Гюстав Эмар - Береговое братство
— Что же нам делать? — вскричал дон Фернандо.
— Ждать, — ответил проводник.
— Прелестный край, — ворчал про себя Мигель, потирая бока, — даже земля уходит под ногами, на что же после этого полагаться? Ей-Богу! Море лучше во сто раз!
— Неужели мы тут останемся? — спросил дон Фернандо.
— До утра; разумеется, дорога нам отрезана, и надо проложить другую, теперь же поздно за это браться. Мы проведем ночь на этом самом месте.
— Да зачем же это? — запротестовал Мигель. — Ночлег на открытом воздухе вовсе не безопасен в таком краю, где горы пляшут, словно пьяные матросы.
— Это неизбежно — мы не можем достигнуть сегодня места, где полагали остановиться на ночлег.
— Зачем же нам стремиться именно туда? Разве нельзя отыскать другого?
— Мы в пустыне.
— Однако не совсем… Что за стена там виднеется?
— Ничего нет, — ответил проводник нерешительно.
— Полно, друг, ты смеешься надо мной!
— Не понимаю.
— Как! — вскричал дон Фернандо. — Разве ты не видишь на вершине этого пригорка, немного вправо, минутах в десяти ходьбы отсюда белые стены здания, наполовину скрытого деревьями?
— Надо быть слепым, чтобы не видеть, черт побери! — подтвердил Мигель.
Проводник содрогнулся, но тотчас же, по-видимому, собрал все свое мужество и принял решение.
— Сеньоры, — сказал он, — я вижу этот дом не хуже вашего. Я знаю его давно.
— Что это за здание? — осведомился дон Фернандо.
— Асиенда дель-Райо.
— Блистательное название, во всяком случае12, — с улыбкой заметил Мигель.
— Оно принадлежит дону Хесусу Ордоньесу де Сильва-и-Кастро, — невозмутимо продолжал проводник.
— А что это за человек? — поинтересовался дон Фернандо.
— Один из богатейших землевладельцев в провинции.
— Очень хорошо, но я не о том спрашиваю; сам-то он какой человек?
— Чистокровный испанец, пропитанный предрассудками до Мозга костей, ханжа, лицемер, развратник, коварный и лживый, но, разумеется, примерный католик — вот вам его портрет.
— Гм! Портрет не льстивый и если похож на оригинал, то последний весьма непривлекателен.
— Он точен. Позвольте мне еще раз настаивать на том, чтобы остаться ночевать здесь, это для нас будет лучше во всех отношениях!
— Разве нас плохо примут?
— О нет, нет! Этого опасаться нечего. Только…
— Только что?
— Странные слухи ходят про этого дона Хесуса Ордоньеса и про его дом.
— Да ну же, говори прямо! — вскричал с нетерпением дон Фернандо.
— Асиенда его имеет дурную славу в краю, люди благоразумные обходят ее стороной, страшные вещи рассказывают про эти старые стены… Поговаривают, будто там водится нечистая сила.
— Только-то! — радостно вскричал Мигель. — Вот славный случай посмотреть на привидение, который я-то уж ни в коем случае не упущу, поскольку жажду этого счастья всю свою жизнь, но ни разу еще не испытал его!
— Веди нас, Хосе, мы тут не останемся.
— Но…
— Полно говорить о пустых фантазиях, ведь мы не дети, которых пугают сказками, идем.
— Подумайте…
— И думать нечего! В путь!
— Если вы непременно хотите этого…
— Требую.
— Я покоряюсь вашей воле, но помните, что я только уступил вашим настоятельным требованиям.
— Разумеется, Хосе, я беру на себя всю ответственность.
— Так пойдемте, раз вы непременно этого желаете, но послушайтесь меня, будьте осторожны!
— Да чего же нам бояться-то? — рассмеялся Мигель. — Разве мы не такие же черти? Неужели сатана не будет добрым товарищем своим же?
Проводник пожал плечами с грустной улыбкой и двинулся в путь.
Спустя десять минут путешественники приближались к асиенде.
Когда они входили в ворота, Хосе увидел разглагольствовавшего среди кучки народа отвратительной наружности индейца, кривого и однорукого, тело которого было раскрашено, подобно тигровой шкуре, желтоватыми пятнами, а лицо, узкое, коварное, жестокое, просто отталкивало.
Возле него стоял серый мул, худой, с ввалившимися и окровавленными боками, понурив голову с покорностью отчаяния несчастного животного, не прирученного, но терзаемого человеком. Громадная собака с серой свалявшейся шерстью, с окровавленными ушами и гноящимися глазами, лежала у ног индейца.
Увидев этого человека, Хосе вздрогнул, в глазах его сверкнула молния, и он невольно прошептал:
— Каскабель здесь! Зачем?
Как тихо ни были произнесены эти слова, дон Фернандо услышал их.
Между тем проводник не останавливался, и всадники въехали вслед за ним во двор.
ГЛАВА III. Каков был на самом деле дон Хесус Ордоньес де Сильва-и-Кастро, владелец асиенды дель-Райо
Хосе обменялся со странно раскрашенным краснокожим быстрым взглядом, в который вмещалась вся ненависть, на какую способно человеческое сердце. Между ними легко бы могла завязаться жестокая ссора, если бы на парадном дворе не появился владелец асиенды, спеша приветствовать гостей.
— Гляди за шквалом, матрос, — шепнул дон Фернандо на ухо товарищу, — тут надо держать ухо востро.
— Будьте спокойны, ваше сиятельство, — почтительно ответил буканьер, низко склонившись к гриве своей лошади, быть может чтобы лучше скрыть насмешливую улыбку, адресованную испанцу.
Асиендадо дон Хесус Ордоньес был человеком средних лет, среднего роста и средней полноты, с правильными чертами и смуглым цветом лица, проницательным взглядом, закрученными кверху усами, ртом одновременно насмешливым и сладострастным; лицо его выражало то хитрое добродушие, что чаще всего не дает наблюдателю составить себе определенное мнение о человеке, с которым имеет дело; впрочем, он был радушен, приветлив, любезен во всех отношениях и соблюдал законы кастильского гостеприимства со всеми своеобразными его требованиями: путешественники не только были вежливо приняты, но еще и приветствованы с изъявлениями живейшей радости.
— Добро пожаловать в мое бедное жилище, кабальеро, — сказал асиендадо с усердным поклоном. — Вам, вероятно, известна наша поговорка: гость Богом послан, он вносит в дом радость и счастье. Итак, повторяю, добро пожаловать в мою плохенькую хижину! Все, что в ней находится, в вашем распоряжении, как и ваш слуга дон Хесус Ордоньес де Сильва-и-Кастро.
Эта речь была произнесена так быстро, не переводя духа, что дон Фернандо не имел времени вставить ни слова.
— Покорнейше благодарю, кабальеро, — наконец ответил он, сходя с лошади и бросая повод Хосе, — не имею слов выразить вам свою признательность за любезный прием. С час назад неподалеку отсюда меня с моим доверенным слугой и проводником-индейцем на пути застигло землетрясение. Поставленный перед невозможностью продолжать путь, я решился просить у вас приюта на несколько часов, принося извинение за беспокойство.
— Извинение! — вскричал асиендадо. — Вы, верно, шутите! Ведь это мне следует извиняться за то, что я не могу оказать вам достойный прием: землетрясение нас совсем переполошило, мои люди до сих пор еще не совсем опомнились от страха, все в беспорядке, но мы приложим все усилия, чтобы доставить вам возможное удобство.
После этого обмена любезностями асиендадо, предшествуемый мажордомом, рослым детиной с видом висельника, в черном бархате с ног до головы, толстой золотой цепью на шее и эбеновой тростью в руке — знаками его достоинства, — повел гостей в обширную комнату, где собирался оставить вновь прибывших, лично удостоверившись, что тут имеется все для них необходимое.
— К ужину позвонят через час, — сказал он и сделал движение, чтобы уйти.
— Позвольте, сеньор, — возразил гость, удерживая его, — я вам еще не назвал себя.
— Для чего? Вы мой гость, и мне этого достаточно.
— Вам, может быть, достаточно, но не мне, сеньор! Позвольте поблагодарить вас за вашу любезную предупредительность, но пользоваться ею я не намерен. Я — граф Фернандо Гарсиласо де Кастель-Морено, прибыл недавно в Чагрес и отправляюсь в Панаму, куда меня призывают важные вопросы — частные и политические.
Асиендадо почтительно снял шляпу, отвесил поклон до земли и дрожащим от волнения голосом вскричал:
— Граф Гарсиласо де Кастель-Морено, племянник его светлости вице-короля Новой Испании, родственник губернатора Кампече и испанский гранд первого ранга! О, ваше сиятельство, какая честь моему бедному дому, какое счастье для меня, что вы соблаговолили принять мое гостеприимство!
С этими словами он попятился к двери, не переставая кланяться, и наконец вышел в сопровождении мажордома, растерявшегося не меньше своего господина.
Дверь затворилась, и два авантюриста остались одни.
Мигель принес чемоданы и поставил их на стулья. Дон Фернандо тотчас принялся одеваться с помощью товарища, который добросовестно и со всем должным подобострастием исполнял свою роль слуги.