Эдвард Резерфорд - Лондон
Прихватив маленький масляный светильник, он отправился в свою комнату и уселся на постель. Разделся. Прежде чем лечь, пошарил под кроватью в поисках драгоценного мешка, зевнул. Затем нахмурился.
И, смутно досадуя, он слез с ложа и опустился на колени. Сунул руку подальше, сдвинул ящики. Потом поставил светильник на пол и уставился под кровать, не веря глазам.
Мешок исчез.
Фигура быстро перемещалась во мраке. На южном берегу реки горели немногочисленные огни. Перейдя через деревянный мост, человек прошел еще немного на юг мимо большой таверны для прибывающих странников и дальше, мимо бань, после чего свернул направо в проулок. Здесь, в отличие от улиц Лондиниума на другом берегу, щебеночное покрытие имела лишь главная. А потому его ноги, обутые в сандалии, бесшумно шагали по грязи. Голова скрывалась под накидкой.
Дойдя до знакомого домика, человек помедлил. В призрачном лунном свете белела штукатурка. Входная дверь, как он знал, должна быть заперта. Окна закрыты. Однако сзади имелся дворик, куда он и проскользнул.
Из будки выскочила собака, залаяла, но успокоилась, узнав хозяина. Стоя в тени, мужчина и собака какое-то время ждали, но ничто не нарушало покоя. Тогда скрытая под плащом с капюшоном фигура взобралась на бочку для дождевой воды и с поразительной ловкостью переметнулась на плиточную стену, тянувшуюся вдоль дворика до дома. На крыше косой свет луны порождал по краям терракотовых черепичных плиток удлиненные тени, создававшие причудливый геометрический узор, покуда человек проворно шел по стене к темному квадрату окна с распахнутыми деревянными ставнями.
Мореход бесшумно проник в дом и добрался до двери, за которой спала Мартина.
Его уже месяц мучили подозрения. Трудно сказать почему – имелось нечто странное в поведении молодой жены, в ее отрешенности, в легком колебании, с которым она предавалась любви. Сущие пустяки, другой бы не обратил внимания. Но его мать была гречанкой, и от нее он еще в детстве напитался чувством неистового, гордого владетельного господства, которое тайно руководило им во всех делах как с мужчинами, так и с женщинами. «В плавании он шелковый, – отзывались о нем спутники, – но, если его надуешь, он возжелает крови».
Мореход не думал, что жена ему изменяла. Пока еще нет. Но он решил убедиться наверняка, а потому прибегнул к старинной хитрости женатых мужчин и притворился, будто в отъезде.
И вот он осторожно отворил дверь спальни.
Мартина была одна. На кровать ложился слабый лунный свет. Одна грудь осталась непокрытой. Он посмотрел и улыбнулся. Замечательно. Она не обманывала. Он наблюдал за ее тихим дыханием. Ничто не указывало на присутствие в доме посторонних. Все было в порядке. Бесшумно, как кошка, коренастый хозяин дома обошел комнату, поглядывая походя на Мартину. Может, устроить приятный сюрприз и нырнуть под бочок? Или убраться восвояси и последить еще одну ночь? Он обдумывал и то и другое, когда заметил на столике у кровати клочок пергамента. Подобрав его, подошел к распахнутому окну.
Света ущербной луны хватило, чтобы прочесть послание Юлия. Подпись ничем не выдала отправителя, но это не имело значения, так как в записке указывались время и место. Он аккуратно положил письмо и покинул дом.
Мать Юлия в кои-то веки действовала с примечательной расторопностью.
Толстуха не видела солдат. Когда те прибыли, она спала и побрела домой, как только обнаружила, что лавка опустела. Пришла поздно. Материнские подозрения были вызваны именно этим поздним приходом вкупе с некоторой странностью в поведении Юлия. Парой лишних затрещин ей удалось вытянуть из толстухи, что мужчины поставили ее караулить появление солдат. Но после этого у женщины не осталось сомнений. «Этот Секст втянул его в неприятности», – пробормотала она.
Как только Юлий с отцом ушли, она обыскала комнату сына. Сразу нашла мешок, увидела его ужасное содержимое, присела в потрясении на минуту и произнесла: «От этого нужно избавиться». Но куда его деть?
Редкий случай – она порадовалась тучности дочери.
– Сунь под одежду, – велела мать.
Затем накинула плащ и вышла с ней вместе.
Сначала она хотела швырнуть мешок в реку, но сделать это оказалось не так-то просто – слишком людно. Тогда она провела девушку по главной магистрали до ближайших ворот в западной стене. Все городские ворота на исходе дня закрывали, но теплыми летними ночами сей распорядок часто нарушался. Молодежи нравилось колобродить снаружи, и никто не обращал ни малейшего внимания на толстуху и ее мать. Но те не отошли далеко. Дорога вела через мост к святилищу, где обитала водная богиня, а там уединялись парочки. По обе стороны дороги, как и при всех городских воротах, раскинулось кладбище.
– Давай сюда мешок и возвращайся, – приказала мать. – И никому ни слова, особенно Юлию. Понятно?
Когда девушка уковыляла прочь, мать устремилась к кладбищу. Она поискала открытую могилу, но ничего не нашла. Продолжив путь, она вышла с другого конца, миновала верхние западные ворота и двинулась по тропинке, бежавшей параллельно городской стене.
Это было тихое место. Стена с ее горизонтальными черепичными полосами казалась призрачной. Внизу, примерно в четырех ярдах от нее, широким черным лоскутом тянулся глубокий защитный ров. Стражи на стене не было. Никто не следил за женщиной, и та, воспользовавшись моментом, обогнула угол и пошла вдоль длинного северного участка стены. Миновав запертые ворота, продолжила путь, и ярдах в шестистах увидела, что хотела.
Ручей, сбегавший между городских возвышенностей, в своем верховье делился на несколько притоков, и эти крошечные ручейки в трех-четырех местах подныривали под северную стену через аккуратно выделанные туннели, перекрытые решетками. Женщина прикинула, не бросить ли мешок в такой канал, но вспомнила, что решетки исправно чистили, а каналы заглубляли. Однако за одним таким туннелем она заметила большую кучу мусора, недавно сваленную кем-то в ров. За рвом, в отличие от каналов, следили неважно. Она никогда не видела, чтобы его расчищали.
Она задержалась лишь на пару секунд, чтобы оглядеться. Удовлетворенная тем, что никто ее не видел, женщина метнула мешок в ров и услышала стук, долетевший с захламленного дна.
Продолжив, как ни в чем не бывало свой путь чуть дальше, она обнаружила главные западные ворота распахнутыми настежь и незаметно вошла в город.
Юлий уставился на длинную линию городской стены. Беспомощно опустив руки, он покачал головой. Искать бесполезно. Поверх стены, на дальнем краю западного холма, он видел изгиб верхнего этажа амфитеатра. Утро выдалось ясное: ни ветра, ни облачка на бледно-синем небе. В огромном котле амфитеатра воцарится жара.
Где же деньги? Он вышел на рассвете и до сих пор не имел ни малейшего представления, что сделала с ними мать.
Может, толстуха соврала? Вряд ли. Она достаточно испугалась, когда он средь ночи прокрался к ней в спальню, зажал рукой рот и приставил к горлу нож. Она поведала, что мать выбросила мешок где-то за западной стеной, но три часа поисков не принесли результата. Он вышел через западные ворота. Посетил все мыслимые места, пока в конце концов не вернулся. Город уже гудел. Скоро люди потекут к амфитеатру. А у него не было ни гроша.
Что он скажет Сексту? Хоть Юлий и собирался встретиться с тем по пути на игры, он не горел желанием свидеться с ним прямо сейчас. Поверит ли ему Секст? Или решит, что Юлий надул его, похитил деньги? Трудно сказать. Идти домой к матери юноше тоже не улыбалось. «До окончания игр лучше залечь на дно», – пробормотал он. Возможно, к тому времени все будут в лучшем расположении духа.
Оставалась девушка. Юлий вздохнул. Обещал ей подарок, а денег не стало. Как же быть? Ничего не поделать. Да и вообще слишком рискованная затея. «Небось и на мост теперь не придет», – пробормотал он. Все это опечалило молодого человека, и он, за неимением лучшего занятия, присел возле дороги на камень и погрузился в раздумья.
Прошло несколько минут. Раз или два он буркнул: «я разорен» и «забудь обо всем». Но даже это почему-то его не утешило. Мало-помалу в голове зародилась и окрепла другая мысль.
А вдруг она все же явится? Письмо она, скорее всего, спрятала. Муж, наверное, ни о чем не подозревает. А ну как рискнет и придет к мосту, а Юлия там не будет? Что, если он ее подведет?
Юлий покачал головой. Он отлично знал, что случится. «Достанется кому-нибудь другому», – уронил он. Может быть, Сексту.
Любому портовому бойцу было известно, что Юлий, если сбить его с ног, не оставался лежать. Пусть глупо, пусть даже бессмысленно, но присущий ему оптимизм возрождался так же естественно, как листва весной.
А потому он вскоре взял себя в руки. Еще через несколько минут кивнул со слабой улыбкой. Чуть погодя ухмыльнулся шире и встал.
Затем направился к воротам.
Этим утром Мартина поднялась рано. Она прибрала комнату, расчесала короткие волосы, умылась, тщательно надушилась. Перед тем как одеться, внимательно осмотрела себя. Ощупала груди – маленькие и мягкие; провела руками по крепким ногам. Удовлетворенная, она выбрала наряд. Надела новые сандалии, по опыту зная, что слабый запах кожи сообщит соблазнительный для мужчин оттенок ее природному аромату. Застегнула по бронзовой брошке на плечах, отметив при этом сердцебиение, которое донесло до нее, на случай вздорных сомнений, что нынче она предастся любви с юным Юлием.
