше дьякон уже ничего не видел…
* * *
Дюдко очнулся в полночь. Его тошнило, а в голове стоял пасхальный перезвон.
«Кабы не шапка, рассёк бы ирод голову», - подумал дьякон. Он полежал немного. Сквозь тучи виднелись редкие звёзды. Они то появлялись, то исчезали. Где-то в стороне громко лопотали и смеялись ордынцы.
«Тверь наша многострадальная… - думал дьякон, - И за что ты, господи, покарал нас, за какие грехи?»
Дюдко откинул руку, упёрся в чьё-то тело. «Кругом смерть, - подумал дьякон. - Где-то тут и Борисович лежит…» Дюдко поднялся на четвереньки, пополз в ту сторону, где дрался торговый вологодский мужик. Возле каждого убитого останавливался, вглядывался в лица, узнавая знакомых, вздыхал тяжко:
- Ох-хо-хо! Прими, господи, душу его…
У самой стрельницы наткнулся на Борисовича. Тот лежал, раскинув в стороны руки. Дьякону показалось, что Борисович дышит. Он торопливо расстегнул шубу, припал к груди, чуть слышно прошептал:
- Нет, не жив удалец. И кто скажет дома про смерть твою?
Чу! Дьякону почудился чей-то стон. Он насторожился. Стон повторился совсем рядом. Дюдко пополз в ту сторону. Раненый сидел, прижавшись к стене.
- Жив, человече! - обрадовался дьякон.
Из-за туч вынырнула луна, бледным светом озарила лицо раненого.
- Княже? - удивился Дюдко. - Ах ты, господи! - Он засуетился, с трудом встал. - Сейчас я, княже, отдышусь малость, помогу тебе.
Александр, медленно ворочая языком, спросил:
- Ордынцы-то далече?
- Слышал, поблизости бродят. Того и гляди, сюда нагрянут.
- Бежать нам надобно… Помоги мне… Да броню расстегни… Скину её, легче будет…
Дьякон расстегнул на Александре кольчугу, помог встать. Поддерживая друг друга, они выбрались за ворота, на выгоревший посад.
- Чш-ш, замри, княже, -только и шепнул Дюдко.
Они затаились у развалин избы. Мимо, совсем рядом, гремя оружием, прошёл ордынский караул. Ордынцы переговаривались.
- Москва - богатый город…
- На Москву не будет похода…
- Московский князь Иван полонённых тверичей выкупает…
- А к чему их в Орду гнать, дорогой передохнут. Лучше ногатам в сумах звенеть. Веселей обратный путь будет…
Ордынцы ушли. Когда опасность миновала, князь Александр и дьякон зашли в кусты, затаились. Немного погодя Дюдко шепнул:
- Посиди, княже, а я скоро ворочусь…
Он снова выбрался из кустов, прислушался. Неподалёку ржали кони. Дьякон, поминутно останавливаясь и озираясь, направился в ту сторону. Блеснул костёр. Четверо ордынцев грелись у огня. В стороне, у дерева, рыли копытами снег лошади.
Дюдко прокрался к ним, дрожащей рукой отвязал одного коня, затем другого. Губы беззвучно шептали:
- Осподи, помоги… Только бы не углядели, ироды…
Не выпуская из рук поводья, он отвёл лошадей в сторону, взобрался в седло, промолвил:
- Выносите, родимые…
Князю Александру время казалось вечностью. «А может, дьякон покинул меня, сам ушёл?» - мелькнула мысль.
Вспомнились слова караульного ордынца. Говорил тот: «Московский князь полонённых тверичей выкупает». Александр с горечью подумал: «Ныне ещё больше окрепнет Москва».
Его размышления оборвал стук копыт, треск ломаемых сучьев и голос дьякона:
- Княже, где ты?
Он сидел верхом на коне, держа в поводу другого.
- Здесь я, - отозвался Александр.
Он вышел на дорогу и, взяв из рук дьякона повод, с трудом сел на коня.
- Теперь поспешай, княже, а то хватятся. Кажи, куда путь держать?
- На Псков! - коротко бросил Александр и тронул коня.
* * *
Оставив Тверь в развалинах, орда двинулась назад. Туралык и другие темники были довольны. Хоть и малую добычу взяли в Твери, зато новгородцы прислали богатые дары да две тысячи серебра…
И снова шла орда, а далеко впереди неё, упреждая смердов об опасности, скакали невидимые для ордынских дозоров воины князя московского.
От Торжка Калита повернул на Москву. Позади его дружины тянется длинный обоз с пленными тверичами. Калита едет далеко впереди, раскраснелся на морозе. На нём, поверх кольчуги, бобровая шуба, на голове княжья круглая шапка, отороченная соболиным мехом. Вороной конь под князем идёт-танцует. Рядом с Иваном Даниловичем едет дворский. Он по плечо Калите. Задрав огненно-рыжую бородёнку, заглядывая в рот князю, ловит каждое его слово. Время от времени поддакивает.
