Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны
Состоявшіеся въ Парижѣ въ маѣ 1921 г. торгово-промышленный съѣздъ и въ январѣ 1922 г. торгово-промышленное совѣщаніе дали довольно богатый матеріалъ для обрисовки того политическаго багажа, который готовитъ торгово-промышленная эмиграція для дня своего возвращенія въ Россію. Въ рѣчахъ видныхъ представителей торгово-промышленнаго міра П. П. Рябушинскаго и Н. X. Денисова были отчетливо формулированы взгляды на основные вопросы политическаго момента, причемъ взгляды эти были одобрены съѣздомъ и совѣщаніемъ въ ихъ цѣломъ и, слѣдовательно, могутъ болѣе или менѣе почитаться мнѣніемъ и всего находящагося заграницей организованнаго русскаго торгово-промышленнаго класса. Каковы же эти взгляды? Вожди торговой и промышленной Россіи заявили, что они — убѣжденные противники реакціи, что они не только не отвергаютъ февральской революціи, но стремятся закрѣпить тѣ измѣненія въ соціально-политическомъ строѣ, которыя соотвѣтствуютъ здоровымъ потребностямъ и національнымъ нуждамъ русскаго народа. «Съ чѣмъ мы придемъ въ Россію?» — вопрошалъ П. И. Рябушинскій. «Прежде всего мы должны придти съ миромъ, убивъ въ себѣ жажду мщенія. Во-вторыхъ, мы должны заявить, что земля перешла къ крестьянамъ разъ навсегда и никогда не будетъ отнята. Въ отношеніи промышленности, мы пойдемъ на все — вплоть до участія рабочихъ въ прибыляхъ — но только отъ одного требованія мы не откажемся: хозяевами и распорядителями останемся мы сами, ибо иначе торговля и промышленность останутся въ запустѣніи и разореніи». Н. X. Денисовъ къ этому добавляетъ, что для «хозяйственнаго и политическаго возстановленія Россіи необходимо тѣсное сотрудничество всѣхъ группъ, классовъ и націй, основанное на справедливомъ удовлетвореніи ихъ интересовъ. Солидарная работа производительныхъ классовъ должна находить твердую охрану въ демократическомъ правовомъ строѣ страны, удовлетворяющемъ также справедливому требованію народовъ Россіи на самоопредѣленіе».
Итакъ, никакой контръ-революціонности, никакой реставраціи, мести и каръ противъ народа. Нуженъ правовой, демократическій строй, Россія должна стать страной буржуазно-демократическаго правопорядка при интенсивномъ развитіи всѣхъ ея производительныхъ силъ.
Позиція занята въ общемъ правильная, особыхъ возраженій или опасеній формулированные взгляды не вызываютъ, остается не предаваясь чрезмѣрному оптимизму выждать момента, когда удастся перейти отъ словъ къ дѣлу, чтобы получить возможность сдѣлать окончательный выводъ и оцѣнку.
Нужно еще особливо подчеркнуть важную для нашей земледѣльческой страны позицію, занятую въ отношеніи помѣщичьяго земледѣлія. П. П. Рябушинскій опредѣленно заявилъ, что «торгово-промышленный классъ — на сторонѣ крестьянства. Земля должна остаться у крестьянъ. Собственники земель должны принести эту жертву, ибо это диктуется государственной необходимостью». Маститый лидеръ торгово-промышленной буржуазіи, трезво учитывая фактъ исчезновенія съ политической сцены помѣстнаго дворянства, лишній разъ представилъ возраженіе маніакамъ теоріи классовой борьбы, утверждающимъ о солидарности интересовъ торгово-промышленной и земельной буржуазіи. Подобно другимъ странамъ, и въ Россіи обозначилось тоже расхожденіе во взглядахъ — и интересахъ — помѣщичьяго и торгово-промышленнаго слоевъ. Русскій торгово-промышленный классъ, порывая съ помѣстнымъ дворянствомъ, протягиваетъ руку крестьянству и зоветъ его къ совмѣстной борьбѣ за свободу, производительность и частную собственность.
Повторяемъ еще разъ, только на практикѣ — и въ самой Россіи — удастся провѣритъ, соотвѣтствуетъ ли и въ политической сферѣ купеческое слово реальному политическому дѣлу.
VIII. е. Интеллигенція
Мы дали посильную штриховую зарисовку роли отдѣльныхъ классовъ русскаго народа — крестьянства, помѣстнаго дворянства, рабочихъ, торгово-промышленныхъ группъ — въ теченіе гражданской войны. Остается еще постараться очертить роль интеллигенціи, какъ слоя внѣклассовою, надклассового и межклассового.
Революція и гражданская война еще разъ подчеркнули идеализмъ и безкорыстную любовь къ народу со стороны интеллигенціи, но съ очевидностью выяснилось, что при этомъ интеллигенціи не хватаетъ государственнаго опыта, размаха, школы и выдержки. Лишенная старымъ режимомъ возможности прилагать свои силы на практикѣ и насильственно оторванная отъ участія въ государственномъ строительствѣ, интеллигенція, призванная революціей къ кормилу правленія, выказала свою теоретичность, незнаніе жизни и людей, книжность. Къ этому надо добавить еще изрядную мягкотѣлость, неврастеничность, боязнь отвѣтственности, гипертрофію стремленія къ коллегіальности, отсутствіе твердой воли и умѣнія практически осуществлять поставленное передъ собою заданіе. Въ то же время большевики проявили недюжинную волю къ власти и темпераментность въ проявленіяхъ своего упорнаго стремленія захватить власть въ свои руки, удерживая ее любой цѣной, рѣшительно ни передъ чѣмъ не останавливаясь.
Не только отсутствіе государственнаго опыта наложило свою печать на работу интеллигенціи, но и склонность ея къ разъѣдающимъ государственную идею началамъ максимализма. Страшнымъ оказалось и отвращеніе интеллигенціи къ аппарату государственнаго принужденія, столь сильно было почти всеобщее отвращеніе передъ силой, вѣра въ слово и убѣжденіе. Государственное толстовство свелось къ приложенію въ области управленія принципа непротивленія злу насиліемъ, начатому примѣненіемъ, кн. Львовымъ и широко развитому Керенскимъ. Анти-государственный максимализмъ штурмовалъ твердыни власти, не стѣсняясь въ средствахъ и не останавливаясь передъ широкимъ примѣненіемъ насилія. Въ отвѣтъ Временное Правительство слишкомъ часто, чтобы не сказать всегда, безвольно проявляло словесное лишь сопротивленіе, не считая нужнымъ прибѣгать ко всей совокупности мѣръ государственнаго воздѣйствія и принужденія. Несправедливо, конечно, было бы отрицать тотъ фактъ, что и изъ среды Вр. Правительства раздавались трезвые голоса, настаивавшіе на томъ, что власть должна быть властью, а не только ея оболочкой, но, въ конечномъ результатѣ, голоса эти оставались вопіющими въ пустынѣ и реальныхъ послѣдствій не имѣли. Все это расшатывало самый принципъ власти, подрывало ея авторитетъ, сводилось къ фейерверку словесности. Накопившееся годами отвращеніе къ репрессіямъ, полицейскимъ мѣрамъ, карательному воздѣйствію — заставляло отворачиваться отъ примѣненія силы даже и тогда, когда власть была въ революціонныхъ рукахъ. Желаніе сохранить безкровность революціи, характеризовавшую ея первые шаги, свелось къ недостаточному сопротивленію преступленіямъ.
Революціонный паѳосъ и слѣпое преклоненіе передъ конституціонными гарантіями не давали даже возможности и помышлять о временной, вызванной обстоятельствами, пріостановкѣ дѣйствія этихъ гарантій. Большевики и уголовные преступники долго имѣли возможность безнаказанно творить свое злое дѣло, не останавливаясь передъ безсудными казнями, а смертная казнь по суду была возстановлена — и то только на фронтѣ — лишь тогда, когда дѣло разрушенія арміи было уже почти довершено. Время было пропущено, наверстать его было почти невозможно, а тутъ еще у Керенскаго сорвалось неврастеническое восклицаніе о томъ, что онъ все равно ни одного смертнаго приговора не подпишетъ и не конфирмируетъ. Власти перестали бояться, понявъ, что безнаказанность гарантирована, такъ какъ власть не противится злу насиліемъ.
Даже въ отношеніи къ уголовнымъ преступникамъ въ революціонные дни въ обывательско-интеллигентскихъ кругахъ началъ проявляться духъ всепрощенія. Сердца многихъ такъ размякли, всѣмъ хотѣлось забвенія печальнаго прошлаго, что не останавливались и передъ амнистированіемъ даже уголовныхъ. Въ иныхъ мѣстахъ изъ тюремъ выпускали уголовныхъ съ нарочитой цѣлью вызвать анархію и панику, а также сжечь архивы суда и расправиться съ чинами судебнаго вѣдомства или уголовно-розыскной части, кое-кому мѣшающими и опасными. Но были и безкорыстные сторонники раскрытія уголовныхъ отдѣленій мѣстъ заключенія. Въ тюрьмахъ различныхъ городовъ вспыхивали бунты, которыхъ администрація обычно не въ силахъ была подавить. Уголовные разбѣгались по городу, терроризируя населеніе и пополняя ряды тѣхъ, кто впослѣдствіи сталъ выступать подъ именемъ большевиковъ. Прекрасной иллюстраціей того, какъ на зарѣ революціи относились къ уголовнымъ преступникамъ, можетъ послужить исторія небезызвѣстнаго на югѣ бессарабскаго разбойника Катовскаго, которому удалось выйти изъ одесской тюрьмы, долгое время показываться въ публичныхъ мѣстахъ и вызывая къ себѣ явное вниманіе и, даже, симпатію публики. Катовскій дошелъ до того, что устроилъ съ благотворительной цѣлью публичный аукціонъ своихъ кандаловъ. Нашлось не мало любителей присутствовать и участвовать на этомъ своеобразномъ аукціонѣ. Впослѣдствіи Катовскій примкнулъ къ большевикамъ, съ которыми, однако, онъ скоро разошелся и сталъ во главѣ шайки головорѣзовъ, воевавшихъ съ совѣтской властью.
