Евгений Чириков - Зверь из бездны
*
Печ. по: Чириков Е. Между небом и землей. Париж, 1927. С. 120–126.
Рассказ написан в Праге в 1925 г. В нем раскрывается одна из самых ярких сторон натуры писателя — страсть к охоте. В письме А. Волынскому от 18 сентября 1907 г. Чириков предельно точно описал состояние, которое переживалось им едва не каждое лето: «Я одичал. Все лето предавался первобытному образу жизни: охоте и рыбной ловле, шатанию по лесам и т. д. Ничего не написал, даже не думал о том, что надо писать. Интеллект понизился на 50 %» (РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Ед. хр. 895).
309
…чувствовать себя не «царем природы»… — «Царем природы» Чириков иронически называл обывателя, претендующего на владение тайнами мироздания. В 1909 г. им была написана комедия «Царь природы».
310
Швейцарский мешок — сумка наподобие рюкзака.
311
Фиоль — растение желтофиоль или лакфиоль. Здесь: желто-лиловые оттенки красок.
*
«Зверь из бездны» — «Прав Зверь, выходящий из бездны» (Откр. 11:7). Один из ведущих символов Откровения св. Иоанна Богослова, означающий наступление конца света.
**
Печ. по: Чириков Е. Зверь из бездны: Поэма страшных лет: [Ч. 1–2]. Прага, 1926. 212 + 238, [2] с.
Роман впервые вышел в Праге на чешском языке в 1924 г. И саму книгу автор посвятил «братскому чешскому народу», потому что, как чуть позже он пояснил, этот «братский народ дал мне приют и возможность» писать (Возрождение, 1927. 20 янв.).
Начало работы над романом относится к 1922 г., когда писатель сообщал в письме к дочери Людмиле: «<…> пишу с горением давно не бывалым», — и просил ее, работавшую в то время художником берлинского журнала «Жар-Птица», подготовить обложку, на которой, по его замыслу, должен был быть изображен «апокалипсический зверь» (символика апокалиптического «зверя из бездны» была смысловым стержнем романа). Но мысль о пробуждении в человеке зверя под давлением чудовищных обстоятельств возникла, конечно, раньше. Еще в публицистике 1919 г. Чириков утверждал: «<…> вожди большевизма сделали все, чтобы помочь зверю в русском человеке» (Утро Юга, 1919. 27 янв. Статья «Революционная психопатия»).
Интерес к появившемуся произведению был огромен. «Читают нарасхват, — радовался автор. — В библиотеках месячные очереди». В 1930 г. роман был переведен на датский язык и разошелся за три месяца.
Но если читатель был потрясен книгой, критика оказалась не столь единодушна. Претензии предъявлялись как художественной стороне романа, так и его идейному содержанию. Критики были недовольны растянутостью повествования, мелодраматизмом, излишней публицистичностью и увлечением автора философствованием. Эмигранты-политики возмущались тем, что писатель отказывался безоговорочно признавать правоту и святость белого движения, называли его «клеветником», а роман — «самооплеванием», поскольку о поведении добровольцев сначала узнали братья-чехи. Ведь, как писал один из участников дискуссии, чехи могли подумать, «какая же мерзость было это белое движение» (Варшавский В. // Последние новости, 1927. 10 марта). Противником Чирикова выступил П. В. Струве, защитником — А. С. Изгоев, который, проведя аналогию между «протестами», обращенными против романа Чирикова, недовольством общественности романом И. С. Тургенева «Отцы и дети», и возмущением, которое высказала А. Л. Толстая рассказом Л. Н. Андреева «Бездна», счел возмутительной попытку вивисекции художественного произведения политическим скальпелем (Руль, 1927. 12 янв.).
Сам Чириков, подчеркивал в предисловии к роману «хроникальность» и «документальность» исторического материала, положенного в основу эпопеи. И действительно, роман носит отчетливо выраженный автобиографический характер. В нем отражены детали биографии писателя, явившегося участником и очевидцем описываемых событий. Боль за потерявшихся близких питалась переживаниями, связанными с судьбой сына Евгения, который, попав в плен к красным и чудесным образом освободившись из него, потеряв ногу, отправился тем не менее на фронт. По словам Г. Н. Михайловского, сына писателя Н. Г. Гарина-Михайловского и сотрудника Министерства иностранных дел в 1914–1920 гг., «судьба занесла его (Евгения. — М.М.) потом через Кавказ в Туркестан и Закаспийскую область», где «ему пришлось нищенствовать и со страшными усилиями» (Михайловский Г. Н. Из истории российского внешнеполитического ведомства: 1914–1920. Кн. 2. М., 1993. С. 257), но в конце концов ему удалось перебраться за границу. Дочери писателя в Крыму переболели сыпным тифом, сын Георгий был вольноопределяющимся в районе Перекопа. Наконец дача в Бати-Лимане (близ Байдарских ворот), где сам Чириков, забросив (впервые в жизни!) художественное творчество и занимаясь рубкой деревьев, проживал первое время после победы большевиков (он был, по свидетельству знавших его, страшно «подавлен большевистской революцией», — Михайловский Г. Н. Указ. соч. С. 278), послужила прообразом «чистого домика с колоннами», где пережидали трагическое время герои «Зверя из бездны».
Но не только крымские впечатления отразились в книге. Читатель наверняка узнает описание приюта Бориса и Лады, приемы конспирации, которые сопутствовали возвращению Владимира под отчий кров, в обстоятельствах, которые сопровождали жизнь Чирикова на окраине Астрахани еще в дореволюционные годы. «Жил я тогда на окраине города, на пустующей пока даче, в виноградниках <…>, — вспоминал впоследствии писатель, — кругом безлюдье <…>». А когда ему надо было приютить скрывавшегося от властей пришельца, он поступил следующим образом: осветил окно зеленой лампой, в это время нежданный посетитель «должен был пробраться к этому окну и сидеть, пока я не погашу лампу и не раскрою окна. Тогда он влезет в мою комнату» (Лица: Биогр. альм. Вып. 3. М.; СПб., 1993. С. 332–333).
Но главное в романе — то «страшное и зловещее», то «белое, красное, зеленое безумие» (Айхенвальд Ю. Рецензия на роман «Зверь из бездны» // Руль, 1926. 3 нояб.), свидетелем которому Чириков был. И художник подтвердил это мнение, сказав позднее, что в «Поэме страшных лет» ставил перед собой не «историческую», а «чисто психологическую задачу обнажения в человеке, под влиянием братской междоусобицы, „зверя“, разрушающего в его душе вообще культурные и, в частности, христианские ценности» (Возрождение, 1927. 20 янв.). А именно, отстаивание не классовых, а общечеловеческих ценностей считал Чириков самым важным для себя.
314
…«кто посетил сей мир в его минуты роковые». — Строка из стихотворения Ф. И. Тютчева «Цицерон» (не позднее 1830 г.).
315
Погоди немного, отдохнешь и ты… — Несколько измененная строка стихотворения М. Ю. Лермонтова «Из Гете» (1840). У поэта: «Подожди немного…».
316
…из «Игоря»… — упомянута опера А. П. Бородина «Князь Игорь» (завершена Н. А. Римским-Корсаковым и А. К. Глазуновым в 1890 г.).
317
Смело мы в бой пойдем за Русь святую… — Строка из песни русских солдат (продолжение: «И как один прольем кровь молодую…»), впоследствии «переписанной» в советском духе В. И. Лебедевым-Кумачом (1941).
318
…благоухающие ароматом… утра жизни. От этих душ пахнет ландышем и сиренью. — «Утро жизни», «сирень», «ландыш» — устойчивые понятия и символы в художественном мире Чирикова (ср. названия рассказов «Утро жизни», «Сирень»).
319
Будка — здесь: сарай.
320
Корнилов Лаврентий Георгиевич (1870–1918) — генерал от инфантерии. В июле-августе 1917 г. — верховный главнокомандующий. В конце августа поднял мятеж. Один из организаторов белогвардейской Добровольческой армии. Убит в бою под Екатеринодаром.
321
…тернистый путь Ледяного похода… — Ледяной поход, или «Первый Кубанский поход», предпринятый Корниловым, который в конце 1918 г., командуя Добровольческой армией, вошел в Ростов, но под напором красногвардейских отрядов вынужден был отвести свои войска на другой берег Дона. В конце февр. 1919 г. Добровольческая армия двинулась к Кубани, надеясь там получить поддержку населения, а в середине апр. осадила Екатеринодар, при штурме которого Корнилов и погиб. После этого руководство армией принял А. И. Деникин, снявший осаду и уведший войска в степи и только в начале мая вернувшийся на Дон. Чириков специально напоминает о «тернистом пути», желая вызвать у читателя ассоциацию с терновым венцом — символом страдания, возникшим из евангельского рассказа о колючем терновом венце, надетом на голову Христа перед казнью.
