Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)
Забыл, что никакую победу никогда нельзя считать окончательной.
Забыл, что, имея в руках такую огромную землю, надобно быть разве что богом, чтобы её удержать.
Забыл, что прошлое всегда наличествует, и наличествует грозно. Поэтому вельми удобно соединить с ним своё горе, или злость, или неудачу и даже радость, пренебрегать же им не дано никому.
Забыл, что прошлое молчит лишь до тех пор, пока его угнетает равнодушие или беспечность, не способная тревожиться.
В радости своей Долгорукий был слишком беспечен и забыл о прошлом, которое стояло здесь, за воротами Киева, гнездилось в самом Киеве, окружало князя отовсюду коварством, недоверием, пренебрежением, чёрной злобой и ещё более чёрными намерениями.
Прошлое попыталось напомнить Долгорукому о себе уже утром следующего дня, когда на Ярославов двор привезены были две странные дубовые клетки из-под Белгорода, где Изяслав, удирая, бросил их возле моста через Ирпень, видимо слишком обременённый поклажей.
- Что там в этих клетках? - спросил Юрий, когда ему сказали о них.
- Какие-то выродки, княже.
Долгорукий вышел посмотреть. Он не любил никаких отклонений от естественного совершенства ни у животных, ни у людей, не терпел карликов, слюнявых, горбатых, считая, что они приносят несчастье, а потому лучше убрать их с глаз. Поэтому, когда увидел Лепа и Шлепа, посматривавших на князя сквозь дубовые прутья, глазами перепуганными, но одновременно и полными ненависти, велел тотчас же:
- Вытряхните их оттуда!
Но когда карликов выпустили из клеток, они, по обыкновению, вцепились друг в друга, отвратительно завертелись чуть ли не под ногами у Долгорукого, Юрий брезгливо отступил от них, крикнул отрокам:
- Гоните их со двора, и из Киева тоже!
Озверевших от голода и ненависти друг к другу недоростков с трудом разняли, выбросили их из Киева одного через Лядские ворота, другого через Подольские ворота, однако Леп и Шлёп вскоре сошлись и как-то забыли о взаимной вражде, потому что нужно было думать, как прокормиться на этой земле.
А Киев тем временем снаряжал послов к ромейскому императору. Снарядили княжеские лодьи для Берладника и Дулеба, берладницкая дружина должна была сопровождать своего князя до самого Дуная и там ожидать возвращения: с самого рассвета на отдельные лодьи складывались дары от киевского великого князя для императора Мануила и для высокородной невесты, принцессы Ирины, на берег Почайны выехали Долгорукий с сыновьями и союзниками, вышли священники с епископом Нифонтом, вышли лучшие люди, собрался весь Киев и Подол, снова звонили колокола в церквах, снова были пения и светлые слёзы, объятья, затем пир наверху, в золотой гриднице Ярослава, а потом в Печерском монастыре, а потом на Красном дворе, а потом на Подоле с простым людом, князя хотели видеть всюду, хотели видеть все, он не умел никому отказать, пил и ел со всеми, пел песни, слушал похвальбу, все его знали, у всех было что сказать о новом великом князе.
- Вот это князь! К нему и голова идёт, и ноги несут!
- Счастье быть под таким князем!
- Сокол и кречет!
- И за соколами вороны гоняются!
- Беззаботен, потому как силён!
- Тебе лишь бы беззаботность! Ходить по Киеву да смотреть, как ветер девкам подолы задирает?
- А что мне от Мстиславовичей! Надрывался от работы, а в животе от голода урчало, будто у вепря.
- Се князь! Не люд у него в руках, а он в руках у людей!
- Пока пьёт, да гуляет, да обнимает жён!
- Каких жён? Послал в Царьград за принцессой!
- А сам не спускает с коленей Оляндру суздальскую!
- В веселье потопит весь Киев и погубит!
- В веселье и смерть мила! Люд озверел от голода, а теперь бери, ешь, радуйся! Юрий богатств своих не жалеет для люду, а богатства у него такие, что никогда, почитай, не закончатся.
- Не тот славен, кто много имеет стад, а тот, иже многих врагов шлёт в ад!
- Охота тебе подыхать?
- Сам подыхай!
- Ежели ты не хочешь ни жить, ни умирать, так чего же ты хочешь? Только нищий не хочет ни жить, ни умирать, а прозябает!
- А с князем Юрием живём!
- Разум, справедливость, отвага, щедрость - всё за ним, а стало быть, и за нами!
- Где ещё будет ваше всё!
Кипело, вопило, шипело тайком вокруг, кое-кто спрятался, кое-кто исчез, Войтишич залёг на своём дворе, ссылаясь на старость: "Человеку предназначено родиться, склоняться к упадку, болеть, переносить надлежащую кару, умирать, будь оно проклято!" Исчез куда-то Иваница, не поехал с Дулебом, отторгнутый недоступной теперь ни для кого Оляндрой, отдалённый, как и раньше, от Ойки. Петрило днём суетился, исполняя волю Долгорукого, хотя и избегал слишком часто попадаться ему на глаза, а по ночам в сопровождении двух своих зловеще-чёрных охранников, которых днём никто никогда не видел, ездил по Киеву, проверял стражу, покрикивал: "Бди и слушай!"
Днём или ночью проскальзывали в Киев пешие гонцы от Изяслава, приносили тайные вести, несли князю на Волынь весточки от боярства. Изяслав не примирился с утратой Киева, не сидел тихо в своём Владимире, да бояре и не давали ему покоя, пока он живой. Толкали его впереди себя, выставляя щитом и копьём своим: бей, прорывайся, возвратись, захвати, утвердись!
В церквах молились; за Юрия - в Киеве, за Изяслава - во Владимире и Луцке; молитвы бывали откровенные, бывали и хитрые: "Ослаби, остави, отпусти, господи, нам грехи наши вольные и невольные, умышленные и неумышленные, веру утверди, язык врагу укроти, хорошо сохрани перед братией сей, яко благий бог и человеколюбец. Аминь".
А кто враг?
И знал ли Юрий, что, добыв себе множество друзей, он одновременно добыл врагов столько, что у него в глазах потемнеет? Что после нескольких дней радостей и торжества в Киеве ждут его пять таких тяжёлых лет, в которые можно втиснуть не одну такую жизнь, какая у него была до сих пор, но и тысячи, быть может, не хватило бы?
Стычки, раздоры; бегали князья, суетились; мелкота, ничтожество, позор. Со временем историк пренебрежительно отметит, что битвы удельных междоусобиц, которые гремели в нашей истории, маловажны для разума и не богаты ни мыслью для философа, ни красотами для живописца.
А Юрий Долгая Рука вынужден был потратить всю свою жизнь в этих малозначительных стычках и раздорах, упорно пронося сквозь них главную цель и мысль; теперь же, когда осуществилось задуманное, должен был снова погружаться в то, из чего вырывался всеми силами своей души.
Изяслав позвал себе на помощь польского и чешского князей, угорского короля, посылал старого князя Вячеслава, чтобы пошёл и сел в Киеве, прогнав младшего по возрасту Юрия, иначе угрожал сжечь волость Вячеслава. Добрый Вячеслав с плачем умолял Юрия: "Приди, спаси от племянника!" Долгорукий послал на запад сыновей с дружинами, а потом пошёл и сам. Шесть недель стоял под Луцком, избегая кровопролития, позвал на помощь Владимирка Галицкого, вынудил Изяслава целовать крест о мире, тогда забрал с собой своего брата Вячеслава, возвратился в Киев, надеясь на мир. Но Изяслав, у которого ещё и губы не обсохли после целования креста, снова собрал недовольных бояр, пошёл следом за Юрием, метнулся к чёрным клобукам, снова начал подговаривать их хана Кунтувдия выступить вместе против Долгорукого.
Осень, зима, новая весна. Из голодного года - в голодный год, до нового хлеба ещё далеко, а кормить Киев нужно. Трудно прокормить врага, но и друга так же тяжело. В Киеве шёпоты, тёмные хождения, сговоры, что-то готовится, что-то зреет, угроза витает в воздухе, каждую ночь через ворота города проникают посланцы от Изяслава и к Изяславу, беззвучно открываются ворота боярских дворов, не затихает возня на дворе у Войтишича, из монастыря святого Феодора выходят один за другим святые да божьи монахи, спускаются на Подол, растекаются во все концы, вздыхают, проливают слёзы в беднейших хижинах и землянках. Над кем льют эти слёзы? Не такого князя достойны люди. Власть так же, как бог, это всегда - усилия. Но может ли иметь власть человек пустой, бездеятельный, недобычливый? Видит лишь прислужников, не видит народа своего.
- Кто же это? - удивлялись киевляне. - Изяслав? Тот овладевал не только властью, но и свободой, а Долгорукий - князь настоящий. Великий князь.
Все великие князья умерли. Так всегда велось. Живые не принадлежали к большим, не могли быть великими. Боги и владетели велики лишь тогда, когда мертвы. А то, что не великое, достойно презрения и изгнания.
- И тогда снова придёт Изяслав, а с ним приползёт в Киев сонмище бояр, замызганных и бородатых? Нам же милы суздальцы Юрия, молодые, да пригожие, да добрые, как ангелы.
От рождения и до самой смерти с простого человека постоянно требуют. Простые же люди - ничего и ниоткуда. Теперь настало время требовать им. Чего? Справедливости и хлеба.
