Николай Лузан - Призрак Перл-Харбора. Тайная война
Японцы несколько смутились. Сасо, пряча глаза, сказал:
— Извините, Азолий Алексеевич, я раньше времени обнадежил вас: первый удар будет нанесен по Америке.
— К-а-а-к! А-а большевики? — только и нашелся, что сказать он.
— А потом — по ним, Азолий Алексеевич, — поспешил заверить Такеока.
Дулепов потерянно опустился в кресло. Сасо с тревогой посмотрел на Такеоку. Норовистый старик мог надолго захандрить и плюнуть на работу, а заменить его было некем — заместитель, Ясновский, явно не тянул. И это в то время, когда военная машина японской армии набрала полные обороты, а агенты красных в штабе продолжали безнаказанно действовать.
Сасо ломал голову, как вывести из ступора Дулепова. Его похвалы и щедрые посулы оставались без ответа. Он решил сыграть на болезненном тщеславии и лютой ненависти бывшего жандарма к НКВД и предложил:
— Азолий Алексеевич, а как вы посмотрите на то, если в игру с красными ввести Люшкова, но в качестве живца?
— А-а, что хотите, то и делайте, — отмахнулся Дулепов.
— И все-таки, как вы, знаток русской разведки и контрразведки, смотрите на такую комбинацию?
— А чего на него смотреть, он что — баба? У нас, в охранном, на такой крючок ловились и эсеры, и большевики.
— И каков был результат? — не давал Дулепову замкнуться Такеока.
— По-разному, только глядите, чтобы вашу подсадную утку раньше времени не шлепнули.
— Мы надеемся, что с вашей помощью, Азолий Алексеевич, такого не случится, — заявил Сасо и, чтобы разжечь его денежный аппетит, бросил наживку: — Уже принято решение выделить на ваши нужды дополнительно тридцать тысяч.
Она сработала. В глазах Дулепова вспыхнул и погас алчный огонек. Деньги на время заставили его забыть об обиде, но, не желая продешевить, он с сарказмом заметил:
— Однако недорого вы меня цените! Я не иуда, чтобы размениваться на тридцать сребреников.
— Хорошо, хорошо, сорок! — поспешил задобрить Сасо.
Это возымело действие. Дулепов налил себе рюмку коньяка, одним махом выпил и, переведя дыхание, ворчливо заметил:
— Просто так таскать Люшкова, как куклу, перед носом большевистских агентов глупо. Они за двадцать лет насобачились такие фокусы разгадывать, их на мякине не проведешь. Тут надо придумать что-то позаковыристей.
— Вот мы и рассчитываем на ваш опыт, — оживился Сасо и, чтобы заинтриговать Дулепова, сказал: — На одного Люшкова мы ставку не делаем, есть еще одно соображение.
— Какое? — встрепенулся Дулепов, в нем проснулось профессиональное любопытство.
— Запустить в штаб армии, где засели агенты красных, мощную дезу.
— Думаете, заглотят? Вряд ли. Это вам не окопные офицеры.
— А если через наши возможности в Токио отправить на начальника штаба армии важный документ — «Дополнение к плану „Кантокуэн“», о нападении на Советы?
— А что дальше?
— На совещании, где будут присутствовать люди из вашей схемы, генерал Есимото скажет то, что надо! А дальше проследим выход на резидента.
— Хорошая наживка. Я согласен, — Дулепов не стал больше кочевряжиться.
— Отлично! Детали операции согласуем в рабочем порядке! — быстро свернули трудный разговор японцы и, вежливо отказавшись от рюмки коньяка, покинули кабинет.
Еще не успели стихнуть их шаги, как в дверь просунулась пунцовая физиономия Ясновского. Оскорбленный до глубины души подозрением, он с трудом находил слова, чтобы выразить возмущение. Дулепов оборвал его на полуслове и, пренебрежительно махнув рукой, сказал:
— Не бери в голову, Вадим! Проходи и наливай, с этими желтомордыми обезьянами толком не выпьешь.
— Азолий Алексеевич, я, что им, подкидная шестерка? Сволочи! Опустили меня ниже плинтуса! — терзался ротмистр.
— Плюнь и разотри. Одно слово — азиаты, — презрительно бросил Дулепов и пододвинул к нему рюмку.
Ясновский одним махом выпил. Костеря на чем свет стоит японцев, они допили коньяк и съели закуску. Дулепову показалось мало, и он потянулся за новой бутылкой. Ясновский стал отнекиваться.
— Вадим, куда торопиться, когда начальник рядом? — проворчал Дулепов.
— Извините, Азолий Алексеевич, опаздываю на явку с Тихим, — пояснил Ясновский и поднялся с кресла.
— О-о, это святое, — сбавил тон Дулепов и уже в дверях остановил: — Погоди, у меня тут мысль мелькнула. Федорова кто брал?
— Жандармы.
— Полицейские участвовали?
— Только на подхвате.
— Где сидят Бандура и Козлов?
— В центральной, у Тихого.
— Очень даже неплохо, — потер руки Дулепов.
Ясновский терялся в догадках, пытаясь понять, куда клонит шеф. А тот не спешил делиться своими соображениями; попыхивая папироской, хитровато поглядывал сквозь клубы сизого дыма и продолжал говорить загадками:
— После Федорова что-то осталось?
— Почти ничего. Все, гад, уничтожил.
— Кто об этом знает?
— Сасо, Такеока, Ниумура с Дейсаном и мы.
— А, может, все-таки осталось? — глаза Дулепова слились в узкую щель.
— Вы полагаете, японцы нам что-то не договаривают? — предположил ротмистр.
— Не думаю, хотя, черт их знает. Если у них в штабе засел большевистский агент, то чего говорить про нас, каждый второй косит глаз за Амур.
Ясновский пошел пунцовыми пятнами. Обида, нанесенная японцами, снова заговорила в нем, и он с вызовом воскликнул:
— Господин полковник, если вы подозреваете меня, то…
— Уймись, Вадим. Я, что, про тебя сказал? — перебил Дулепов. — Слава богу, мы с тобой не один пуд соли съели. Я о другом. Если развернуть ситуацию с Федоровым и подпольщиками против резидента?
— Как? С покойника ничего не возьмешь, — недоумевал ротмистр.
— А твой Тихий зачем?
— Он-то тут с какого боку?
— Как раз с того самого. Через него запустить Смирнову информацию, что Федоров не успел уничтожить коды.
— Идея, конечно, хорошая, но Тихий не имеет отношения к делу и потом…
— Потом будет суп с котом. Без тебя знаю, что не имеет. Он где у тебя сидит?
— В полиции. И что?
— А то, он там не последняя сошка. При желании мог узнать, а чтобы Смирнов клюнул, пусть расскажет про парочку большевиков, которых мы пасем.
— А как на это посмотрят японцы?
— Не ссы, беру их на себя. Два-три большевика погоды нам не сделают, зато на Тихого сработают!
— Все понял, Азолий Алексеевич. Исключительно тонкий ход!
— Да ладно тебе! Вот что еще. Втолкуй Тихому, пусть язык не слишком распускает, любит, мерзавец, пыль в глаза пустить.
— Не волнуйтесь, подрежу, — заверил Ясновский.
— Действуй! — распорядился Дулепов.
Ротмистр вернулся к себе в кабинет, переоделся и отправился в город. Явка с Тихим была назначена в фотостудии Замойского. В ней Ясновский и Дулепов принимали особо ценных осведомителей. Бойкое место и сам хозяин служили хорошим прикрытием для белогвардейской контрразведки.
Сам Марк Соломонович Замойский появился в Харбине в середине 20-х годов, после какой-то темной истории, произошедшей с ним в Гирине. Вытащил Замойского из полиции Дулепов, хорошо знавший его еще по Москве.
В далеком 1906 году молоденький, пронырливый фотограф Марек по глупости спутался с большевиками и попался на банальном хранении марксистской литературы. На допросе в отделении лил перед жандармами крокодильи слезы и клялся в верности престолу, а потом без зазрения совести сдал подельников. Таких, как он, после поражения большевиков в первой революции были сотни. Начальник московского охранного отделения, гений политической провокации полковник Зубатов сумел разглядеть в Замойском будущую большую сволочь и взял на личный контроль работу с тайным осведомителем.
После трех месяцев отсидки «стойкий большевик» Замойский, по совместительству — осведомитель охранки Портретист, вышел на волю и стал работать на два фронта.
К концу 1907 года в Замоскворечье открылась фотостудия. Ее владельцем оказался не кто иной, как Марк Замойский. Божий дар, который у него нельзя было отнять, снимать так, что Квазимодо мог показаться писаным красавцем, и тайная помощь отделения жандармов помогли быстро встать на ноги.
Прошло два года. За это время Маркуша раздобрел и превратился в респектабельного Марка Соломоновича, а студия стала бойким местом. В его лице большевики получили «надежную» явочную квартиру и транзитный пункт для хранения нелегальной литературы. Не в накладе оказалась и охранка — Портретист исправно сообщал о появлении новых большевистских эмиссаров, которые затем попадали под колпак негласного наружного наблюдения. Топтунам не приходилось утруждать себя срисовыванием физиономии врагов царя и отечества. Ловкий агент ухищрялся снабжать их первоклассными фотографиями. Также исправно на стол полковника Зубатова ложилась большевистская газета «Искра», а, спустя время, ее курьеры гасились в полицейских засадах.
