Алекс Ратерфорд - Великий Могол
– В чем дело, Хумаюн? За едой ты почти не разговаривал, – спросила Ханзада.
– Мне не нравится, что Шер-шах держит меня за глупца, что я потерял слишком много времени. Сулейман Мирза и Тариг-хан уверяют, что при каждом визите он был с ними приветлив и покорен и казался искренним, но я больше не верю ему. Стоило ли так доверять Тариг-хану? А если его подослал Шер-шах, чтобы выиграть время?
Ханзада встала и минуты две стояла с печальным лицом в лучах мерцающих масляных светильников-дия.
– Думаю, ты прав, что сомневаешься. Не всегда победа достается самому сильному; порой она сопутствует самому хитрому. За последние недели ты далеко продвинулся по берегу Ганга и готов к встрече с Шер-шахом как в сражении, так и в переговорах. Но всякий раз он уходит все дальше под ничтожными предлогами – вроде того, что израсходовал провиант или что надо спасаться от эпидемии лихорадки.
– Верно! В последних донесениях говорится, что его основные силы в тридцати милях по берегу Ганга.
– Что ты собираешься делать?
– Больше не принимаю отговорок. Определю крайний срок Шер-шаху, и если он со мной не встретится, я нападаю. Но уверен, что эти джунгли и болота не подходят для кавалерии и пушек.
– Тогда возьми смелость отойти на более удобные позиции. Или подумай о том, чтобы обойти Шер-шаха и занять его города.
Раскат грома прервал Ханзаду. За ним последовал шум дождя по крыше.
– Не может быть, что это муссон. Слишком рано для него.
– Природа не всегда следует прогнозам человека.
– Если это муссон, нам точно следует найти место надежнее. Но теперь поздно, и у нас достаточно времени до утра, чтобы узнать, наступило ли время дождей. Лагерь высоко над рекой, и пока нет опасности, что его затопит.
Спустя несколько часов Хумаюн спал, раскинувшись на спине, прикрыв свое мускулистое тело тонкой хлопковой простыней. Он долго не мог заснуть, слушая все усиливающийся шум дождя, который не собирался утихать. Теперь ему снилось, что он в Агре и направляется в покои своих наложниц, где они купаются в розовой воде фонтанов. Тело его налилось сладострастием, шаг ускорился от предвкушения видеть своих красавиц. Вдруг слух его пронзил резкий крик женщины. Затем к нему добавился мужской: «К оружию! Скорее, нет времени надевать доспехи… Укрепите периметр!»
С трудом пробудившись, Хумаюн понял, что голоса реальные. Нападавшие, кажется, дошли до покоев женщин. Набросив одежду и дотянувшись до отцовского меча, падишах выбрался из шатра. Ливень все еще не прекратился, и его босые ноги скользили по грязи. Всмотревшись сквозь густые струи и отчаянно пытаясь привыкнуть к темноте, он побежал к шатру Ханзады.
Приблизившись, Хумаюн увидел в свете молнии ее высокую фигуру. Подняв правой рукой над головой изогнутый меч, она ударила им в лицо нападавшего, пытавшегося захватить ее. Человек свалился на землю, корчась от боли. При втором сполохе молнии Хумаюн увидел, что удар меча тети отсек ему пол-лица, обнажив кости челюсти и зубы. Он также заметил за ничего не подозревавшей Ханзадой еще одного нападающего. У него был не меч, а длинный шарф, которым он хотел ее задушить, подняв полоску ткани над ее головой. Хумаюн предостерегающе крикнул.
Прознав об опасности, Ханзада локтем ударила врага в горло, но он не упал, а снова попытался затянуть шарф на ее шее. Теперь Хумаюн был достаточно близко, чтобы броситься на обидчика Ханзады и свалить его на землю. Мгновение они боролись в скользкой грязи, пытаясь одолеть друг друга. Падишаху удалось воткнуть большой палец правой руки ему в глаз и выдавить его. От боли мужчина инстинктивно расслабился. Тогда Хумаюн вонзил свой Аламгир ему в живот, бросив его выть от боли, истекая кровью в грязной луже.
Несмотря на то, что шум сражения еще слышался со всех сторон лагеря, охрана успела собраться и остановить тех, кто напал на женский шатер. Их было человек двадцать или около того. Все одеты в темное; видимо, они незаметно проникли в центр лагеря, пока остальные атаковали снаружи. В живых остался только один.
Подбежав к этому человеку, со скрученными руками стоявшему на коленях под охраной двух стражников, Хумаюн с искаженным от гнева лицом схватил его за горло, поднял на ноги и, глядя ему в лицо, прокричал:
– Зачем вы это сделали? Достойный враг не нападает на женщин. Их жизнь дожны защищать все, в любых обстоятельствах. Этого требует наша вера, все наши моральные устои… Ты умрешь в любом случае, но если скажешь, твоя смерть будет быстрой, а если нет, то будешь умирать долго и так мучительно, что запросишь спасительной смерти.
– Мы не хотели убивать женщин – лишь похитить их, особенно твою тетю. Тариг-хан сказал, что она с тобой, а история ее похищения Шейбани-ханом известна всем. Шер-шах сказал, что, если мы ее захватим, ты будешь готов на любые условия, чтобы спасти ее жизнь.
Стало быть, Тариг-хан действительно предатель. От злости и отвращения к собственной глупости Хумаюн сжал пальцы на горле врага и, уперевшись большими пальцами в его кадык, надавил так, что услышал хруст и предсмертный хрип. Отбросив тело, он побежал босиком по скользкой грязи к Ханзаде. Все еще с мечом в руке, она стояла удивительно спокойная. Дождевые струи текли по ее лицу, превратив распущенные ко сну волосы в крысиные хвостики.
– Прости, что плохо тебя защитил. Ты не ранена?
– Вовсе нет. Думаю, я доказала, что во мне тоже течет кровь Тимура, как и в тебе, и в моем брате Бабуре. Когда они напали, я почувствовала злость и ярость, а не страх. Я знала, что надо защитить Гульбадан и твоих молодых наложниц. Приказала им свалить шесты шатра и спрятаться под грудой ткани, пока не минует опасность. Посмотри туда, они уже выбираются.
Сквозь ливень Хумаюн увидел, как из-под рухнувшего шатра вылезает Салима, а за нею – Гульбадан и другие женщины. Хумаюн обнял Ханзаду и заметил, что, как только опасность миновала и горячка сражения в ней утихла, все ее тело начало дрожать.
– Джаухар, пришли ко мне Ахмед-хана и узнай, может ли он отправить лодки по Гангу. Если так, то пусть выберет самые быстрые лодки, чтобы мои тетя, сестра и наложницы поднялись по реке в безопасное место. Позаботься о хорошей охране. Иди.
Почти сразу после ухода Джаухара прибежал Ахмед-хан.
– Каково наше сопротивление по периметру? – спросил Хумаюн.
– Все хорошо, повелитель. После резкой атаки они успели проникнуть за его пределы, но потом, кажется, отступили, словно чего-то ждут.
– Чтобы узнать, удалось ли напасть на шатер женщин… – прошептал Хумаюн. – Долго они ждать не будут. Но это даст нам время собраться с силами.
– Повелитель, проход по реке чист. Лодки готовы, и на каждой команды гребцов, – произнес, задыхаясь, вернувшийся Джаухар. – Отряд всадников готов сопроводить их по берегу.
Хумаюн повернулся к Ханзаде.
– Тетя, ты должна идти. Верю, что ты защитишь и себя, и женщин. Назначаю тебя командиром обеих лодок. Джаухар, скажи воинам и гребцам, что, несмотря на странность приказа, они должны будут подчиняться женщине, иначе разгневают меня.
– Слова Джаухара им не нужны, – сказала Ханзада решительным голосом. – Сестре Бабура они подчинятся. После твоей победы мы увидимся снова. Принеси мне голову этого мерзкого предателя Тариг-хана, а Шер-шаха назначь на чистку отхожих мест.
С этими словами она развернулась и быстро пошла по грязи к Гульбадан и остальным женщинам и повела их на берег реки. Вскоре все исчезли в сумерках за пеленой дождя.
Какая она смелая, подумал Хумаюн. Как сильна кровь Тимура в ее изящном и уже немолодом теле. Как он был глуп, доверяя Тариг-хану – и веря Шер-шаху и его нежеланию отвечать. Почему не задумался об их мотивах? Неужели он слишком сильно хотел упоительных удовольствий гарема? А теперь надо исправлять промахи недомыслия, компенсируя их отвагой, и вдохновлять своих людей на победу…
– Ахмед-хан, дай еще отчеты о нашей обороне. Джаухар, принеси доспехи и оседлай моего коня.
Через четверть часа Хумаюн был полностью готов к бою. Светало. К падишаху приблизились несколько военачальников под предводительством Баба Ясавала. Последний сообщил:
– Повелитель, ситуация серьезная. Давление Шер-шаха увеличивается. Я не могу установить пушки в боевую позицию. Посмотри туда.
Глянув в указанном направлении, Хумаюн увидел нескольких артиллеристов, хлеставших двойную упряжку быков, тянувших одну из бронзовых пушек в попытке развернуть ее в сторону врага. Несмотря на все усилия и удары, огромные животные только еще глубже утопали в скользкой грязи. Даже навалившись на лафет в помощь быкам, артиллеристы не смогли ничего сделать. Многие просто свалились в бурую жидкую грязь.
– Повелитель, так обстоит дело со всеми пушками, – подытожил Баба Ясавал.
– Верно. К тому же ливень такой сильный, что ни пушкарям, ни стрелкам не удастся справиться с сырым порохом. Придется полагаться на собственную храбрость в рукопашном бою с привычным оружием и верной сталью. У нас по-прежнему людей больше, чем у врага. Прикажи командирам расположить их в боевом порядке. Для прикрытия используйте повозки и шатры… – Хумаюн помолчал и, все еще беспокоясь за рискованное положение тети и женщин, досадуя на свою доверчивость и наивность, доведшие их до такого положения, приказал: – Пошлите еще один сильный отряд всадников – десять тысяч человек, включая половину моей гвардии, – на защиту царственных женщин.
