Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия
— Но к лицу ли мне связываться с шутом? Мой титул ограждает меня от наглых выходок шутов.
— Вы так думаете? Вы принц природный, а вот я граф новоиспеченный, моя мать в лесу в Курляндии шишки сосновые собирала. Изволили про сие слышать?
— Я…, - замямлил принц, не зная, что ответить, и не понимая к чему клонит граф.
— Так вот, поскольку я граф новоиспеченный, то мыслей людей знатных разуметь не могу. Порода знаете ли подкачала. А за управой на шута к знатному лицу обратитесь.
— К которому? — спросил принц Людвиг.
— Да вон оно и само. Это князь Волковский такоже шут государыни. А вон и новый шут из знатных — князь Голицын. Подговорите их, и они совместно Адамку накажут побоями.
Принц Людвиг нахмурился:
— Вы шутите, граф?
— Шучу? Совсем нет, принц. Я совершенно серьезно.
После этого Бирен отошел от принца….
Лейба Либман прибыл во дворец. Он был взволнован. Соглядатаи донесли ему о странном разговоре, подслушанном в одном из кабаков столицы, где собирались офицеры гвардии.
Он подошел к Бирену.
— Эрнест, нам нужно поговорить.
— Сейчас?
— Именно сейчас и в уединенном месте….
Пьетро Мира среди придворных Марию Дорио узрел. Она пользовалась после концерта вниманием всеобщим. Её окружали молодые офицеры и осыпали комплиментами.
"Она флиртует с этими вельможными юнцами и ей это нравиться, — подумал Мира. — А вот мне не по душе такое внимание офицеров. Но что я могу? Будь она моей женой я бы вмешался и…. Но она мне никто. Она официальная любовница Арайя. Но он сейчас смотрит на меня и радуется. Ему плевать на Дорио. Он желает досадить мне. Что же не стоит давать ему такой возможности. Стоит напустить на свое лицо улыбку и веселость".
Арайя же не упустил возможности подойти к Пьетро.
— Рад вас видеть, сеньор шут! У вас, как я вижу, дурное настроение?
— Отчего же, сеньор капельмейтер? С чего моему настроению быть дурным? Ведь это не мне совали в руки сапфир, но так и не подарили его.
— А вот вы про что! Но императрица подарила мне ожерелье. Вы и за 20 лет службы не скопите такой суммы, сеньор дурак. А эта шлюшка Дорио любит подарки. Её глазки так и загораются при виде бриллиантов. Знаете, что она станет выделывать ради них ночью? Даже мертвый от её ласк станет мужчиной.
— Странно, — парировал выпад Арайя Пьетро, — а меня она дарит ласками просто так, без бриллиантов.
Франческо побледнел. А затем кровь прилила к его щекам. Он гневался. Пьетро решил развить успех и продолжил атаку:
— А ежели у мужчины нет ничего кроме бриллиантов, и ежели даме более в нем оценить нечего, то…. — Пьетро развел руками и улыбнулся.
— Ты думаешь, что сможешь противостоять мне, Мира? — спросил Арайя уже серьезнее.
— А отчего нет? Разве вы новый фаворит императрицы вместо Бирена?
— Нет. Я только капельмейстер. Но я один и заменить меня некем. Это фаворита найти легко, а капельмейстера трудно. А ты, Мира, всего лишь шут. И таких как ты много. Так что почаще оборачивайся отныне. Вдруг кто-нибудь использует твой любимый неаполитанский кинжал против тебя?
Капельмейстер отошел от Педрилло….
Капитан в синем семеновском мундире держал Дорио за руку и что-то шептал.
— Сударыня! У вас чудный голос. Вы богиня!
Дорио посмотрела на рослого капитана и спросила:
— Я вас раньше при дворе не видела. Кто вы?
— Капитан лейб-гвардии Семеновского полка Иван Столетов.
— О! Вы русский, а по-немецки говорите словно немец.
— Но и вы сударыня владеете немецким сносно. Ведь вы не немка?
— Я итальянка и немецкий не мой родной язык. Он грубоват, а можете ли вы говорить на языке мой родины, капитан?
— Нет к сожалению. Но сносно владею французским языком. А не желаете ли, богиня, прокатиться со мной по Петербургу?
— С вами?
— Со мной на тройке с ветерком!
— Охотно. Тем более что императрице я более не понадоблюсь сегодня.
— Тогда прошу за мной….
Бирен и Либман ускользнули из зала и уединились в кабинете государыни. Он все равно пустовал в этот час и слуги беспрепятственно пропустили туда графа и банкира.
— Эрнест, в столице заговор против государыни!
— Что? Ты сошел с ума со своей подозрительностью, Лейба. Какой заговор? Откуда сведения?
— В одном из кабаков семеновцы обсуждали сие по пьяному делу.
— Да гвардейцы ежедневно то обсуждают. Русские как напьются, так и заговоры устраивают. Наутро проспятся и все — нет никакого заговора.
— Но не на этот раз.
— Лейба мне кажется, что ты нарочно пугаешь меня. Зачем тебе это?
— Да для того чтобы сохранить тебе жизнь! Ведь если Елизавета станет завтра императрицей, то мне не жить. Меня не выпустят отсюда русские. И потому мне нужно чтобы Анна сидела на троне, а ты состоял при ней! Выслушай меня, Эрнест!
— Хорошо, говори!
— Все нити заговора в дом фельдмаршала Долгорукого ведут. Напрасно тогда его пощадили. Я и тогда говорил, что он враг и враг опасный.
— Откуда сведения у тебя про фельдмаршала Долгорукого? — спросил Бирен. — Ты так и не сказал, как узнал про сие?
— Был в кабаке с сержантами полка семеновского некий слуга из дому фельдмаршала. Так вот, когда гвардейцы лишнего приняли, он и сказал им что не долго государыне Анне на троне сидеть. Пора дескать Елизавету Петровну на трон садить. Гвардейцы сразу спросили, а когда то сделается? И слуга ответил, что верно знает, что скоро.
— Вот как? И это все?
— А разве мало? — спросил Либман.
— Что же твои люди не крикнули "слово и дело", когда услышали такие слова?
— Зачем? Только спугнули бы заговорщиков. Взяли бы слугу и пару сержантов. Да разве это заговорщики? Это болтуны. А нам нужны в сетях те, кто сию паутину плетет. Нужно сказать императрице, Эрнест.
— И из-за слов пьяного холопа фельдмаршальского я должен матушку государыню пугать? Она весела нынче, Лейба, и не стоит ей настроение портить.
— Ты так думаешь, Эрнест? — Либман стал сердиться. — Но это глупо. Долгорукие нам враги смертные. И обратить внимание на слова сего слуги стоит.
— Хорошо завтра подумаем и над этим. Я думаю, что Долгорукие не сегодня станет Анну с трона свергать?
— Обещаешь, завтра про все государыне доложить?
— Завтра да. Но не сегодня. Сегодня праздник.
— Тогда я тебе своего человечка подошлю если надобно. Он все как было и расскажет.
— Не стоит. Я все сам государыне обсажу. А сейчас стоит в зал вернуться. Там весело…..
Анна смеялась шуткам Кульковского и Лакосты, когда взгляд её упал на человека, что скромно стоял в отдалении, прислонясь к колонне. Она сразу узнала его. Это был новый придворный шут князь Михаил Голицын.
"А вот и враг мой Голицын, — мелькнула мысль у царицы. — Стоит в стороне и не желает внимания привлекать к особей своей высокородной. Не желает годиться тем колпаком шутовским, коий я пожаловала ему за службу".
— Лакоста! — обратилась она к королю самоедскому.
— Что, матушка?
— А это там не Голицын ли прячется?
— Так точно, он. Шут твой Мишка Голицын.
— А чего это шут Голицын так к колонам жмется? И рожа у него такая постная? Разве порядок сие, ежели он шут ходить с такой рожей?
— А ему, матушка, служба при твоем дворе не мила! — выпалила Буженинова. — Сколь ден его вижу, сколь у него рожа такая. И не шутит, и не развлекает тебя. За что жалование то получает, что ты ему назначила? А ему платишь втрое противу моего!
— Так он нам сейчас свое жалование отработает, куколка. Лакоста! Поди и вели ему чтобы хоть квасом гостей обносил! Чего так стоять! Хоть польза какая от него будет. И меня пусть грешную не забудет. Я до кваску холодненького большая охотница. Мне хлебного простого!
— Скажу, матушка, — и Лакоста бросился исполнять приказание.
Императрица повернулась к шуту Кульковскому.
— А теперь ты, Кульковский, потешь меня. Что ты мне говорил про забавника отменного, коего при моем дворе до сих пор нет, но коий в переделах моего государства обретается?
Тимофей Кульковский, из дворян малороссийских обедневших, был приглашен ко двору графом Биреном два года назад. До этого он прапоршиком в драгунском полку состоял. И явился как-то денег просить у Бирена и проявил себя большим остроумцем.
Кульковский на бедность Бирену жаловался и рассказал, что к нему воры однажды забрались в команутшку убогую и стали шарить по сундукам в темноте, хозяина не заметив. И тогда Кульковский спросил их в голос: "Чего вы шарите в темноте, сердешные, коли я и днем здесь ничего найти ценного не могу".
Бирону прапорщик в драном мундире и худых сапогах понравился. Он ему и службу приискал новую денежную.
— Так что скажешь, Кульковский? — снова спросила императрица. — Али соврал?
