Эдвард Резерфорд - Париж
Тем не менее Луиза не могла не признать, что, по крайней мере пока, немцы вели себя сдержанно. Разумеется, они заняли несколько зданий: люфтваффе расположилось в очаровательном Люксембургском дворце, Геринг предпочел поселиться в «Рице», где, как скоро услышала Луиза, нередко наряжался в шелковые и атласные платья и надевал драгоценности, хотя имел вкус не к мужчинам, а к женщинам и их ему регулярно поставляли прямо в гостиничный номер. Другие немецкие генералы подыскали себе частные особняки. Было понятно, что оккупационным войскам был дан простой приказ: не раздражайте местное население и развлекайтесь как хотите.
Что до парижан, то после первоначального массового бегства город снова стал наполняться. Жизнь должна продолжаться – так им сказал сам патриот Петен. Для многих представителей старой армии, монархистского правого крыла и кое-кого из буржуазии, кто, как и Петен, никогда не испытывал особой любви к демократии, новый режим оказался не так уж плох. Что касалось лагеря левых, то коммунистам Москва приказала сотрудничать с немцами, поскольку после подписания нового пакта Гитлер был новым союзником России.
Как и предсказывал Тома Гаскон, Гитлер приехал в Париж на несколько часов в одно из воскресений июня и узнал, что не сможет подняться на Эйфелеву башню из-за повреждения тросов. Никто не знал, кто сломал лифты. Ходили слухи, будто за этим стояли какие-то люди из Маки, но район старых трущоб умел хранить молчание. Никто и никогда не докопается до истины в этом происшествии.
Луизе нужно было решать, что делать.
План она составила еще до рождения малыша. Растить ребенка в борделе она не хотела, поэтому нашла скромную, но приятную квартиру неподалеку, напротив Музея искусств и ремесел, и наняла няню. Ребенок в этой квартире жил, а Луиза проводила там все свободное время. Своими апартаментами на улице Монморанси она продолжала пользоваться как рабочим кабинетом для управления заведением.
Луиза подсчитала, что к десятилетию мальчика расплатится со всеми долгами и накопит достаточно средств, чтобы отойти от дел и даже отложить приличную сумму в качестве наследства сыну. Таков был ее план.
Она назвала ребенка старинным французским именем Эсме, которое означало «обожаемый». Ему предстояло получить все то, чего была лишена Луиза: его появление в этом мире было желанным, мать никогда его не покинет и он всегда будет знать, что любим.
Когда она впервые упомянула Шарли о своей беременности, то откровенно рассказала о своих намерениях.
– Я выбрала тебя отцом своего ребенка, – сказала она, – но хочу родить его только для себя. Ты абсолютно свободен. Я сама обеспечу его.
Она гордилась тем, что могла сказать так, и твердо решила, что никто, даже Шарли, не разлучит ее с сыном. И у нее было еще одно условие.
– Я не хочу, чтобы твой отец и мачеха знали об Эсме. Пусть это будет нашей с тобой тайной. Пообещай мне это.
Шарли это требование показалось странным, но он согласился. Все остальное он принял довольно легко. Хотя Луиза так и не рассказала ему правду о своем происхождении, он догадывался, что для нее сын чрезвычайно важен. Большинство мужчин, полагал он, были бы только рады, если бы с них сняли ответственность за незаконнорожденного ребенка. Все же ему хотелось сделать что-то для своего сына. Он не считал это каким-то особенно добродетельным поступком со своей стороны – легко быть щедрым, если ты богат.
– Ты можешь навещать нас, – сказала Луиза, – только никогда не пытайся забрать у меня сына.
Она все продумала, но германской оккупации не предвидела.
Что же теперь делать? Луиза не имела ни малейшего желания привечать в своем заведении приспешников Гитлера. Может, закрыть дело прямо сейчас? Удастся ли ей продать его во время оккупации?
Июль еще не закончился, когда один неожиданный телефонный звонок еще больше усложнил положение Луизы. Это была Коко Шанель. Несколько лет назад великая законодательница мод решила жить в роскошном номере отеля «Риц» и теперь звонила оттуда.
– Хотела сообщить вам, Луиза, что «Риц» буквально кишит германским высшим командованием. Я сказала им всем, что вы – мой друг и что «Приглашение к путешествию» – лучшее заведение в Париже.
– О…
– У них полно денег.
– Знаю.
Среди французов это уже стало больным вопросом. Деньги, которые Франция выплачивала Германии на содержание оккупационных властей, пересчитывались в германские марки по очень невыгодному для французов курсу. В результате оккупанты могли позволить себе в Париже любую роскошь.
– Я сказала им, что вам можно доверять, – продолжала Коко. – Не подведите меня.
И повесила трубку.
Когда Шарли поведал отцу и Мари, чего он хочет, Роланд счел идею нереальной.
– Нет никакой организации, к которой можно было бы присоединиться, – напомнил он.
– Значит, надо ее создать.
– Жаль, что мы потеряли столько людей, – сказал виконт.
Речь шла не только о ста тысячах, убитых в мае и июне. К моменту окончания военных действий немцы захватили в плен миллион французских солдат. Даже те войска, которые были эвакуированы в Дюнкерке, Британия, не зная, что с ними делать, затем отправила обратно во Францию, и бо́льшая их часть тоже в конце концов оказалась в немецких лагерях для военнопленных.
– Насколько я могу судить, – заметила Мари, – люди нашего круга в основном поддерживают Петена.
– Именно поэтому меня вряд ли заподозрят, – сказал Шарли. – А вы станете моим прикрытием. Если мы будем вести себя как консервативная аристократия, немцы решат, что мы на их стороне.
Возможность представилась лишь две недели назад, когда перед замком остановился большой автомобиль в сопровождении двух мотоциклов, из которого вышли щегольски одетый полковник германской армии и два молодых штабных офицера. У двери военный вежливо представился как полковник Вальтер и объяснил, что он осматривает замки, выбирая те, которые могут быть реквизированы для нужд армии.
Он прекрасно говорил по-французски, и Шарли предположил, что в задачи полковника входит не только осмотр замка, но и проверка его обитателей. Когда Мари пригласила полковника и его подчиненных остаться на обед, они с готовностью согласились.
Во время обхода замка быстро выяснилось, что и немец, и Роланд де Синь – потомственные военные. Шарли еще передвигался, опираясь на трость, и полковник поинтересовался, не был ли молодой человек ранен.
– Нет, господин полковник. Это был несчастный случай. Из-за перелома я не участвовал в боях.
– Надеюсь, вас лечили хорошие доктора.
– Очень хорошие. Я лежал в Американском госпитале.
Полковник кивнул с сосредоточенным видом, и Шарли понял, что все сведения, скорее всего, будут проверены. В целом же свои взгляды полковник Вальтер выразил, когда беседовал с Роландом:
– Французская армия сражалась отважно, месье. Но ваше верховное командование не подготовилось должным образом.
– Я придерживаюсь того же мнения, – ответил Роланд. – С вашей стороны любезно было отозваться с похвалой о наших войсках.
Определяющий момент, однако, наступил чуть позже. Они оказались в старом холле, где висел замечательный гобелен с единорогом, и остановились, чтобы полюбоваться им.
– Это поистине красиво, – восхитился полковник Вальтер. – Жемчужина в идеальной оправе. Гобелен всегда находился в замке?
Роланд припомнил обстоятельства, при которых покойный отец купил шпалеру, и его осенила идея.
– На самом деле, – сказал он, быстро перекраивая факты, – этот гобелен приобрел мой отец. За него просили довольно большую сумму, но отцу стало известно, что, если он не купит шпалеру, она достанется еврею. Поэтому он заплатил. – Роланд посмотрел на полковника. – Нам казалось, что этому единорогу место здесь.
– Ага. – Полковник Вальтер одобрительно кивнул. – Благое дело.
Шарли отметил, что двое штабных офицеров слегка расслабились.
Обед прошел в приятной обстановке. Немцы вели себя исключительно корректно, и тем не менее было очевидно, что семью де Синь они уже отнесли к числу тех, кого Германия хотела бы привлечь на свою сторону.
Когда они уезжали, Роланд счел возможным выразить надежду, что его известят заранее, если армия решит занять замок.
– Конечно, – ответил Вальтер и улыбнулся. – Берегите гобелен.
Шарли практически не сомневался, что больше их семью оккупанты не побеспокоят.
Все еще с тростью, но в остальном вполне здоровый, в воскресенье Шарли отправился к Луизе. В ее квартире он не был с прошлой осени, а в последний раз они виделись, когда Луиза навещала его в госпитале. Это случилось лишь однажды, потому что она опасалась встретиться с кем-нибудь из его семьи.
Под мышкой – так, чтобы всем было видно, – он держал книгу Селина, любимчика французских реакционеров. Антисемитизм этого автора внушал трепет даже нацистам.
