Родион Феденёв - Де Рибас
– Вы – масон? – удивился Джузеппе.
– А откуда бы я знал все и вся? – пожал плечами Виктор.
– Вы не откажете мне, если я буду сопровождать вас в качестве молчаливого адъютанта и слуги? – спросил Рибас.
Они приехали к Сограмозо, и молчаливый адъютант выступил в роли переводчика: Виктор, якобы, плохо говорил по-итальянски, Сограмозо долго излагал историю своего ордена, основанного в 1113 году, когда рыцари устроили госпиталь для паломников в святые Палестины.
– Я привез вашей императрице письмо от гроссмейстера ордена – говорил Сограмозо. – Мы готовы вместе с Россией решать польский вопрос.
– Но почему именно польский? – спросил Рибас.
– Мы хотим основать там наш приорат.
Среди присутствующих неаполитанцев не было. Вечером Виктор рассказывал о собрании в масонской ложе:
– Он говорил, что Россия богата всем, а орден Иоанна нищ, но богат духом. И нет сомнения: будущее России и Мальты – это общее будущее.
То же самое граф Сограмозо говорил и наследнику Павлу, юношеское воображение которого пленили обыденный рыцарский плащ с восьмиконечным голубым крестом на спине и романтическая формула речей. Екатерина передала мальтийцам богатейший в Польше майорат князей Острожских. Сограмозо уведомил об успехе миссии бывшего наместника мальтийцев в России маркиза Кавалькабо, еще раз встретился с Виктором и его адъютантом и отбыл в Польшу с охранными письмами Екатерины.
– Когда граф был в ложе, с ним был итальянец, – вспоминал Виктор. – Кажется, его звали Калуччи.
– Карлуччи?! – воскликнул Джузеппе. – Небольшого роста, суетливый, кричит невпопад…
– Роста небольшого, это да. Но об остальном не скажу с уверенностью.
«Карлуччи! Неужели тот самый капитан, который был при моей последней стычке с Диего Ризелли? Видел ли он меня?»…
– Вам нужно непременно вступить в ложу «Астреи», – говорил Рибасу Виктор. – Правда, раньше наша массония была попроще: с вечера заседали, а потом до утра пили. А теперь у нас все, как у англичан: капли в рот не берем.
Что оставалось делать? К Бецкому он решил явиться с готовой идеей моста через Неву и переводами трудов Гальяни на французский. Виктор советовал ставить мост от Зимнего дворца к Петровской крепости, чтобы избавить Екатерину от необходимости преодолевать Неву на гребных катерах. Рибас нанял лодку-рябик и отправился осматривать берега. У Зимнего дворца воды Невы уже плескались о гранитные набережные. За их строительством, конечно же, смотрел Бецкий. А вот и его дом, мимо которого бегут вызлащенные кареты к Летнему саду, откуда доносилась громоподобная музыка.
Рибас оставил своих гребцов на берегу и поднялся на набережную, где в толпе мещан узнал, что в Летнем, сегодня хозяйничают юные выпускницы Смольного монастыря: танцуют, показывают живые картинки, представляют французскую комедию и всем желающим дают объяснения о скульптурах, будь-то «Вакх и Меркурий» или «Венера спящая». А играет в саду великий оркестр роговой музыки Григория Орлова.
О том, чтобы посетить праздник смолянок, речь идти не могла: высокие сапоги Джузеппе были в грязи, и он было решил спуститься к своим гребцам, но из проезжавшей мимо открытой кареты послышался звонкий смех, он оглянулся – карета остановилась. Анастази стояла в ней, повернувшись к Рибасу.
– Уж не топиться вы собрались, мой кавалер? – весело спросила она, и он сразу ощутил, что Анастази рада встрече и ответил в тон:
– Когда Парис подолгу не видит Елену, его все время тянет к воде.
– Неужели так велики препятствия, чтобы не видеть Елены?
Рибас подошел ближе, жестом указал на Неву:
– Он живет на Васильевском. Река их разъединяет. Поэтому он решил строить мост и сейчас выбирает место для него.
– Так молод и так предприимчив. Браво, – сказала она. – Но вы не шутите?
– Второй месяц занимаюсь этим мостом.
– Тогда вам нужно непременно повидаться с Иваном Ивановичем Бецким. Он заведует императорскими строениями.
– Я не представлен ему.
– Нет ничего проще. Я поговорю с ним и вас известят.
Она сделала знак кучеру, улыбнулась, опустилась на сиденье и карета умчалась.
Кирьяков и Виктор шестого июня, в день рождения Рибаса, устроили «скромный ужин с марцифановыми и печерскими пирогами». Петруччо, осознав влюбленность Джузеппе в воспитанницу Бецкого, сказал коротко:
– Женись. Горя не будешь знать.
– Да, – подтвердил Виктор. – Когда богини начинают покровительствовать в делах, на них женятся.
– Я не думал об этом.
– У вас все впереди, – заверил Виктор. – Конечно, партия отличная. Анастасия Ивановна – любимая камер-фрау императрицы. Образована, умна. Каждый день при дворе. Присовокупим к этому влияние Бецкого. Да, весьма скоро вы не будете нуждаться в моих услугах.
– Я обременяю вас, но я обязан вам всем.
Виктор грустно покачал головой:
– Вот вам пророчество: вы женитесь, и все будут говорить, что вы женились на деньгах. Бецкий обеспечит вам карьеру. Вы станете сибаритом, ленивым барином, для которого пустяки имеют вселенское значение, а великие дела вызывают раздражение. Вспомните тогда этот разговор. Я почему-то думал, что вы созданы господом совсем для другого.
Сомнения Виктора Рибас беспечно отнес к чувству ревности: Сулин привык заботливо опекать неофита, а тот уже выходил на собственную стезю. Однако перед визитом к Бецкому Виктор придирчиво осмотрел экипировку Джузеппе, отверг фрак, настоял на легком голубом полукафтане, выбрал парик и пудру под вздохи эконома, что пудра нынче дороже лошадей.
В покрытой коричневым английским лаком коляске визитер отправился привычным путем из шестой линии мимо церквей, рынка, канатной фабрики к Неве. Кучер, в подаренной круглой итальянской шляпе, гордо посматривал на квасников, торговцев гречневиками, которых по дороге попалось необычно много. Любопытствующие расходились с берегов после необычного зрелища: десятка два верблюдов, впряженных в бечеву, протащили по Неве недостроенный корабль.
Миновали Исакиевский мост, обогнули Адмиралтейство и выехали на площадь, где стоял Гром-камень. На Большой Исакиевской Рибас заехал на почтовый двор – писем из Неаполя не оказалось. Зимний дворец был тих и пуст – двор недавно снялся в Царское. Коляска весело летела по Миллионной до Царицына луга, где у Лебяжьей канавки стоял дом в два высоких этажа и один низкий с двумя башенками по углам. Джузеппе, прихватив с собой книги, вошел в первый этаж, где его встретил сонный слуга, а две девицы, выбежав из одних дверей, смеясь, скрылись в других. Джузеппе ничего не успел сказать слуге, как по лестнице сошел человек средних лет в синем кафтане.
– Иосиф де Рибас? – осведомился он.
– Да.
Синекафтанный вдруг заулыбался и с трудом выговорил по-итальянски:
– О, как давно я не встречался с вами! Я – Хозицкий. Секретарь. Марк Антонович.
– Весьма приятно, – с недоумением отвечал визитер.
– Мне всегда было приятно. Особенно вчера. Я получил письмо из Москвы, – продолжал странную абракадабру секретарь, приглашая жестом следовать за собой. Они поднимались по парадной лестнице. На втором этаже через раскрытые двери зала и кабинета сновали слуги, шла уборка помещений.
– Идемте, – сказал секретарь по-итальянски и добавил многозначительно:
– Иван Иванович висит в саду.
«Прекрасно. Сейчас мы посмотрим, как он висит. Но что все это значит?»
– Он сегодня давно там, – продолжал Марк Антонович. – У него родилось много желтых детей.
Нет, секретарь был серьезен и на сумасшедшего не похож. Они прошли анфиладу комнат, куда-то поднялись по скрипучей лестнице и вдруг послышался визгливый с хрипотцой голосок: «Жан! Я вас обожаю, Жан!»
Это было сказано по-французски. «Куда он ведет меня и свидетелем какой сцены мы сейчас станем?»… Но секретарь растворил последнюю дверь и они оказались в саду-оранжерее. Спиной к ним стоял человек в таком широком маслянистого зеленого шелка шлафроке, что в нем поместились бы еще и Джузеппе, и секретарь.
– Иван Иванович, у нас гость, – сказал Марк Антонович.
Бецкий повернулся. Высокий лоб, серо-голубые спокойные глаза, усталое, но для его лет моложавое лицо, капризные губы, парик без кошелька… Рибас поклонился. В ответ тень улыбки и быстрый французский говорок:
– Очень рад, как поживаете, с чем хорошим к нам пожаловали?
На какой вопрос отвечать в первую очередь? Но ответить ему не дали:
– Взгляните, какая прелесть…
На столе стояла корзинка, в которой копошилось десятка два цыплят. «Желтые дети» – вспомнились слова секретаря.
– А вот и кувез!
Кувезом – наседкой оказался большой ящик с фитильной лампой для обогрева.
– Любопытная новинка, – сказал Бецкий. – Эта наседка способна родить столько, сколько положишь в нее яиц. Как вам это нравится?
– Превосходно, – неопределенно ответил Рибас.
– Появились на свет сегодня, к вашему приходу. Как вы нашли Алешу?
