Анна Ветлугина - Игнатий Лойола
— Служить. А не выслуживаться. Вот в чём дело.
Иниго вдруг с силой швырнул цепи в бурьян:
— Да! Выслуживаться. Разве плохо стать лучшим? Когда я был воином, я хотел лишь одного — совершить подвиг, который бы вынес меня из тьмы безвестия.
Раздался странный звук, напоминающий птичий клёкот. Собеседница смеялась:
— Ты и здесь хочешь славы? Напрасно. Тут другие законы.
Иниго пошевелил кончиком посоха чертополоховый стебель и заметил:
— Какие бы ни были законы — упорство поможет добиться цели. Разве не так?
Ловко повалив ударом посоха засохшее растение, он продолжал:
— Я прошёл долгие часы тренировок, прежде чем научился достойно сражаться. Здесь я собираюсь поступить так же, благо времени у меня — целая жизнь, сколько бы её ни осталось.
Он размахивал посохом, ища новую жертву среди бурьяна. Старуха пресекла это, решительно взяв его руку, и, притянув к себе, тихо сказала:
— Ошибки в военном деле могли стоить тебе жизни. Здесь речь пойдёт о жизни твоей души.
Иниго растерялся. Собеседница оказалась непроста.
— Можешь ли ты посоветовать мне что-нибудь? — спросил он, помолчав. Она отпустила его и задумалась.
— Желаю только одного: пусть наш Господь Иисус Христос сам явится тебе!
«Всё-таки сумасшедшая», — разочарованно подумал он и услышал:
— Может быть, тебе повезло, что Фердинанд умер и ты не остался при дворе. Прощай. С Богом.
Она быстро удалялась по тропе. Высокая и прямая, как палка.
Иниго вернулся в странноприимный дом, где занимал крошечную каморку, и начал расспрашивать о ней. Монахи-доминиканцы, переглянувшись, закивали:
— Это Бенита, служанка Божия. Её знают по всей Испании. Говорят, даже не раз приглашали ко двору.
«Надо прислушаться к её словам, — подумал Лойола, — только как же это Иисус может явиться мне?»
Теперь он уже не решался производить свои духовные опыты в посёлке. Неподалёку от Манресы находилось безлюдное скалистое место. Иниго разыскал там ровную каменную площадку, за которой находилась узкая пещера, почти щель. Вход в неё зарос терновником, подъём казался трудным даже для человека со здоровыми ногами.
Лойола сказал монахам в приюте, что идёт в церковь Святого Павла за несколько миль от Манресы, а сам двинулся к пещере. Еды с собой не взял вовсе, намереваясь подвергнуть себя строгому посту.
«Хватит уже вокруг да около! — сердито бормотал он, — Святые тоже были людьми и достучались... куда нужно! Будем стучаться».
Список грехов в сумке продолжал смущать его. Сомнительно, чтобы отшельник Жан из Монсеррата смог отпустить такое количество сразу. А для стяжания славы духовного рыцаря нужна безупречность. Интересно, этого достигнуть легче, чем богатства, или нет?
Он задумался и плюнул с отвращением:
— Тьфу! Что за суетная приземлённая душа? С такой не добьёшься толку... нужно воспитывать.
Наполнил тыкву-флягу водой из ручья и, кряхтя и морщась, начал взбираться по скалам.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Они будут говорить мне, будто это невозможно! Сколько святых делали то же самое! Да что святые? Сам Христос удалялся на сорок дней в пустыню, хоть Ему-то уж точно не требовалось освобождать Свою душу. А они мне будут говорить!
На самом деле никто и не пытался говорить с Иниго. Вокруг стояла тишина. Даже птицы редко появлялись среди скал. Только по ночам в пещеру приползала змея, вселяя страх в новоиспечённого отшельника. Она производила шорох и длинное свистящее шипение, а уползала всегда до рассвета. Из-за этого было совершенно невозможно установить, ядовита она или нет. По правде сказать, Лойола не слишком разбирался в змеях, но почему-то думал, что сможет определить степень ядовитости по внешнему виду животного.
Между тем греховная суть, для борьбы с которой он забился в глушь, не отпускала. Напрасными оказались многочасовые молитвы и стояния на коленях. Вместо возвышенности дум они приносили одно раздражение, усугубляемое голодными спазмами желудка. Так прошла неделя, и отшельник, озлобленный, как сто дьяволов, вынужден был спуститься в Манресу. Не мог же он пропустить воскресную мессу и пополнить этим свой и без того длинный список!
Придя к исповеднику манресской церкви, он предупредил его об обилии грехов. Священник повертел в руках листок, почесал мизинцем тонзуру.
— Приходи после мессы! А то у меня сегодня вся деревня да ещё толпа пилигримов.
Иниго не уходил, раздумывая.
— Вообще-то я уже исповедовался в этих грехах монсерратскому отшельнику, — нерешительно сказал он.
— Так в чём же дело? — удивился служитель церкви.
— Есть ощущение, что этого недостаточно.
— Хм... — удивился священник, — интересно. Но всё равно, после мессы.
Месса вызвала у Лойолы раздражение, несмотря на совершенно великолепный хор мальчиков. Он еле дождался конца.
После службы исповедник сам разыскал его. Развернул шуршащий список грехов, начал читать, приговаривая:
— Много натворил. Наверное, по молодости, как иначе? Ты писцом служил? — видимо, каллиграфический почерк весьма впечатлил его.
Иниго смотрел в пол, не отвечая. Священник закончил просматривать листок и с любопытством спросил:
— Это всё?
Иниго молча кивнул.
— Как-то не верится. А воровать не приходилось?
Лойола скрипнул зубами от гнева, но ответил смиренно:
— Не приходилось. Почему вы спрашиваете?
— Глаза у тебя всё время бегают.
Услышав такое нелепое обвинение, Иниго расхохотался до слёз, чем явно испугал духовника. С трудом сдержавшись, объяснил:
— Это просто от голода. Я не ел неделю.
— А ты от голода-то, случайно, ничего не украл?
Сдержав очередной неуместный взрыв смеха, Лойола принялся объяснять: он голодал добровольно и намеренно, для умерщвления плоти.
Священник почему-то совсем не обрадовался:
— На такие подвиги не следует идти самостоятельно, без благословения. Сегодня непременно поешь. В качестве епитимьи прочитаешь десять раз Литанию ко всем святым и десять раз Розарий. Весь целиком, со всеми тайнами.
Иниго так и поступил, но настроение не улучшилось. Может, он вообще не создан для духовного пути? Может, следует вернуться к герцогу Накеры, с благодарностью принять должность поручика и забыть о великой славе?
Стремительно, как когда-то в памплонскую цитадель, он бросился в свою пещеру, заросшую терновником, и надолго скрылся там.
На этот раз он собрался лишить себя не только еды, но и сна, а также захватил с собой цепи, взятые у кузнеца.
На пятые сутки неодолимое желание поспать сменилось лихорадочным возбуждением. В эту ночь змея задержалась в пещере до первых лучей солнца. Она дремала, свернувшись кольцами. Иниго, держа посох наготове, нагнулся, чтобы рассмотреть её, и в ужасе отпрянул. Пятнистая шкура состояла из живых глаз, с холодным любопытством взиравших на отшельника. Он замахнулся посохом, но рука онемела. Узкое тело змеи вдруг расширилось до небольшого ковра нежнейшего цвета зари. Глаза плавали в розоватой туманности, то гневно наливаясь кровью, то весело подмигивая.
«Получилось!» — он боялся спугнуть. Похоже, ему удалось прорваться в области, недостижимые прежде.
Нежное марево колыхнулось. Стая глаз вылетела за пределы пещеры и истаяла в лучах восходящего солнца. Потом свет дня сгустился в прозрачную фигуру. Длинные одежды её ниспадали, как поток воды со скал. Он узнал Пресвятую Деву, только явилась Она не в виде образа с какой-то иконы, а как нечеловеческая, но вполне живая сущность. И таким смешным и никчёмным показался он сам себе, рядом с прекрасным видением. Такой глупостью и гордыней повеяло от аккуратного списка грехов... Ему захотелось немедленно броситься вниз с площадки, но разум вовремя подсказал: высота может оказаться недостаточной для самоубийства. Тогда он сказал себе: «Ты хочешь умереть от лени и нежелания стать сильнее. Мнишь себя духовным рыцарем, а выезжаешь на ристалище, как неопытный юнец, который помахал шпагой с друзьями и думает, что научился ратному делу».
Удивительная ясность пришла к нему. Ведь так просто! Для духовных борений нужно упражнять душу. Даже голова перестала болеть и кружиться от этой мысли. Он вытащил из сумки бумагу, на которой писал грехи. Хотел швырнуть её с обрыва, но, передумав в последний момент, начал шарить в сумке. Письменные принадлежности оказались на месте и в полном порядке — чернильница не протекла и очиненные перья аккуратно завёрнуты в тряпочку.
Лойола поискал, как бы устроиться поудобнее. В глубине пещеры в тёмной нише лежал камень, показавшийся ему достаточно плоским. Он протянул в нишу руку, но нащупал вместо камня какой-то предмет, завёрнутый в тряпку. Вытащил, развернул — там оказались два изящных бронзовых подсвечника. «Это для того, чтобы записывать мысли ночами», — понял Иниго. Усмехнулся и положил странную находку обратно.
