Виктор Вучетич - Сиреневый сад
Конференция беспартийных крестьян-бедняков, съезд учителей, конференция домашних хозяек, собрания рабочих железнодорожных мастерских, и всюду одна резолюция – нет Антонову! Да, теперь уж точно нет. Но без крови он не уйдет. И потому слушай сегодня ночь, Сибирцев, может быть, это будет самая трудная, самая тяжелая ночь в твоей жизни…
Тайник, который показала Сибирцеву Маша, его вполне устраивал: почти неприметная дверца выводила из мансарды, где была Машина комнатка, на обширный чердак. И там среди старой и теперь никому не нужной мебели, досок и ящиков можно было бы довольно прилично устроиться. Если бы бандитам пришло в голову производить на чердаке обыск, то, прежде чем здесь кого-то найдут, пройдет целый день, столько нагромождено тут всякого барахла. Но скверно другое, и это решило вопрос: лестница так обветшала, что спуститься по ней бесшумно практически невозможно. Коли уж Машины легкие шаги отдаются скрипами да стонами по всему дому, то что уж говорить о Сибирцеве, Прятаться в какой-либо из комнат бесполезно, найдут запросто. Все, что сделал Сибирцев, это отнес на чердак свой полушубок и вещевой мешок, а остановился пока на самом простом варианте. Окно в его комнате заплетено вьюном, глухой кустарник вдоль всей стены. Окно невысоко, даже подтягиваться особенно не нужно. Уйти наружу через него он всегда успеет, тем же путем нетрудно и возвратиться в дом.
Захотелось курить. Сибирцев поднялся, подошел к окну. И тут раздался осторожный скрип.
Сперва Сибирцев решил, что скрипнула ставня. Но скрип повторился, и шел он с террасы. Кто-то в темноте искал дверь, наткнулся на стол, чертыхнулся сквозь зубы, дернул за ручку, звякнула металлическая щеколда. Пора. Сибирцев снял наган с предохранителя и, перекинув ногу через подоконник, бесшумно сполз на землю, притворив за собой ставни.
В двух шагах от него, отделенные кустом разросшейся сирени, молча прошли трое или четверо человек по направлению к террасе.
Прижимаясь спиной к стене дома, Сибирцев скользнул следом за ними. Осторожно, чтобы не хрустнуло, пробуя землю сапогом.
– Власенко! – услышал он негромкий голос.
– Тута я, – отозвался человек с террасы.
– Ну, открыл? – спросил первый.
– Не, атаман, задвижка, хрен ее возьмешь. Ломать треба.
– Я те дам ломать, Власенко! Чтоб мне без шума! – громче, чем следовало бы, прикрикнул человек, которого Власенко назвал атаманом, И голос его показался Сибирцеву знакомым. Слышал его уже Сибирцев. Но кто, кто? Взглянуть бы… Нет, не мог вспомнить.
– Ступай проверь с той стороны. Там должен быть второй вход, через кухню. И не греми!
«Этот человек знает дом и знает, где у него входы-выходы, – размышлял Сибирцев,. – Значит, он из местных. Вот, наверное, почему мне и знаком его голос». Но, как ни напрягал память Сибирцев, вспомнить не мог. Оставалось ждать, благо никто по кустам не шнырял. А в том, что это бандиты, уже никакого сомнения не было. Хорошего человека атаманом не назовут.
Неожиданно хлопнуло окошко наверху, и Машин голос громко и возмущенно спросил:
– Эй, что там за люди и что вам надо?
Короткий топот сапог, щелчок затвора. Сибирцев выпрямился и поднял наган.
– Маша? – как-то растерянно и слабо прозвучал вопрос с террасы. – Машка! Машенька!!
Мертвая тишина, и оттуда, сверху, снова услышал Сибирцев:
– Яков? Ты?… – Страх, даже ужас, а может, и отчаяние, смешанное с невероятной радостью, – все это перемешалось в двух словах «Яков? Ты?».
– Я, Маша, я, живой-невредимый! Открывай скорей! – Голос атамана задрожал.
Сибирцева словно обухом по темени ударили. Яков? Не может быть… Его нет. Но он же сам только что слышал и узнал, конечно, узнал этот голос. Правда, стал он грубей, с хрипотцой, но это действительно голос Якова Сивачева, Яши, расстрелянного семеновской контрразведкой год назад, в феврале двадцатого года. «Постой! – приказал сам себе Сибирцев. – Спокойно, думать надо».
– Эй, свету! – крикнул атаман.
Кто– то зажег свечу в стеклянном фонаре, поднял над головой, высветив остальных. Всего их было пятеро. Мгновение спустя распахнулась дверь, и вышла Маша, замерла, прижав ладони к груди. Один из пятерых рванулся ей навстречу и схватил в объятия.
– Маша, Машенька… – будто в забытьи повторял он. Сибирцев услышал, как навзрыд заплакала Маша.
– Постой, пусти меня, – срывающимся голосом сказала она. – Я пойду маме скажу… Мама же умрет от радости.
– Мама… – эхом повторил Яков. Он повернул голову к свету, и Сибирцев увидел, что перед ним в самом деле Яша Сивачев, только возмужавший, с обтянутыми худыми скулами, но это он.
Как же так, Яков и вдруг бандит, атаман? Все перемешалось в голове у Сибирцева. Может быть, все-таки произошла какая-то ошибка? Может, показалось, и не атаман он, может, это послышалось Сибирцеву: ждал бандитов, нервы напряжены, вот и ослышался…
Яков подошел к краю террасы, пригнув голову, вгляделся в темноту, будто хотел увидеть Сибирцева, потом громко вздохнул и повернулся к своим.
– Ну докладывай, Игнат. Что у тебя?
– Обнаружили мы их с Ефимом. У самого брода. Они, значит, цигарку запалили, тута мы их и накрыли. А боле никого.
«Бандиты», – окончательно понял Сибирцев.
– Хорошо. Молодцы. Власенко! – Из тени вышел рослый худощавый казак в фуражке. – Давай заводи людей в усадьбу, пусть пока тут, в саду, сосредоточатся. А сам бери Игната с Ефимом, еще двух-трех казаков да к церкви. Нет, погоди. Пока собирай людей. Но смотри, чтоб ни одна собака не унюхала.
Сивачев взял фонарь и, махнув всем остальным рукой, шагнул в дом, притворив за собой дверь. Казаки затопали по ступенькам.
Сибирцев, воспользовавшись шумом, змеей проскользнул обратно к своему окну. Приподнял голову и увидел колеблющийся свет в зале. Там, слышно, что-то упало, похоже, стул, потом раздался прямо-таки нечеловеческий, какой-то утробный вскрик:
– Яша! Сынок! – И падение тела.
«Мать, – понял Сибирцев, – наверно, в обморок упала». В голове у него была полная каша. Все что угодно мог предполагать Сибирцев, но только не встречу здесь, в этом доме, с Яковом Сивачевым, действительно убитым! Сам Кунгуров об этом говорил. Помнит же Сибирцев… Что же делать?
Между тем в доме снова послышались рыдания Они постепенно стихли, и тогда Сибирцев услышал наконец то, чего ждал.
– Яков, – заговорила Маша, и голос ее напрягся. – Ты кто? Скажи мне честно. Может, ты бандит?
Яков как-то странно, с натугой рассмеялся. Очень искусственный получился у него смех.
– Ты с ума сошла, Машка… Ну какой же я бандит?… А что ты слышала про бандитов?
Сибирцев замер.
– Я слышала, что сюда идет банда.
– Кто тебе сказал?
– Мне? Ну это сейчас неважно, в селе говорят. Люди проезжие предупредили. Так кто же ты тогда?
– Предупредили, говоришь?…
– Яша, Яшенька, родной мой! – всхлипывала очнувшаяся Елена Алексеевна. – Живой, кровинушка моя! Я не верила, не верила, что тебя нет… Живой!
– Подожди, мама, – перебила Маша. – Ты мне не ответил, Яков.
– Машка, да что с тобой? Ты что, не рада меня видеть? – В голосе Сивачева прозвучала растерянность. – Мы, между прочим, сюда пришли, чтобы уничтожать бандитов… Понятно тебе? Только вот не знаем, где сейчас местное начальство, где… – он запнулся, – наши? Много их?
Маша молчала. Как хотел помочь ей Сибирцев!… Но оставалось только затаиться и слушать. Слушать…
– Откуда же я знаю?… Я из дому не выхожу… Много, наверно.
– А где они в церкви засели или в другом месте? Где сельсовет? А?
– Не знаю, Яша… Ничего не знаю…
– Яшенька! – Это снова Елена Алексеевна. – Господи, дождались наконец. Маша, а где же?…
– Мама! – перебила Маша, в голос ее зазвенел. – Подожди, я сама! Яша, а почему же вы ночью, как воры?…
С террасы послышался громкий стук. Сивачев прошел через комнату, где спал Сибирцев, и открыл дверь, впустив Власенко. Его силуэт четко обрисовался на фоне освещенного дверного проема в зал. Они подошли почти к самому окну, под которым притаился Сибирцев, и негромко заговорили.
– Ничего не удалось узнать, – пробормотал Сивачев. – Говорит, много… Черт его знает!… Придется тебе, Власенко, языка добывать. Душу из него вынь, но узнай, какие тут силы и где они. Узнаешь, сразу подтягивай за собой казачков. Перед самым рассветом ударим. Вот уже светлеет маленько. Начинайте по обстоятельствам без меня. Сегодня твоя ночь, Власенко.
Власенко молча выслушал атамана, молча же повернулся и ушел, затворив дверь.
В саду уже отчетливо слышались топот ног, фырканье лошадей, зазвенели уздечки, приглушенный говор. Видимо, казаки уже собрались и ждали только сигнала. Как же предупредить-то своих? Вся надежда на то, что там, у церкви, не такие раззявы, как те покойники у брода. Там не заснут и цигарками размахивать не станут.
– Ну, так о чем ты собиралась рассказать! – снова заговорил Сивачев, вернувшись в зал.
