Эдвард Резерфорд - Париж
При очередной встрече гестаповец сказал:
– Мы не стали реагировать на ту информацию о возможной краже взрывчатки, которую вы передали недавно.
– И что же?
– Взрывчатку украли. Вы можете назвать мне тех людей, которые это сделали?
– К сожалению, я их не знаю. – Люк развел руками. – Я услышал разговор двух мужчин, которых никогда раньше не видел. Если встречу их еще раз, то скажу вам.
– Что же, – проговорил Шмид. – В следующий раз я буду серьезнее относиться к вашим сообщениям. Кстати, есть еще кое-что, о чем я хотел бы вас попросить.
– Что же это?
– Мне нужны евреи. Но не все подряд, а французские. Найдите мне хотя бы одного французского еврея, которого я смогу арестовать, и я хорошо заплачу вам.
Несмотря на июльскую жару, Люк Гаскон шел по берегу Сены вниз по течению и как раз миновал Эйфелеву башню.
Он отправился в путь, потому что считал необходимым видеть все происходящее в городе. К тому же это событие было из разряда неординарных.
Люк собирался посмотреть на то, что делается в большом здании недалеко от Эйфелевой башни.
Старый крытый велодром, который во время Олимпийских игр в 1924 году так удачно послужил ареной для проведения боксерских поединков, все еще действовал и сохранил свое официальное наименование «Велодром д’Ивер» – Зимний велодром. Но все называли его коротко: Вель-д’Ив. И в последние несколько дней французская полиция нашла новое применение для старинной постройки. Она стала сборным пунктом для большого количества нежелательных лиц, выявленных властями. Их там были тысячи. Все евреи. По большей части – иностранные евреи.
Добравшись до места, Люк увидел перед стадионом полицейские фургоны, но ворота, судя по всему, были заперты. В странной тишине, под палящим солнцем эта сцена напомнила Люку одно из сюрреалистических полотен – он как будто очутился во сне. Но когда он подошел поближе, то понял, что это не сон. Потому что во сне не воняет, а здесь стояла вонь. Не просто вонь, а жуткий, тошнотворный смрад переполненных отхожих мест, теплых и уже затвердевших экскрементов. Люк вытащил из кармана платок и прикрыл нос.
Какой-то особой любви или нелюбви к евреям он никогда не испытывал. Люди, у которых имелись более выраженные убеждения, утверждали, будто евреи – капиталисты-кровососы или марксисты-революционеры. И еще они, конечно же, распяли Христа. Лично он, Люк, в церковь не ходил, и ему было все равно, распял кто-то Христа или нет.
Большинство евреев, с которыми он встречался, были не так уж плохи. Должно быть, полагал Люк, это были французские евреи, которые, наверное, отличаются от всех иностранных евреев, заполонивших Париж в последние годы.
А полиция вроде бы собрала здесь как раз таких вот приезжих евреев.
Он смотрел на здание, источающее невыносимую вонь. Кем бы ни были те бедолаги, которых загнали туда, вряд ли они заслужили такое обращение, думал Люк.
Пока Люк стоял там и размышлял, на глаза ему попался низенький, аккуратно одетый мужчина. Он тоже смотрел на Вель-д’Ив, только из-за угла. Люку его лицо показалось знакомым, и он стал рыться в памяти, пытаясь вспомнить, где он мог видеть его. Потом тот человек повернулся, посмотрел в сторону Люка и нерешительно двинулся к нему.
Когда Жакоб говорил жене о своем намерении пойти посмотреть, что делается в Вель-д’Ив, то чувствовал ледянящий страх, правда ей об этом не сказал. Теперь же, глядя на большое старое здание, он точно понял, что происходит.
Логика была проста: если они могут загнать всех этих людей и держать в таких условиях, то есть хуже, чем животных перед отправкой на бойню, то нет ничего, что они не сделают.
Может, если бы он не знал долгой истории своего народа, то, как множество парижских евреев, отказался бы поверить, что французское правительство способно на такое зло. Может, если бы не провел он всю жизнь в окружении шедевров и не знал бы истории их написания и характеры некоторых из тех людей, благодаря которым и была создана эта красота, то не был бы в силах допустить, что в человеческой душе есть столь зловещие грани.
Но Жакоб все это знал и предвидел то, что грядет. И знал, что нужно бежать, но не знал, сможет ли.
Еще с тех пор, как он отдал часть своих картин Луизе, Жакоб начал готовиться к худшему. Если бы сумел, то он давно бы уехал в Англию. Но пересечь Ла-Манш было почти невозможно. Однако пару месяцев назад друг по имени Абрахам рассказал ему о новом варианте.
– Мы организуем маршрут через Пиренеи в Испанию, – сказал Абрахам. – Пока он еще не готов, и когда будет готов, все равно риск будет велик. Но мы собираем наших людей.
Он пообещал держать Жакоба в курсе.
Жакоб поведал жене о том разговоре, и между собой они называли этот вариант «навестить кузину Элен».
Абрахам жил на Монпарнасе. Если бы Абрахам мог спрятать их пока в каком-нибудь безопасном месте вне Парижа, думал Жакоб, это давало бы им больше шансов на спасение. У него еще оставались деньги на то, чтобы оплатить бегство.
Увиденное в Вель-д’Ив так его потрясло и напугало, что он решился пойти прямо к Абрахаму. Любая задержка может стать роковой для его маленькой семьи, и он решил попытаться покинуть Париж по возможности быстрее.
Но нужно было сообщить жене о своих планах. В сотне метров Жакоб заметил телефонную будку. Он глянул в сторону полицейских фургонов. Возле них стояли двое и наблюдали за ним. Это проблема. Ведь он, будучи евреем, не имеет права пользоваться общественным телефоном. Глупо будет, если его арестуют за такую мелочь.
Но недалеко от телефонной будки стоял еще один человек. Вдруг он согласится помочь? Надо спросить.
Люк сверху вниз смотрел на Жакоба. Теперь он вспомнил его. Их встреча была краткой. Он заходил как-то в квартиру Марка Бланшара несколько лет назад, а этот Жакоб как раз прощался после визита. Марк представил его как галериста. Они обменялись лишь парой фраз, а потом Жакоб сразу ушел.
Очевидно, Жакоб его не узнал, и Люк как раз думал, подойти ли к галеристу, чтобы напомнить о себе, или лучше не тратить время на светские любезности, когда неожиданно тот сам обратился к нему.
– Какой ужас! – сказал Жакоб, кивком указывая на стадион. Выглядел он подавленным и нервным.
– Как я понимаю, там только иностранные евреи, – сказал Люк.
– А-а. Да. Наверное, – рассеянно ответил Жакоб. – Вы не могли бы помочь мне, месье? – вдруг спросил он. – Мне нужно предупредить жену, что я поздно вернусь сегодня. Но тем телефоном я не могу воспользоваться, как вы понимаете. Если я дам вам номер…
– Ну конечно, – кивнул Люк. – С удовольствием помогу.
– Спасибо! Мою жену зовут Сарина. Скажите ей, пожалуйста, что я задержусь до вечера, но я помню, что утром мы собирались навестить мою кузину Элен. – Он улыбнулся. – Она думает, будто я все всегда забываю.
– Все жены такого мнения о своих мужьях.
– Вы очень добры. Вот номер. – Жакоб написал несколько цифр на клочке бумаги. – И вот стоимость звонка.
– Никаких денег, месье. Я буду рад помочь и позвоню прямо сейчас. Если вы встанете вон за тем углом, полицейские вас не заметят, но вы сможете понаблюдать, как я говорю по телефону. – Он улыбнулся.
– Вы очень, очень добры, месье.
Люк сделал, как обещал.
– Я говорю с Сариной?
– Да, – послышался осторожный голос.
– Ваш муж сейчас здесь, возле велодрома. Он не может пользоваться телефоном, как вы понимаете, и попросил меня позвонить вам.
– Понятно. – Женщина на другом конце провода все еще сомневалась немного.
– Он задерживается и не вернется домой до вечера.
– До вечера? – Она явно удивилась.
– Так он сказал. И еще кое-что. Он просил передать вам, что помнит о том, что утром вы собираетесь навестить кузину Элен.
– Кузину Элен? Он сказал – Элен?
– Да, мадам.
– О мой бог! – А теперь женщина перепугалась. – О мой бог!
– Что-то не так?
– Извините. Спасибо. – Она повесила трубку.
Люк бросил взгляд на Жакоба и кивнул. Тот отвесил благодарный поклон и заспешил прочь.
Интересно, подумал Люк, о чем шла речь на самом деле?
Иногда французы-вишисты приводили Шмида в отчаяние. Не то чтобы правительство Франции отказывалось сотрудничать. Напротив. Петен в качестве номинального лидера был идеальной фигурой. Во время Великой войны он завоевал уважение всей нации, и теперь она охотно шла за ним. И было очевидно, что Петен, будучи реалистом, решил, что спасти Францию можно только одним путем: сделав ее сателлитом Германии. Французские полицейские и жандармы ретиво исполняли все команды оккупационных властей. Иногда казалось, что чересчур ретиво.
И все равно эти французы никак не могли уловить главного.
Карл Шмид откинулся на спинку стула, закинул руки за голову и вздохнул.
