Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова
Мансур, видя, что темник никак не реагирует на его рассказ, помолчав, продолжил:
– И еще я узнал, у орысов по их вере положено иметь всего одну жену. И у этого коназа Милована жены нет, но есть, как они говорят, невеста, которая скоро должна стать его женой. Она дочь их шамана и очень красивая. Как про нее говорили эти орысы, она не просто нежная цапля или жирная утка, а и то и то вместе, хоть еще совсем молода.
Бурундай, услышав последние слова тысячника, непроизвольно вздрогнул, напрягся. Мансур как бы проник в его тайные мысли и говорил о той, о которой он втайне мечтал и надеялся здесь в Орысстане встретить.
– Я больше всего хочу убить этого коназа, разорить его селение, и еще я хочу насладиться его невестой, еще до того как она стала его женой, – яростно и восторженно говорил Мансур.
– Так-так… – задумчиво повторил Бурундай, глядя на Мансура уже несколько иным взглядом.
Как и предпологал Бурундай Едигей пришел к нему и передал просьбу тысячника. Когда главный темник не сразу ответил согласием, а о чем-то немалое время размышлял, Едигей подумал, что Бурундай просто для вида изображает колебания, а на самом деле он уже со своим любимцем обо всем договорился, а его поставили в известность просто ради проформы. Едигей же не преминул высказал и свое пожелание:
– Я думаю, надо послать вместе с Мансуром старого сотника Алтана. Он более опытен и сумеет, если что удержать Мансура от опрометчивых действий.
– Что ж, пусть будет так, – согласился Бурундай, с трудом сдерживая гримасы, вызываемые внутренними чувствами.
А внутренние чувства самого темника гнали по следу этого коназа… отбить, посмотреть на его юную невесту, как Есугей отбил невесту у Челеду… Но он не мог бросить тумены, не мог не выполнить приказ Джихангира. Не хотел он посылать и Мансура, не хотел чтобы невеста коназа досталась ему… Но где-то в глубине души, чутьем полководца он предчувствовал, что не по зубам Мансуру окажется коназ Милован. Предчувствовал и очень на это надеялся…
Сотник Алтан без радости воспринял свое назначение быть чем-то вроде советника при молодом тысячнике Мансуре. Едигей не без умысла именно его предложил на эту «должность». В свое время именно Алтан считался наиболее достойным из его сотников, чтобы занять место тысячника, если таковое освободится. И когда таковое место в результате гибели одного из тысячников освободилось, именно Алтана Едигей собирался назначит на оное. Но тумен как раз попал в общее подчинение Бурундая и тот, узнав, о возникшей «вакансии», своей волей выдвинул Мансура, сотника из своего тумена. Потому, не любящий Мансура, Едигей и приставил к нему еще более его ненавидевшего Алтана. А вот почему этому не воспротивился Бурундай? Едигей, конечно, удивился, но от истинной разгадки был бесконечно далек.
Мансур, конечно, возмутился, что ему назначили «няньку», но возмутиться он мог только молча, ибо то что ему позволили орысской кровью смыть свой позор, вместо того, чтобы снять с тысячи и разжаловать в сотники, а то и в десятники… Это перевешивало все, и он решил не становиться «в позу», и более не ходить к Бурундаю, которого по-прежнему считал своим покровителем. В то же время Мансур сразу же обозначил свою твердую позицию – делал вид, что вообще не замечает Алтана. Надо отдать должное молодому тысячнику, за короткое время он сумел завоевать любовь и доверие своих новых подчиненных – сказывалась походная и боевая школа, которую он прошел в тумене Бурундая. И сейчас он все решения, не советуясь с Алтаном, принимал сам. Старому сотнику ничего не оставалось, как смириться. Он бы мог отказаться от этой своей непонятной «должности», если бы не преследовал и свою тайную цель. Мансур, мальчишка случайной волной вынесенный в тысячники. Такой должности другие добиваются годами и десятилетиями, имея в заслугах множество славных битв и походов. А здесь он горит желанием отомстить орысскому коназу за тот позорный бой, о котором не первый день судачат во всех туменах. Подобное «горение» плохой советчик в бою – это Алтан знал точно, опираясь на свой немалый опыт. Алтан надеялся, что Сульде сжалится над ним и за всю его долгую и не очень удачную военно-походную жизнь, наконец, пошлет ему настоящую удачу. А таковая случится, если этот чрезмерно горячий мальчишка будет убит или тяжело ранен и тогда тысячу возглавит он, Алтан. Он разгромит этого орысского коназа и большая часть добычи, а главное вся слава достанется ему. Он победителем вернется в свой тумен и тогда никто уж не посмеет оспорить его право быть тысячником. Вера в такой исход заставляла Алтана терпеть все моральные издержки.
По дороге несколько раз меняли проводников, потому как прежние вдруг решили сбежать. Их правда подстрелили, но раненые они не могли выполнять свои обязанности и их пришлось добить. Захватили новых, под страхом смерти заставили указывать дорогу их. Кто не соглашался, подвергались мучениям. Метод весьма действенный и во время этого более чем стоверстного перехода от реки Сить до села Киверичи, Мансур сумел «уговорить» проводников не только показать верную дорогу, но и рассказать все, что они знали о коназе Миловане, его селе и жителях села. Остановились верст за десять до Киверичей, чтобы отдохнуть, переночевать и с утра сделав последний переход с ходу атаковать вотчину так досадившего им князя.
Утром, построив воинов, Мансур обратился к ним с призывом, напоминающим тот, с которым Бату-хан обращался к своей армии перед штурмом больших и богатых городов:
– Бесстрашные и непобедимые богатуры! Завтра мы как степной вихрь налетим на селение орысского коназа, который недавно ушел от нас на реке Сить. Теперь уже ничто, ни его самого, ни его людей не спасет. В его вотчине есть и нежные цапли и жирные утки. Их животы уже сегодня станут вашими постелями. Но помните, невеста коназа, это моя почетная добыча. Все остальное это добыча ваша, ваших сотников и десятников. Весь следующий день после боя до захода солнца все там будет ваше!
Воины с воодушевлением восприняли слова своего тысячника. Ведь он фактически отдавал им и свою часть добычи, исключая только четверть положенную Джихангиру. Ну, эту четверть он подарить никак не мог, то было святое. А в остальном, Мансуру не нужна была эта добыча, он всего лишь жаждал расквитаться с коназом, унизить его. То, что Мансура явно стало «заносить», про себя отметил Алтан, его надежда, что он будет столь же несдержан в бою, все более крепла.
Мансур же хоть и горячился, но в то же время хитрил, лукавил, явно вводя своих воинов в заблуждение. Из рассказов пленных он отлично знал, что село не богатое и большой добычи там никак не взять. Да и насчет нежных цапель и жирных уток, он намеренно преувеличивал их число. Первому статусу в Киверичах соответствует всего одна – старшая дочь местного шамана, а второму жена того же шамана, несколько женщин из прислужниц коназа и опять же шамана и в какой-то степени жена и дочери старшего смерда, которого орысы зовут старостой. А вот насчет невесты коназа, младшей дочери шамана, Мансур не лукавил, но он строго настрого запретил ее трогать кому либо, эта молодая цапля-утка должна достаться только ему.
Мансуру крайне важна была эта победа, и он делал все, чтобы вдохновить своих воинов. Сам же он рассчитывал после битвы «отдохнуть» не на мосластых смердках, а на нежном пупе невесты своего врага, а может и ее сестры. Ведь они обе являлись, он это узнавал, девственницами…
Тем временем на Сити, наконец, были собраны некоторые запасы продовольствия и фуража. Войско Бурундая выстроилось в походный порядок и выступило в сторону Торжка. Сотня за сотней, тысяча за тысячей, тумен за туменом шли мимо груды тел из тысяч русских воинов, лежащих на льду Сити. Их никто не убирал, и им предстояло вместе с растаявшим льдом быть погребенными в реку, несущую свои воды в великую Волгу.
8
Киверичи готовились к возможному нападению. Тому способствовало, что село с двух сторон обступал густой лес, с третьей подходила дорога по краю болотистого перелеска. Ну, а с четвертой, тыльной стороны подступало почти непроходимое болото с узкой гатью на болотный остров. Это позволяло особенно зимой и ранней весной организовать довольно эффективную оборону, прежде всего против конного противника. Первым делом начали сооружать бревенчатое ограждение – тын, со стороны дороги. Благодаря этому тыну с большой долей вероятности можно было предположить, что татары будут вынуждены спешиться, чтобы штурмовать заграждение, и одновременно частью сил осуществлять обходные маневры. Но со стороны перелеска обойти село можно было, только зная проход в той топи. А с другой была узкая просека в лесу, которая выходила на овраг, который тоже на лошади не преодолеть и не обойти из-за глубокого снега. Правда овраг не очень широк, и пешему его перейти не трудно. Потому Милован распорядился дно оврага утыкать острыми кольями и замаскировать их снегом, превратив его в большую «волчью яму», а на краю со стороны села занять оборону полутора десяткам лучников.
