Решад Гюнтекин - Зелёная ночь
Впрочем, не только Урфи-дэдэ посещал великий святой,— да не оставит он нас своей заботой! —- и ещё кое-кому он являлся. Вот, например, председатель городской управы Салим-паша, восстав как-то утром с больной головой — накануне он вернулся поздно ночью с очередного банкета,— долго вспоминал страшный сон, который ему приснился, наверно, из-за переполненного желудка, и, содрогаясь от ужаса, припомнил, что ему вроде мерещился длиннобородый призрак в зелёной чалме...
Тем временем на площадь прибыл в экипаже начальник округа Мюфит-бей и произнёс перед софтами длиннейшую речь, полную нравоучений и наставлений. Он уговаривал, обещал, что в тех медресе, куда их направят, им будет очень хорошо, но софты и слышать не хотели ни о чём.
— Перед властью мы склоняем головы... Ломайте медресе,— кричали они,— но отсюда мы не уйдем!.. Погибнем мучениками под развалинами... Мы готовы предстать перед господом богом... с окровавленным челом!..
Вскоре после начальника округа к месту происшествия пожаловал ответственный секретарь партии. Джабир-бей был в своей неизменной охотничьей куртке с меховым воротником, в высоких сапогах, в руках он вертел нагайку. Перед тем как отправиться к зданию медресе, Джабир-бей имел беседу с начальником жандармерии и просил сопровождать его. Но Убейд-бей наотрез отказался.
— Не взыщите,— заявил он.— Вам прекрасно известно, что в трусости меня нельзя упрекнуть. Если потребуется, я готов один выступить против батальона неприятеля... Но сила святых... этого я боюсь. Тем более речь идёт не о каком-нибудь сопротивлении властям. Бедные люди, даже не препятствуют разрушению здания... «Обрушьте развалины на наши головы,— говорят они,— мы хотим умереть мучениками». Разве за этими словами скрывается преступление?
Джабир-бей появился в прескверном настроении, он был зол не на шутку. Помахивая нагайкой, он направился к воротам медресе и, остановившись у самой двери, громовым голосом произнёс грозную речь, обращаясь и к софтам, засевшим в своей школе, и к софтам, толпившимся на улице.
— Разве неизвестно, — как всегда говорил Джабнр-бей,— что балканцы отрезают носы, уши, ноги несчастным мусульманам, вытаскивают крошечных младенцев из материнского чрева и насаживают их на вертел?.. До каких пор будет продолжаться это упрямство и реакционность? Если правительство когда-то расстреливало из пушек янычар, то теперь, если понадобится, пушки разнесут это здание в один миг...
Джабир-бей неистовствовал, распаляя свой гнев, надеясь устрашить непокорных софт. Щёлкая нагайкой в воздухе, он вызывал противника на бой. Ах, если бы нашёлся хоть один, кто осмелился бы принять вызов! Но все головы склонились в лицемерном смирении и почтении. Только в первых рядах плакали старухи да древние ходжи.
Джабир-бей снова отправился в резиденцию начальника округа и долго совещался с Мюфит-беем.
Был вызван начальник жандармерии. Мутасарриф неуверенным голосом начал отдавать Убейд-бею распоряжения, которые больше походили на просьбу. Джабир-бей уселся в углу комнаты и с равнодушным видом читал газету, давая понять, что он ни во что больше не вмешивается.
Но начальник жандармерии был по-прежнему твёрд в своём решении.
— Моя приверженность правительству и партии известна всем. Подобно орлу, я распростёр крылья над городом... И вы, ваше превосходительство, надеюсь, не станете отрицать, что ради покоя страны я тружусь в поте лица, без устали... Но я только что докладывал бею-эфенди, что данный вопрос — это, так сказать, вопрос морали. Прикажите, я пошлю жандармов. Однако если вы, вопреки моему заявлению, всё же станете настаивать на том, чтобы я лично отправился к месту происшествия, соизвольте принять мою отставку.
Оказавшись между двух огней, Мюфит-бей попал в совершенно безвыходное положение. Не зная, что предпринять, бедняга растерялся. Ни одна из сторон не желала прийти ему на помощь. Председатель городской управы заявил, что он нездоров, сел в коляску и улизнул из Сарыова. Мюдерриса Зюхтю-эфенди нигде не могли найти, он будто в воду канул. Начальник округа, ломая руки, метался по кабинету, жалобно смотрел на Джабир-бея, словно хотел спросить: «Ну, что же делать?» Лицо ответственного секретаря было чернее тучи, глаза тусклы. Газета, которую он только что с таким вниманием разглядывал, делая вид, будто читает её, разорванная валялась на полу.
Наконец мутасарриф не выдержал и повторил вслух вопрос, который раньше задавал только глазами. Джабир-бей с лёгким презрением пожал плечами.
— Брат мой, ведь это вы здесь представляете наше конституционное правительство. И вы не знаете, как справиться с жалкой кучкой долгополых чурбанов?.. Сила и власть в ваших руках... Принятое решение должно быть приведено в исполнение.
Губы у Мюфит-бея дрожали, во рту пересохло, колени подкашивались... Что делать?
Должность начальника округа Сарыова была, прямо сказать, на редкость удачным постом. Когда руководящие силы округа договаривались и действовали в полном согласии, то и дела у мутасаррифа шли прекрасно. Чтобы управлять сложной государственной машиной, достаточно было лишь изредка подписывать кое-какие бумажки,— занятие, конечно, нехитрое, вроде как у ходжей, которым достаточно побормотать над больным, чтобы тот выздоровел.
Но как только между государственными мужами возникали разногласия, всё менялось. Тогда каждый стремился перетянуть начальника округа на свою сторону, и несчастный Мюфит-бей лишался покоя, терял несколько килограммов драгоценного веса, который он так успешно нагуливал благодаря прекрасному воздуху, обильной пище и двенадцатичасовому сну.
Как радовался Мюфит-бей, когда видел, что по какому-нибудь вопросу все едины и согласны,— значит, не надо расстраиваться, значит, его мягкосердечная душа может не волноваться. Поскольку все согласны, значит, всё правильно.
Но стоило вдруг возникнуть разногласиям или же конфликтам между отдельными личностями, как сразу же у начальника округа появлялась непереносимая забота: надо было думать, самостоятельно принимать решение... Это было так же трудно, как вытащить из ножен саблю, которую никогда не применяли в деле...
И, кроме того, при подобных разногласиях частенько приходилось поддерживать не ту сторону, которая права, а ту, у которой сила. Необходимость действовать именно таким образом больно задевала чиновничью совесть и человеческое достоинство доброго мутасаррифа, и бедняга только попусту мучился и страдал.
Поэтому, наверно, никто в этом крае не ценил согласие и союз так высоко, как Мюфит-бей. Едва отцы города на официальном или даже частном собрании начинали говорить между собой в резких тонах, как Мюфит-бей тут же бросался улаживать конфликт и мирить противников. Именно по этой причине начальника округа величали не иначе как добродетельным, справедливым, высоконравственным, ангелоподобным... и другими соответствующими словами...
Не найдя поддержки у ответственного секретаря, господин мутасарриф был в отчаянии. Пришлось действовать самостоятельно, и Мюфит-бей приказал начальнику полиции, старому Хаджи Рашиду-эфенди, следовать за ним с отрядом полицейских, сел в коляску и снова отправился к месту происшествия.
Перед медресе по-прежнему толпился народ. Правда, волнение уже улеглось. От усталости многие уселись прямо на земле, примостились вдоль стен домов или на пороге. В толпе сновали разносчики воды, продавцы шербета и фруктов.
Окна домов, выходящих на площадь, были облеплены женщинами, которые сбежались, наверно, со всех концов городка. Такое обилие зрительниц вызвало самое праздничное настроение у софт, и они под руку расхаживали вдоль домов, изредка останавливаясь и украдкой поглядывая на окна, или же громко беседовали, стараясь привлечь внимание представительниц прекрасного пола.
Как только к месту действия прибыла коляска начальника округа, толпа снова заволновалась, площадь огласилась криками,— начался второй акт спектакля.
Разносчики прекратили торговлю и спешили на всякий случай убраться со своими лотками в укромное место. Из окон истошно кричали женщины,— это матери созывали своих детей, боясь, как бы их не раздавили на улице.
Вновь прибывшие чувствовали себя прескверно. У мутасаррифа, несмотря на его внушительный вид, цепенели руки и ноги, а старый начальник полиции прямо места себе не находил. Старик уже многие годы страдал воспалением мочевого пузыря, и когда он получил приказ мута-саррифа следовать к месту происшествия, у бедняги начались такие позывы, что ему срочно пришлось бежать во двор, к фонтану, чтобы не осквернить недавно совершённое ритуальное омовение...
Подобает ли такому набожному, богобоязненному человеку, как Хаджи Рашид-эфенди, всю жизнь проведшему в посте и молитвах, действовать заодно с людьми, которые собираются разрушить гробницу угодника божьего? Нет, не подобает! Но что поделаешь, служба — дело подневольное. Если беднягу вышвырнут на улицу, над его семьёй, несчастными детьми даже собаки станут смеяться. Будь хаджи зятем шейха ордена Кадири, как Убейд-бей, он знал бы, что делать...
