Евгений Чириков - Зверь из бездны
— Дяденька Улыба! Привези нам заливных орехов! — кричали девочки.
— Ладно! Привезу!..
Поднялись на гору и опять стали спускаться под горку. Деревня Веселенькая начала пропадать из виду. Вот в последний раз блеснула она своими новенькими озаренными вечерним солнцем крышами и исчезла… Солнце садилось, заливая все вокруг золотом и румянцем… А солнце здесь было так велико, что казалось, будто огромное Пурпуровое озеро стоит над сверкающими, как снег, горами…
— Это что же за горы так ярко блестят впереди? — спросил я.
— Это и есть Сахарные горы…
Чем ниже опускалось огромное солнце, тем великолепнее делались горы. Розовый свет перемешивался на этих горах с голубым сиянием, а вершины горели золотыми краями. И когда я начал пристальнее всматриваться в эти Сахарные горы, я вспомнил, что видал их с крыши нашей дачи, когда наблюдал за закатом солнца…
Скоро мы въехали в облака, и твердый синеватый сахар застучал под копытами лошади…
На Сахарных горах
Все круче поднималась дорога, и все чаще белая лошадка приостанавливалась от усталости. Твердая вначале дорога местами делалась мягкой, потому что с утесов сыпался на нее сахарный песок, в котором вязли и колеса, и ноги лошади… В облаках, плавающих в ущельях и повисших на утесах, было трудно рассмотреть окрестности, но в тумане ярко рисовался контур высоких гор с золотистыми вершинами. Белые орлы парили в высоте над нами. Казалось, что мы всюду окружены снегом и льдами, так бел и чист был горный сахар. Но вот в тишине, обвевавшей горы, послышалось постукивание, словно каменщики обделывали мраморные глыбы. Долго не мог я понять, что это за сроки звучат в тишине, но вот в тумане закопошились маленькие фигуры людей с лопатками и кирками в руках.
— Бог в помощь! — сказал Улыба и остановил лошадку.
— Спасибо! — ответило несколько голосов сразу.
Я спрыгнул с телеги и поклонился рудокопам.
Оказалось, что мы подъехали к шахте: целые груды залитых сахаром грецких орехов были сложены около маленького сахарного домика. Из отверстия шахты вереницей выходила обсыпанная сахарной пылью мелюзга с такими же орехами. Под ногами хрустел сахарный песок и обломки заливных орехов.
— А это что за старичище? — спросил один из рудокопов, показывая на меня пальцем.
— Прохожий… — ответил Улыба.
— Странствующий?
— Странствующий… Идет к Розовому Озеру.
Рудокопы, опершись оземь лопатами и кирками, с любопытством рассматривали меня и расспрашивали, из каких я краев и чем занимаюсь. Я рассказал им в коротких словах свои приключения, и они удивленно качали головами.
— Теперь уже поздно идти тебе дальше… Ночуй у нас, а утром до восхода солнца поднимешься на вершины гор и спустишься в Розовую долину.
— Верно. Теперь темно: покатишься с гор и разобьешься. Чем выше, тем сахар крепче, а на вершинах он такой гладкий, словно лед…
— Завтра мы дадим тебе санки, взберешься на горы, а оттуда скатишься!
— Разобьется! — кричал кто-то, махая руками.
— Как-нибудь спустится!.. — успокаивал другой.
Все кричали, советовали, и трудно было прийти к какому-нибудь решению.
— Ну, ты тут оставайся, а мне надо домой! — сказал Улыба и, взяв топор, начал рубить и складывать в телегу сахар. Потом мы с ним простились, как давнишние друзья, и Улыба поехал и скоро пропал в облаках. Только временами было слышно, как стучала его лошадка копытцами по твердому сахару…
Скрылось солнце. Рудокопы кончили работу и, разжигая костры из сахарного кустарника, рассаживались группами там и сям по склону гор. В сахарном домике загорелся синенький огонек. В вышине вспыхнули большущие серебряные звезды. Выкатилась вдруг откуда-то громадная луна серебристо-зеленоватого цвета, и Сахарные горы засверкали разноцветными огоньками, как сверкает зимою иней на лунном свете… Внизу горы были окутаны облаками, а вверху горели алмазами, и все это было так чудно и удивительно, что душа трепетала от восхищения.
Маленькие рудокопы ужинали заливными орехами и жженым сахаром и пели свои веселые песни.
Только теперь я хорошо разглядел луну: более я уже не сомневался, что луна смешная и превеселая рожа. Она моргала глазами, кривила рот и делала такие гримасы, словно ела то что-то очень приятное, то что-то очень кислое…
Рудокопы поужинали и легли спать, а я долго не мог сомкнуть глаз и все смотрел на луну, а луна смотрела на меня. Подошел ко мне старый рудокоп и спросил:
— Не спится, старичок?
— Не спится…
И мы разговорились. От него я узнал, что иногда Луна опускается на горы и лижет длинным языком сахар. Бывали случаи, когда, увлекшись этим занятием, Луна скатывалась кубарем с гор и долго не могла подняться на высоту — и от этого происходили лунные затмения…
— Ну а как у вас? Видно луну-то? — спросил старый рудокоп.
— Видно, только у нас она кажется втрое меньше. А бывает, что ее и не видно…
— Это значит, она прячется за Сахарными горами или купается в облаках, — объяснил рудокоп.
Я стал расспрашивать его о работах в шахтах. Оказалось, что кроме заливных грецких орехов они находят в недрах гор желтые жилы из леденцов, разноцветную карамель и обсыпанную сахарной пылью клюкву…
— Иногда попадается и яблочная пастила, только редко, после дождей…
— Куда же деваете вы эту сладкую руду?
— Мелюзга разбирает. Работаем по очереди, а берем, сколько кому понадобится… У нас ведь не сеют хлеба…
— Как так? А меня угощали в деревне Веселенькой розовым хлебом!
— Этот хлеб у нас тоже природный… Есть у нас река Радостная, так вот кое-где по берегам и попадается этот розовый хлеб… Режем его лопатами и печем…
Долго мы болтали со старым рудокопом. Наконец он сладко зевнул и сказал:
— Спать надо!
— Пожалуй, и я лягу…
— Пойдем в дом!
Мы пошли в сахарный домик и улеглись на сахарном песке…
— Ты меня разбуди пораньше, чтобы не проспать мне!.. — попросил я.
— Спи спокойно…
Мы замолчали. Я лежал и прислушивался к тишине. Иногда ветер шумел в горах, и тогда казалось, что где-то играют на гитаре.
— Что это такое? — спросил я засыпавшего уже рудокопа.
— А это крепкий сахар на вершинах звенит от ветра… Теперь еще тихо, а иногда, в сильный ветер, начинают лопаться и падать сахарные скалы, так тогда гремит такая музыка, точно в горах великаны разбивают стеклянные замки…
Я лежал и прислушивался к приятным звенящим звукам и незаметно задремал под эту тихую мелодичную музыку.
— Пора!
Я открыл глаза. Старый рудокоп зажег синий огонек и собирался на работу.
Не хотелось вставать. Я лежал, охал и покашливал.
На рассвете в горах бывает ветер, и потому теперь немолчно звенели сахарные скалы и утесы, и казалось, что где-то далеко настраивают много-много гитар.
— Ветерок начал играть! — заметил старый рудокоп и сладко зевнул.
А около домика уже толпились и побрякивали инструментами рудокопы, и все громче раздавались их перекликающиеся голоса.
— А ты, старичок, вставай, а то опоздаешь… Пойдем вместе: я иду на верхнюю шахту…
Я поднялся, потянулся, съел три заливных ореха и сказал:
— Пойдем!
— Возьми саночки-то! — сказал рудокоп и ткнул ногой в небольшие сахарные сани с желтыми леденцами вместо подрезов[74].
— Не развалятся? — спросил я.
— Крепкие! Из синего сахара!
Мы вышли. Вереница рудокопов с синими фонариками в руках тянулась в сумерках к шахте и словно проваливалась сквозь землю.
— Прощайте! — крикнул я, сняв шапку.
— Счастливый путь! — ответило несколько голосов.
И мы со старым рудокопом начали тихо взбираться на горы.
В горных долинах встречались рощи из сахарных деревьев, похожие на покрытые мягким пушистым снегом сосны и елки. Стволы и ветви у них были коричневые, из пережженного сахара, а листья из зеленоватого мармелада… Я мимоходом обломил ветку и, обрывая листочки, с удовольствием ел их… «Вот если бы в нашем саду росло хотя одно такое дерево!» — думал я, оглядывая чудесную рощу.
Старый рудокоп с удивлением смотрел на меня и ухмылялся:
— Ну и жадный же ты, братец мой! — сказал он, когда я, объев листочки, принялся ломать и сосать веточки.
— А разве вы не едите этих деревьев?
— Выдумал! У нас они на дрова идут…
— Эх, вы!.. Не понимаете… — сказал я и опять стал думать, как хорошо было бы поставить такое дерево на Рождество вместо елки… Как кончилась бы елка, сейчас уронили бы на пол сахарное дерево, и в одну минуту от него остался бы один только ствол…
Когда мы выходили из рощи, на дорожку выскочил олень, белый с золотыми ветвистыми рогами… Пугливо посмотрев на нас, олень прыгнул через дорогу и помчался на горы…
