Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
– Бедняжечка! Что ему пришлось пережить!
Не оборачиваясь, Александр прошел мимо.
Они почти выбрались из давки; Феникс уже начинал дышать свободней и вдруг обнаружил, что мальчик исчез. Где он, в самом деле? Старик увидел своего питомца в двадцати футах в стороне, подле кучки переговаривающихся мужчин. Феникс услышал смех, бросился к группке, но было уже слишком поздно.
Человек, произнесший последнее и самое недвусмысленное слово, не почуял ничего неладного. Но его товарищ ощутил, как со спины его быстро рванули за перевязь с кинжалом. Он оглянулся, но, ожидая увидеть взрослого, успел только оттолкнуть руку мальчика. Вместо того чтобы вонзиться в живот говорившему, кинжал распорол тому бок.
Все это произошло так быстро и тихо, что ни один прохожий не обернулся. Мужчины застыли наподобие скульптурной группы: раненый, по ноге которого змейкой струилась кровь; владелец кинжала, оттолкнувший мальчика, еще не видя, кто это, и теперь тупо уставившийся на окровавленное оружие в руке Александра; позади мальчика, положив обе руки ему на плечи, – Феникс; сам мальчик, вглядевшийся в своего обидчика и увидевший, что это один из его приятелей. Раненый, зажимая бок, из которого сочилась теплая липкая влага, тоже смотрел на Александра – сначала с изумлением и болью, потом потрясенно, узнав.
Наконец все перевели дыхание. Прежде чем кто-либо успел заговорить, Феникс поднял руку, словно посреди боя; он набычился, и его простое лицо изменилось до неузнаваемости.
– Будет лучше для всех вас держать рты на замке!
Феникс дернул Александра за плечо, прерывая молчаливый диалог взглядов, и повел мальчика прочь.
Не зная другого места, где он мог бы спрятать Александра, Феникс завлек его в свое собственное жилище на одной из чистых улиц маленького города. В небольшой комнате стоял затхлый запах старой шерсти, древних свитков, несвежего постельного белья и мази, которой Феникс натирал свои негнущиеся колени. Александр упал на кровать, уткнувшись в одеяло из синих и красных квадратов, и лежал беззвучно. Феникс гладил его по плечам и голове. Когда Александр разразился судорожными рыданиями, старик приподнял его.
Загадывать дальше этого мгновения Лисимах не видел необходимости. Его любовь, будучи бесполой, казалась ему залогом бескорыстия. Наверное, он отдал бы за этого ребенка все, что имел, пролил бы собственную кровь. Много меньше требовалось сейчас – только сочувствие и утешительные слова.
– Мерзкий парень. Невелика потеря, если бы ты и убил его. Ни один мужчина, которому ведомо чувство чести, не оставил бы этого так… Безбожник, насмехающийся над жертвой… Так что, мой Ахилл, не плачь. В тебе проснулся воин. Парень поправится, хотя он этого и не заслуживает, и будет молчать для своего же блага. От меня же и слова никто не услышит.
Александр уткнулся ему в плечо:
– Этот парень сделал для меня лук.
– Выброси его. Я достану тебе лучший.
Последовала пауза.
– Он сказал это не мне. Он не видел, как я подошел.
– И кому нужен такой друг?
– Он не ожидал.
– И ты не ожидал услышать такие речи.
Мягко, с вежливой осторожностью мальчик освободился из объятий Феникса и снова растянулся на кровати, пряча лицо. Вскоре он сел и вытер рукою глаза и нос. Феникс сдернул с кувшина полотенце и обтер мальчику лицо. Александр сидел с широко открытыми глазами, время от времени бормоча слова благодарности.
Феникс достал из ларя для подушек свой лучший серебряный кубок и остатки вина, которое пил за завтраком. Мальчик выпил, слегка закашлявшись; вино, казалось, мгновенно прилило к искаженному лицу, к горлу, к груди. Наконец Александр сказал:
– Он оскорбил мою семью. А я застал его врасплох. – Мальчик встряхнул волосами, одернул смявшийся хитон, перевязал ослабший шнурок на сандалии. – Спасибо, что принял меня в своем доме. Теперь я поеду верхом.
– Ну, это глупо. Ты еще не завтракал.
– Мне этого достаточно, спасибо. Прощай.
– Тогда подожди. Я переоденусь и присоединюсь к тебе.
– Нет, спасибо. Мне хочется побыть одному.
– Нет, нет. Передохни немного, почитай или прогуляйся…
– Пусти меня.
Феникс отдернул руку, словно испуганный ребенок.
Отправившись позднее повидать мальчика, он обнаружил, что сапоги Александра для верховой езды исчезли, так же как и его пони и учебные дротики. Кинувшись расспрашивать, Феникс узнал, что Александра видели за городом. Мальчик направлялся к Олимпу.
До полудня оставалось еще несколько часов. Феникс, ожидая возвращения Александра, слышал, как люди наконец сошлись на том, что нелепая выходка царицы – обычное жертвоприношение. В Эпире люди впитывают мистицизм с молоком матери, но что хорошо для Эпира, худо для Македонии. Царь старался не показывать вида и был в меру сил вежлив с Неоптолемом-актером. И где юный Александр?
Он ездит верхом, ответил Феникс, скрывая нарастающий страх. Что его дернуло позволить мальчику разъезжать одному, как взрослому мужчине? Он ни на секунду не должен был упускать ребенка из виду. Нет смысла искать мальчика теперь: в огромном массиве Олимпа могли бы спрятаться две армии. Там зияли бездонные провалы в скалах, к подножиям которых было не подступиться; там водились вепри, волки, леопарды, даже львы все еще встречались там.
Солнце клонилось к западу; крутые восточные склоны, под которыми стоял Дион, потемнели; облако окутало скрывшиеся вершины. Феникс рыскал за городом. У подножия священного дуба он простер руки к вечно освещаемой солнцем вершине, трону Зевса, омываемому прозрачным эфиром. Плача, старик возносил молитвы к богу и давал обеты. С наступлением ночи ему не удастся скрыть правду.
Величественная тень Олимпа, наползая на линию берега, гасила предвечернее сияние моря. Сумрак сгустился в дубраве; дальше за нею чаща уже почернела. Между сумерками и ночью что-то двигалось. Феникс взлетел на лошадь, превозмогая боль в старческих суставах, и поскакал в этом направлении.
Александр спускался вниз между деревьями, ведя в поводу своего пони. Изнемогшее животное ковыляло рядом с ним, понурив голову и слегка припадая на одну ногу. Они не спеша пересекали поляну; увидев Феникса, мальчик поднял руку в приветствии, но промолчал.
Дротики были привязаны к чепраку – мальчик еще не имел права на колчан. Пони уткнулся мордой в лицо Александра, словно заговорщик. Одежда Александра была разодрана, на расцарапанных коленях коркой засохла грязь; руки и ноги покрыты ссадинами; казалось, что с утра он весь как-то осунулся. Спереди хитон потемнел от крови. Глаза запали и казались огромными. Александр ступал легко, свободно, устрашающе спокойный и безмятежный.
Феникс спешился, схватил мальчика, осыпая упреками и вопросами. Александр провел рукой по носу пони и сказал:
– Он охромел.
– Я все здесь изъездил, чуть не сошел с ума. Во что ты себя превратил? Откуда кровь? Где ты был?
– Крови уже нет.
Александр вытянул руки, которые, судя по всему, ополоснул в каком-то горном ручье; кровь запеклась вокруг ногтей. Его взгляд, в котором ничего нельзя было прочитать, устремился в глаза Феникса.
– Я сделал алтарь и святилище и принес жертву Зевсу. – Александр поднял голову. Белый лоб под всклокоченной копной волос казался полупрозрачным, почти светящимся. Его глаза расширились и вспыхнули в глубоких глазницах. – Я принес жертву богу. И он говорил со мной. Он говорил со мной!
Глава 3
Библиотека царя Архелая, дорогая его сердцу, была роскошнее зала Персея. Здесь царь принимал поэтов и философов, привлеченных в Пеллу его щедрым гостеприимством и богатыми подарками. На сфинксоголовых подлокотниках египетского кресла в свое время покоились руки Агафона и Еврипида.
На грандиозной фреске, занимавшей целиком одну из стен, пели, окружив Аполлона, музы, которым посвящался этот зал. Играющий на лире Аполлон с загадочной улыбкой смотрел на отполированные полки с драгоценными книгами и свитками. Тисненые переплеты, позолоченные и украшенные драгоценными камнями футляры; флероны из слоновой кости, агата и сардоникса; закладки из шелка и канители. От царствования к царствованию, даже во времена непрекращающихся войн, за этими сокровищами следили, стирая с них пыль, хорошо обученные рабы. Поколение сменилось с тех пор, как еще чьи-либо руки прикасались к ним. Они были слишком большой ценностью; обычные книги хранились в библиотеке.
Здесь же стояла прелестная афинская бронзовая статуэтка изобретающего лиру Гермеса, приобретенная у какого-то несостоятельного должника в последние годы величия города; две напольные лампы в форме колонн, оплетенных ветвями лавра, помещались рядом с огромным письменным столом, инкрустированным лазуритом и халцедоном, с ножками в виде львиных лап. Все это мало переменилось за прошедшие со дня смерти Архелая годы. Но украшенные живописью стены читальни, куда вела дверь в дальнем конце библиотеки, исчезли за рядами стеллажей и полок, доверху набитых свитками документов; ложе и столик уступили место заваленной бумагами конторке, за которой трудился над дневной почтой начальник писцов.
