А. Волков - Ярослав Мудрый
— Ни мечом, ни палицей вы, хоть и богатыри, ничего с ним не сделаете. А в единоборство с вами не пойдет он…
— Верно, — сказал Усмошвец.
— Надо ехать в Киев, сказать народу, что и как, — наставительно произнес Григорий.
— Да там, поди, одни старики да бабы остались, — вставил Николай.
— На то, чтоб отстоять Киев, — продолжал старик, — разумеется, надежды мало. Если б была надежда, Ярослав поехал бы к Киеву, а не в Новгород. Но все же надо спешить к Киеву, надо предупредить Предславу, Илариона и Горисвета. А далеко ли отсюда до ближайшего села?
— Рукой подать.
— Времени терять нечего. Я напою коня, и поедем. По дороге обсудим, что и как, а в селе найдем добрых коней.
— А сколько тебе лет, старче? — спросил Николай, глядя на старика, как засверкали его очи, выпрямилась молодецки спина.
— Сколько лет? — проговорил Григорий. — Точно не знаю. Ведь когда я молод был, грамоте и числам нас мало учили, а ты небось в Киеве учился, так вот считай: отец мой сказывал мне, что прошло лет пять со смерти вещего Олега, прибившего свой щит к вратам Царьграда, когда я родился. Княжил в те поры Игорь, убитый древлянами; отец мой был рыболовом в Новгороде, но потом ушел из Новгорода к озеру Нево[13] — озеро широкое, что твое море, а от озера Нево пошел он по рукаву Нево[14], который впадает в Варяжское море[15], и поселился у самого моря, где впадает в него рукав Нево; тут была деревня Волынкино[16], в ней я стал себя помнить, я помогал отцу рыбачить, был я твоих лет или немного моложе, когда в Волынкино пришел старец-гусляр Борич, а к гуслям у меня сызмальства была большая охота; стал я просить отца, чтобы отпустил меня с Боричем; отец согласился, и я пошел с ним. Но Борич скоро стал говорить мне: «Ты молод: тебе богатырствовать надо, а гусляром быть еще успеешь, поведу я тебя в Киев в дружину великого князя Игоря». Но все же я успел с ним много исходить Руси православной: были мы на Белом озере, в Новгороде, в Старой Руссе, в Изборске, дошли до гор Карпатских, и понял я, как велика и могуча Русь. Старец Борич показав мне величие Руси, он же научил меня, что Бог един, что Христос искупил грехи человечества, показывал мне книги и письмена, свел в церковь в Новгороде. А как пришли мы в Киев, крестил меня греческий священник и дал имя Григорий — прежде звали меня Синько. Старец Борич — вечная память ему — привел меня потом в Берестово, тут великая княгиня Ольга благословила меня на подвиги ратные, поступил я в дружину Игореву и стал богатырствовать. Вскоре пошли мы на Царьград… Да, много пришлось пожить и пережить… Вот и сосчитай, сколько мне лет.
Скоро все вместе тронулись в путь и доехали до села, там взяли лошадей в запас и стороной от дороги стали пробираться в Киев. Они положили меж собой, что надо возможно скорее предупредить о беде людей киевских, а Предславу, Горисвета и Илариона уговорить скрыться до поры до времени, самим же торопиться к Ярославу в Новгород, чтоб идти с ним на Болеслава и Святополка.
Несколько раз по дороге заводил Григорий разговор про былое, стародавнее.
Раз во время такого разговора — а было это, когда они уже миновали Коростень, но недалеко от него — они услышали вблизи за собою конский топот. Это была погоня от Болеслава. Наши путники, оглянувшись, увидели человек десять на конях.
Один из конных, в котором Усмошвец узнал Путяту, выехал вперед.
— Богатыри, — крикнул он, — даже и бежать-то вы не горазды! Целыми сутками мы выехали позже вас, а все же настигли…
— Волчья сыть, травяной мешок! — гаркнул Семен, с силой пустив в Путяту палицей.
— Братцы, не сдаваться! — крикнул в то же время Григорий.
— Стой! — раздался голос Путяты, но он не договорил, потому что, получив удар палицей по голове, опрокинулся с коня и грохнулся оземь. Но не успел Путята упасть, как Усмошвец с Семеном бросились на его спутников, а Николай со стремительной быстротой объехал их и стал рубить сзади. Началась злая сеча. Григорий случайно отделился от Усмошвеца и Семена. Один из всадников, подняв меч, устремился на Григория, но Григорий, спохватившись вовремя, отразил своим мечом удар и с необычайной для такого старца силой и ловкостью нанес ответный удар сбоку по голове своему противнику, который и пал с коня. Затем он бросился на помощь Усмошвецу, Семену и Николаю, положившим уже четырех всадников. Тело одного из них, свисавшее с седла, конь понес по дороге по направлению к Коростеню.
Сеча была кончена. Григорий, Николай и Усмошвец вышли из нее без вреда. Но у Семена была проткнута копьем нога, и если бы Николай не успел вовремя срубить мечом голову всаднику который ранил Семена копьем, то, вероятно, не уцелеть бы Семену от этого ловкого противника. Семена ссадили с лошади, положили на траву, и Григорий стал промывать водой, которая оказалась у него в небольшом жбане, рану и перевязывать ее.
XVI
Через четыре дня после этой схватки поздним вечером Григорий, Семен, Усмошвец и Николай приехали в Киев. Справившись, где Предслава, и узнав, что в Берестове, они отправились туда и остановились у гусляра Андрея. Несмотря на усталость, долго, говорили Григорий с Андреем, вспоминая былые дела ратные, подвиги богатырские Ильи Муромца, Добрыни, Алеши Поповича.
— Мало богатырей нынче на Руси, да и не те, — вздохнул Григорий. — При прежних не одолеть бы Руси Святополку с Болеславом.
— На все воля Господня, — ответил Андрей. — Господь послал испытание, и в нем окрепнет Русь в вере праведной!
Ни Предслава, ни Горисвет, ни Иларион не согласились уйти из Киева ввиду ожидавшегося вскоре прихода Болеслава и Святополка.
— Пусть налетит эта туча на Киев-град, коли на то воля Божия, — говорила Предслава. — Буду делить горе с киевлянами, среди которых я росла и живу. Буду утешать обиженных, помогать, поддерживать падающих духом. Место мое в Киеве.
Иларион отвечал:
— Я обещал великому князю праведному Владимиру, верным слугою которого я был всю жизнь, не отступать от Предславы до кончины моей, и не мне, старику, не держать слова своего.
— Я, — сказал Горисвет, — слуга Божий, и не мне бояться смерти или мучений. Здесь моя пещера, в которой я молюсь Богу. Если на то воля Господня, в этой пещере и отдам свою душу всемогущему Творцу.
На следующий день по приезде в Киев Григория с товарищами туда прибыл Якша со Святополковыми людьми. Он сейчас же узнал, что Григорий, Усмошвец, Семен и Николай привезли весть о победе Святополка и Болеслава.
«Они неспроста приехали сюда, — подумал он. — Их, наверное, подослал Ярослав, да и сам-то он не скрывается ли в городе или в Берестове? Надо следить за этими молодцами. Придет Святополк, возьмет их в руки, и они скажут, где Ярослав».
Но к приходу Святополка их уже не было в Киеве. Григорий отправился на родину, уговорив Усмошвеца, Семена и Николая ехать с ним, чтобы присоединиться к Ярославу и идти с ним на Святополка.
Киевляне, узнав от Григория и его товарищей о гибели Ярославовой рати, что затем подтвердил и Якша, были охвачены горем и скорбью, но находились малодушные, которые упрекали Ярослава за то, что он пошел походом на Святополка.
— Сидел бы в Киеве, а теперь сколько народу погубил!
Более благоразумные возражали на это:
— Не Ярослав начал, а Святополк, который пошел на пределы русские с тестем своим Болеславом и с латинскими попами.
Не было семьи, в которой не горевали бы. Из одной семьи пошел в поход отец, из другой сыновья, из некоторых даже вместе отец с сыновьями.
Якша разъезжал по городу со своими и старался расположить людей к Святополку.
— Разве не одарил вас щедро Святополк, — говорил он, — когда после смерти Владимира вступил на великокняжеский стол? И потом он не обижал вас. К чему вы слушались приспешников и слуг Ярослава? И чего плачете? Будто у Святополка сердце недоброе. Вы говорите, что он убил своих братьев Бориса и Глеба. Не он убивал их, а его люди, не всегда делавшие то, что он хотел, да и дело это княжеское, семейное, а вас он не трогал. Повторяю: убито немного, а взятым в полон он зла не сделает. Конечно, если кто не захочет слушаться его, того он накажет: на то он великий князь, но почему же идти против него? Не бойтесь и Болеслава. Не как вор идет оп в Киев, а как тесть великого князя, помогший ему вернуть великокняжеский стол, отнятый у него младшим братом.
Когда так говорил Якша, обращаясь к толпе, собравшейся вокруг него, из толпы не раз слышались возражения:
— Владимир не хотел оставлять великокняжеского стола Святополку, ибо сильно пристрастен он к питию, из-за которого все забывает, и поддался жене своей и латинским попам.
— И все это неправда, — отвечал Якша. — Оклеветали доброго и хлебосольного князя и перед его отцом, и перед людьми! Я ли не знаю великого князя? Сердце доброе, и ум свой есть, что ж ему поддаваться жене и латинским попам!
