Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)
– Куда вы, браты, пешими воевать собрались? Или на волах за ордой погонимся? Нам коней надобно! Без коня казак что сокол без крыльев… Так вот, пусть Лука-сербиянин нам сначала соль продаст, купит коней добрых для всех, вот тогда-то мы ударим по орде и людей своих выручим!
Подивились старые и молодые разумности его слов и согласились с ним. В самом деле — куда воевать, когда на всю слободу остались две лошади.
В тот же день Кондрат с Лукой побывали на могиле матерей своих. Поклонились невысокому холмику.
Горе еще сильнее сблизило их, и они простились, как братья, когда Лука повез в ближайшую слободу на продажу соль.
Вскоре серб вернулся из своей поездки. Он пригнал табун низкорослых выносливых татарских лошадей. Купил он их на деньги, вырученные от продажи соли. Оставшиеся золотые монеты Лука поровну разделил между чумаками.
– Берегите деньги. Может, на них сродников выручать придется, — говорил он, отсчитывая монеты.
Но казаки хмурились. У сечевиков с давних пор повелось рассчитывать не на золото, а на свои острые сабли.
И сразу, в тот же день, повел Кондрат десятерых всадников отбивать у ордынцев угнанных в плен слобожан.
Степь затянуло бесконечным осенним дождем. Кони с трудом передвигались по вязкой грязи. Промокшие казаки пуще глаза берегли от льющейся с неба воды огненный бой. Кремневые ружья, пистолеты и порох прятали на груди. Но пережидать дождь никто не желал. Казаки понимали, что и так сильно запоздали с погоней.
Наконец, после долгих блужданий по степи, обнаружили они на мокрой земле полусмытые дождем следы от множества копыт. Значит, где-то поблизости ордынское становище.
И верно — скоро казаки учуяли в воздухе дымок от кизяка, а поднявшись на холм, увидели в низине шапки войлочных юрт.
Кондрат посоветовался с Бурилой и решил развернутой лавой ударить по становищу. Только застав татар врасплох, можно было добиться победы над превосходящим по численности врагом. На это и надеялись казаки.
Хотя мутная сетка дождя скрывала приближение конников к лагерю татар, их заметили и подняли тревогу. Часть ордынских воинов успела выбежать из юрт, вскочить на коней и с оружием в руках встретить атакующих. Однако татары не успели построиться в боевой порядок, и казачья лава сразу опрокинула передние ряды, вызвав замешательство.
Панику в тылу ордынцев, в самом становище, начали женщины. Посадив детей в двухколесные арбы, нахлестывая запряженных лошадей, перепуганные татарки, давя все и всех на пути, с воплями помчались в степь — подальше от места схватки. Желая прикрыть жен и детей от нападающих, татарские воины устремились за арбами. Ряды обороняющихся дрогнули, и казаки с гиканием и свистом ворвались в становище, рубя бегущих. Кондрат с молодыми сечевиками первым пробился в табор. Он заглянул в каждую юрту, но нигде не было ни Маринки, ни пленных слобожан.
«Опоздали! Успели ордынцы пленных туркам продать. Опоздали!» — потрясла Кондрата страшная мысль. Он еще раз обскакал становище, но в татарском лагере пленников не было. Тогда ярость овладела им.
– За мной, браты! Отомстим проклятым! — крикнул он товарищам и поскакал вслед за большим отрядом отступающих ордынцев.
Татары, ошеломленные было первым натиском казаков, увидели, что нападающих не так уж много, и повернули на них своих коней. Кондрат с товарищами бросился на ордынцев. Атака была неистовой. Хурделица сразу же выбил из седел двух джигитов. Косым ударом клинка развалил третьего — телохранителя татарского вожака. Вопль ужаса раскатился по татарским рядам:
– Шайтан-казак! Шайтан!..
Теперь татарский вожак был недалеко. Глянув в его толстогубое лицо, Кондрат сразу узнал того самого ордынца, которого ранил когда-то у Лебяжьей заводи. Ураз-бей!
– Не уйдешь, сатана, не уйдешь! — крикнул Хурделица и стал пробиваться к нему сквозь строй джигитов.
Он сбил еще одного телохранителя и, вздыбив коня, нацелил острие клинка в бледное от злобы и страха лицо вожака. В это мгновение стрела, пущенная татарским лучником, ударила Кондрата в правое предплечье. Жгучая боль сразу обессилила тело, но, перебросив шашку из раненой руки в левую, он был готов продолжать бой. И опять что-то острое ударило его по голове. Это один из аскеров — телохранителей Ураз-бея — метнул в него свой ятаган. Кривой нож, со свистом разорвав воздух, попал в голову казака. Распоров баранью шапку, лезвие до кости разрезало лоб Кондрата. Он зашатался в седле. Хлынувшая кровь залила глаза. Ураз-бей занес над раненым, ослепленным противником саблю, но ее отразил подоспевший Яшка Рудой. На выручку к своему товарищу прискакал и Грицко Суп. Ему удалось вогнать пику в брюхо коня Ураз-бея.
Ордынский вожак спрыгнул с падающей лошади. В куски бы изрубили Ураз-бея казаки, но тут спас его молодой татарин-джигит. Он на полном скаку бросил своего начальника в седло и, отбивая удары наседающих казаков, вынес его с поля боя.
Казаки не преследовали бегущих ордынцев. Для этого у них не хватало уже сил. Два казака было убито в сражении, остальные получили ранения. Да и у татар не оказалось пленных слобожан…
Ордынцы, ошеломленные внезапным нападением, хотели лишь одного: как можно скорее уйти от гяуров, в которых, наверное, вселились злые духи. Татарам не верилось, что такая ничтожная горсточка казаков осмелилась на них напасть, не имея за собой солидного подкрепления. А раз так, то где-то недалеко, наверное, главные силы русских, и не лучше ли бежать отсюда, спасая жизнь, пока ее еще можно спасти по милости аллаха…
И ордынцы бежали, оставив победителям не только свои юрты, но и часть скота, угнанного у слобожан.
Однако успех не радовал казаков: их родные, их друзья томились в басурманском плену. Где теперь искать их? Куда угнали их ордынцы? На каком невольничьем рынке продали жен, матерей, братьев, сестер, отцов? Как выручить их из рабской неволи?
XXV. ГОСТЬ
Хмурые, темнее ночи, вошли в осиротевшую понору Хурделица с Бурилой. Выломанная дверь напоминала им о набеге татар. А каждая вещь — о Маринке, о ее страшной неведомой судьбе. Хотя Кондрат и Бурило не говорили о Маринке, все время она стояла перед глазами у каждого из них, и они хорошо без слов понимали друг друга. Острая боль обжигала сердце Кондрата и при малейшем напоминании о матери, замученной ордынцами. Она терзала молодого казака сильнее ран, полученных в бою. Душевные страдания и раны обессилили Кондрата. Сейчас о поисках девушки не могло быть и речи. Сознание собственной беспомощности для молодого казака было тяжелее всего. Он перестал общаться с товарищами, целые дни проводил в постели, почти не притрагивался к пище. С мрачным равнодушием Кондрат относился ко всему — даже к лечению собственных ран. Его молчаливое отчаяние стало тревожить Бурилу. Старик решил при первом удобном случае поговорить с крестником. Такой случай скоро представился.
Стальной наконечник татарской стрелы глубоко засел в предплечье Кондрата. Его так и не удалось вытащить. Бурило прикладывал к раненому месту примочки из лечебных трав, надеясь, что железо выйдет с гноем, но это не помогало.
Предплечье покраснело, вздулось, и тогда Бурило расковырял кинжалом рану и вытащил из нее наконечник стрелы. Старик долго копался в ране, но Кондрат не издал ни звука. Только раз заскрипел он зубами, когда, выжигая скопившийся гной, старый запорожец приложил к телу раскаленный докрасна кусок железа. Перевязав Кондрата, Бурило вытер чистой тряпицей крупные капли пота, выступившие на его побледневшем лице.
– Молодец, сынку! Терплячий ты, — сказал ему старик.
Дрогнули в усмешке губы молодого казака.
– Что эта боль, деду, когда вся душа моя огнем горит. Я, лишь бы внучку твою, Маринку, выручить, не такие бы муки принял.
– Коли сердце такое имеешь, найдешь ее, вызволишь! Может, всех пашей тебе побить придется, но Маринку найдешь! Тогда вспомни меня, старого, — горячо заверил его старик.
Молодой казак ничего не ответил деду, но Бурило заметил, что после этого разговора Хурделица стал не таким угрюмым и грустным. Он теперь вступал в разговор с товарищами и начал лечить свои раны. Иногда даже подолгу расспрашивал о способах их исцеления.
Кондрат стал поправляться. Рана на лбу затянулась, стала заживать и простреленная рука. Он уже помогал старику по хозяйству, доглядывал за овцами и лошадьми.
Однажды, зимним вечером, когда Кондрат жарил на очаге убитого им зайца-русака, в слюдяное окно поноры кто-то постучал. Бурило, взяв пищаль, отворил дверь и увидел заснеженного ордынца, который держал под уздцы коня.
– Где Кондратка живет? — спросил ордынец.
– Я тебе покажу Кондратку, — прогудел Бурило, подымая пищаль.
