Оливия Кулидж - Римляне
Теперь Дио нужно было держаться стены, пока не упадут два последних шара. Магнус начал уставать, хотя его скорость еще была достаточной на шестом шаре. Макро уже мчался вдоль склона Палатинского холма. Дио уже различал лошадей соперника. Они шли мимо, задевая его колесницу. Вот и шестой барьер. Дио обошел его, слегка набрав скорости. Он в отчаянии замахнулся хлыстом на Магнуса, но удержал руку. Последний поворот!
Дио смутно различал сквозь грохот колес шумное дыхание, стук копыт, дребезжание колесницы по неровной земле. Сейчас он изголодавшимися легкими с шумом втягивал воздух. Покачиваясь, то и дело пригибаясь, он позабыл обо всем: о тщеславии, любви, мести, даже отчаянном желании разбиться вместе с Макро. Глаза Дио покраснели от пыли, пот, смешанный с грязью, струился по его лицу. Сейчас он гнал с одной лишь мыслью: продержаться до конца и победить.
Макро, должно быть, начал уставать. Ему удалось слегка нагнать Дио, но ненамного. Лошади уже выбились из сил, ноздри у них раздувались, морды были вытянуты вперед. Не самое подходящее время для маневров, и все же Макро попытался на повороте ударить своей колесницей колесницу Дио, чтобы сломать его колесо или разбиться вместе. Упряжки, запряженные парой лошадей, использовали подобный трюк, потому что их колесницы были более устойчивыми и лошади бежали медленнее. Но даже в таком случае этот маневр мог привести к беде, потому что колесница – неуклюжее орудие, и все зависит от того, чтобы умело зацепить ось колеса противника на нужной скорости и под нужным углом. Четверки никогда не практиковали этот фокус, может, только от бешеной злобы или отчаяния, потому что в противном случае спасти их могло одно лишь чудо. И вот когда Дио притормозил на повороте, Макро направил своих лошадей под углом, вместо того чтобы следовать по кругу, и поджидал, пока Дио не подойдет поближе.
Дио не предвидел его маневра. Чувство безысходности прошло или, по меньшей мере, значительно умерилось. Ощущение бешеной скачки рассеялось, осталась только протянутая на песке нанесенная мелом линия седьмого барьера. Дио слишком поздно понял, что и ему и Макро несказанно повезет, если они сейчас останутся в живых, и, всем телом навалившись на внутренний борт, он постарался препятствовать падению колесницы.
Его спас Магнус, спас, не рассчитав поворота. Лошадь дважды наскочила на упряжку Макро, и без того испуганную криками толпы. В третий раз Дио вожжами и хлыстом заставил Магнуса повернуть. Но тут Дио нечаянно послал Магнуса вперед, а Макро, который медлил с поворотом, предоставил ему полное пространство. Магнус совсем не хотел поворачивать, но Виндекс и Дева уже замедляли ход. Ведомый остальной упряжкой Магнус чуть не налетел на стену, ограждающую Палатинский холм. Когда Дио нечеловеческими усилиями удалось выправить упряжку, Макро близко обошел поворот и прижал колесницу к стене.
Теперь Макро был впереди, но у Дио оставался хлыст. Впереди была одна прямая полоса, а позади пылила по арене колесница Дакия. Бежали ли они вровень или нет? Колеса катились параллельно, и все зависело от длины колесницы или типа упряжи. Ни у одного из соперников не осталось больше сил. Оба замедляли ход, сначала Дио. Он останавливался, затем его примеру последовал Макро. Позади шел Дакий, и вот все три колесницы уже ехали в одну линию, соприкасаясь колесами. Колесница Дакия прошла мимо Дио, мимо его лошадей, надо его как-то остановить, осталось пройти совсем немного, всего три секунды, Макро сделал рывок вперед, его не удержать! Толпа неистовствовала, а секунды растянулись в века, каждый шаг лошади был замедленным. Наклониться вперед, взять хлыст – бесполезно, скакать дальше в облаке пыли, не пытаться определить, идет ли рядом Дакий, если бы удалось догнать Макро, который уже бешеным рывком преодолел черту.
– Ужасная жара! – воскликнул толстый римлянин, всегда ставивший на Красных. – Дакий пришел вторым. Кто бы мог подумать?
Малютка Грецина, стиснутая между своим отцом и толстяком, хотела сесть, словно неистовая скачка седьмого круга вымотала ее. Толстяк вежливо посторонился. Грецина поблагодарила его слабой улыбкой.
– Ничего, моя дорогая, – отмахнулся толстяк, восторгаясь прелестями Грецины. – Мы же ничего не проиграли. Все пари уже позади!
– Хочешь перенести пари на следующие скачки? – прорычал Макро, когда они с Дио шли бок о бок по арене в сопровождении Дакия.
Дио с улыбкой махнул Лоллии рукой. Он чувствовал себя ослабевшим. Разум подсказывал, что лучше оставить Лоллию в покое, но чувства переполняли его.
– В следующий раз я буду победителем.
– На что поспоришь?
Дио расхохотался. Теперь он понимал, как глупо было спорить с Макро и любезничать с Лоллией, но все это уже не имеет значения. Возможно, Грецина тоже усвоила урок. И все пари уже позади.
Дорогие усопшие
На празднике роз в мае римляне поминали усопших. В серых предрассветных сумерках на широкие дороги, окаймленные памятниками, потому что мертвые всегда хотели находиться рядом с живыми, начинали стекаться целые семьи из города. Впереди пешком шли беднейшие слои населения, ремесленники и вольноотпущенники, направляясь к своим неказистым мавзолеям, где в маленьких ячейках стояли урны с прахом их родственников, обозначенные пластинками из простого дерева, камня или металла. Столь же рано на дорогах появлялись босоногие дети, продающие увядшие букетики цветов или розовые лепестки, которые чаще всего и покупали бедняки, потому что они были самые дешевые. По обочинам дороги с ночи расположились лагерем торговцы всех мастей, предлагающие баночки простого или благовонного масла для лампад, бурдюки с вином для поминок, горсти разнообразной еды, смешанной с солью, чтобы окропить пламя у алтарей. С толпой мешались булочники и колбасники, соблазняя проголодавшийся народ вкусными закусками. Акробаты, жонглеры, фокусники и уродцы располагались вдоль дороги и громкими криками зазывали толпу. Казалось, что вдоль Аппиевой дороги будто из воздуха возникла невероятная ярмарка, которая так затрудняла движение на узкой дороге, что порой людям приходилось вовсе останавливаться. Постепенно стали появляться более обеспеченные граждане, и можно было уже видеть бабушку, восседающую на осле, или набитую ребятишками тележку, запряженную мулами. К общему гвалту присоединились вопли возниц и щелканье кнутов, которые понуждали толпу двигаться вперед, мимо гробниц богачей.
Сами богачи прибыли намного позже, и среди самых последних Кэцилий. Он восседал в красивой маленькой повозке рядом со своим дядей, а дюжина рабов, задыхаясь, бежала впереди и расчищала дорогу для экипажа. За первой повозкой следовали большие четырехколесные повозки с детьми, внуками, нянями и невестками. Процессию замыкали повозки с рабами, розовыми гирляндами, маслом, благовониями, ладаном и жертвенными животными. Повара и слуги ушли далеко вперед и уже приготавливали в особых залах праздничный обед.
На могиле каждого родственника была своя табличка с его прижизненным изображением, с указанием статуса и годов жизни. Маленьких детей подвели к могилам, чтобы они возложили цветы, прочитали по слогам имена и ощутили связь поколений. Тем временем Кэцилий с дядей зажгли лампады перед усыпальницами, вспоминая случаи из жизни теперь уже умерших родственников. После окончания ритуала детей отпустили с наказом найти старого Приска, сторожа, который покажет им маленький сад, всегда такой аккуратный, свою крохотную каморку, семейный склеп и, возможно, позволит с благоговением взглянуть на крематорий. Приск был рабом, рожденным в этой семье, и успел поведать уже двум поколениям о семейных тайнах.
Однако Приска не было в обычном месте. Дети, которым приказали вести себя тихо, заглянули в его каморку.
– Ш-ш! – произнесла старшая Луцилла. – Сейчас как раз молятся мертвым духам. Нельзя их беспокоить, иначе придется начинать заново. Пойдем в сад. – И дети гуськом вышли из комнатушки.
– Он сбежал смотреть на канатоходцев, – произнес юный Кэцилий, который сам был не прочь сделать то же самое. – Я все скажу дедушке, и Приска накажут.
– Приск, милый Приск! – шепнула Луцилла, пробираясь по саду. – Приск, мы ждем! – В кустах раздавалось сладкоголосое пение дрозда, но Приск не показывался.
На детей набросились няни, рассерженные тем, что дети без присмотра играли в саду и выпачкались.
– Я все скажу дедушке! – извивался в руках нянь Кэцилий. – Пустите меня! Я не хочу умываться! Мы просто хотели заглянуть за стену. Подождите, вот я расскажу все про Приска…
– И ведь скажет, – заметил управляющий, присутствовавший при семейной сцене. – Этот маленький разбойник никогда ни о чем не забывает. Эй, Квинтус, поправь гирлянду! Вот так-то лучше, и повесь ленту. Где этот болван?
Никто не ответил. Слуги научились держать язык за зубами и не лезть на рожон. Кроме того, они не очень хорошо знали Приска, хотя он и жил при усыпальнице уже двадцать лет. Вполне возможно, управляющий боялся ответственности, поэтому продолжал допрос.
