Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.
Сотник не велел спасать попавших в беду, только выговорил Ахматке:
— Ты ведешь нас туда, откуда нам нет обратного пути. Тем более с грузом.
— Обратно пойдем по гати.
Вот и пёрли татары, вполне осознавая, что отступать им некуда, что даже здесь, рядом с твердью, все они могут оказаться похороненными заживо. Они подбадривали себя криками:
— Кху-кху-кху!
— Ура-а-а-агш!
Расстояние сокращалось медленно, но упрямо. Вот уже выхвачены кривые татарские сабли, у дружинников блеснули в руках мечи, взметнулись топоры и шестоперы.
Храбры и ловки дружинники князя, только совладают ли они с сотней, хотя и поредевшей?!
Спохватился Данила-связной, нырнул зайцем в ерник, прыгнул в седло и понесся по тропе к охотничьему дому. Крикнул, подскакав:
— Готовься. Татарва может пробиться. Сотня их без малого.
Приукрашивал, конечно. Добрую половину сотня растеряла уже в болоте и в сече с дружинниками, но и полусотня — малая ли сила.
А Данила, оповестив защитников княжьего дома, скакал уже к засаде у гати.
Там было тихо. Казаки пока что не решили, как им поступить дальше: переть дуриком на смерть им не хотелось, но и возвращаться с пустыми руками они просто не могли. Темник их за это не помилует. Наказание же у та-. тар, как это повелось у Чингисхана и записано в его Джа-саке, ставшем законом для всех монголо-татар, — смерть. Так что, куда ни поверни, везде — клин.
Кто-то предложил:
— Не переметнуться ли? Одной веры мы — православной.
— Не поверят, — отозвалось несколько голосов. — Их, должно быть, негусто на острове, а нас — немало. Поостерегутся.
— Что верно, то верно.
У Шики тоже возникла мысль переманить днепровских казаков на свою сторону, но, прикинув, рассудил, что рискованно. Что у них на уме. Сподручно ли ждать ежечасно удара в спину?
Однако и отпускать их назад не хотелось. Тогда ведь как может получиться: уведомятся татары, что гать разобрана, нагонят сюда посошного люда, собрав его из дальних сел и деревень (из ближних все в крепости) и заставят чинить гать. Не станешь же по своим стрелять. Они, конечно, за стену кинутся, закончив работу, но и татары полезут на их плечах. Каков будет исход тогда, никак не предскажешь. В рукопашной крымцы тоже мастаки.
«Взять безоружных чтоб. Да на время — в конюшню».
Вот в это самое время подскакал связной:
— Худо дело, голова. Смяли заслон басурманы. Я княжий дом оповестил и — к тебе.
— Еще не легче. Сколько их?
— Сотня шла. Побили многих, но…
— Ясно. Нужно на помощь к дому идти. Разделимся. Я здесь останусь. С теми вон переговоры переговаривать, а ты бери десяток и — к терему. Только не лезьте в рукопашную. Из ерника стреляйте. Исподтишка. Со всех сторон. Места чаще меняйте. Особенно бейте, когда они на
захват пойдут или зазевается кто. Чтоб не вдруг распознали, что тыл у них смертоносен.
— Понятно. Поохотимся.
Без одного дюжина пошла по тропе. Горстка вроде бы, но у пятерых — самострелы, у остальных же луки тугие, дальнобойные. Самых метких и твердоруких отпустил Шика к княжьему дому. К тому же у каждого мечи и шестоперы. Если в рукопашную придется, тоже посекут изрядно татарских бошек. Дешево жизнь свою не отдадут.
В самый раз они подоспели. Тихо все было, пока они спешили по тропе, и вдруг рвануло тишину хриплое многоглоточное:
— Кху-кху-кху-кху!
Ахнули рушницы. Еще раз. Еще.
— Бегом, братья! Татарва полезла!
Верно, несколько трупов на поляне перед стеной, но татары уже достигли ее. Лезут друг другу на плечи, норовя ухватиться за края стрельниц. Вот одному удалось это, подтянул себя, взмахнул кривой саблей и — полетел вниз. С болтом в спине.
Били прибывшие на помощь по тем, кто взбирался на плечи своим соратникам.
Защитники тем временем сбежались к этой стене, оставив на остальных только наблюдателей. И с угловых веж полетели стрелы, а почти на всех стрельницах появились дружинники с боевыми топорами или шестоперами. Ловчее отбиваться на стене этим оружием. Любо оно русским ратникам.
Не сумев с ходу захватить дом княжеский, отступили крымцы за деревья. Изрядно осталось басурман на поляне перед домом и у самой стены, но праздновать победу еще было рано. Не знают обороняющиеся, что нападение отбивали вместе с ними соратники-дружинники. От их стрел первый смельчак пал и многие иные ретивцы. А невидимые помощники затаились в ернике. Подлесок густой, кого хочешь укроет. Вот и наблюдают за крымцами, тише мышей себя держа, хотя ох как хорошо было бы уложить стрелами и сотника, и Ахматку, и других, пока они опомнятся. Враги-то не таятся, бей на выбор.
Спадает с татар азарт боя, трезвеют мысли. Только никто не осмеливается говорить, пока молчит сотник. А тот, поразмышляв немного, начал с вопроса к Ахматке:
— Ты говорил: дом князя беззащитный. Стена низкая?!
— Видите, бек, совсем недавно подняли. Вон щепка и кора еще не потускнели. Я говорил то, что знал.
— Знал! Знал! Теперь один путь: ударим с тыла по защищающим гать, настелим бревен и пригоним сюда для штурма урусутов пленных, казаков и ногайцев.
— Мудрость твоя, бек, беспредельна, — одобрительно зацокали языками татары. Каждому из них хотелось остаться живым и еще обогатиться, разграбив княжеский дом. — Веди нас к гати!
— Нет, безмозглые! Нет! Я пошлю разведку. — И к Ахматке: — Ты знаешь туда тропу?
— Нет. Но, думаю, ее легко найти, идя по опушке. Гать там, — указал Ахматка на южную сторону острова. — Туда должна быть хорошая тропа. Князь, сюда…
— Ты мудр, как старый осел, —; с усмешкой остановил Ахматку сотник и добавил: — Я передумал. Ты останешься под моей рукой. В разведку пойдут другие.
Пока сотник определял, кому идти, и объяснял, что нужно разведать, трое дружинников уже выскользнули бесшумными ящерицами из своих укрытий и устремились, углубляясь в лес, к тропе, ведущей к гати. Чтобы перерезать путь лазутчикам. Те тропу нашли быстро. Она действительно была торной. Ибо за ней следили конники и дворовые, жившие здесь постоянно, готовые в любой момент встретить князя, когда бы он ни захотел поохотиться. Обрадованные татары поспешили по этой тропе, пока не осторожничая. Там, ближе к гати, они свернут с тропы. А пока — вперед и вперед!
Увы, не сулил им Аллах дойти до гати: два самострельных болта остановили их торопливый шаг.
— Вот что… Вы ждите следующих. Только не вдруг их убивайте. Попробуйте пугнуть. Чтоб к сотнику своему возвернулись. Если же не получится, тогда — Бог им судья. А я — к гати. Мигом обернусь, — распорядился Данила, вынырнул на тропу и припустился по ней, что тебе гончая по заячьему следу.
Двое дружинников остались в своих укрытиях, под нижними лапами елок, свисавших до самой земли, отчего у стволов было уютно и скрытно. И наблюдать к тому же можно, слегка раздвинув ветки. Правда, стрелять не так уж и ловко, но терпимо.
Время прошло, уже Данила вернулся, а на тропе никто не появлялся. Сомнения начали брать дружинников: а что, если на взятие терема пошли либо какую подлость удумали? Но тогда бы пищали бахали, а их здесь слышно было бы. Нет. Терпеливо нужно ждать.
Вот наконец появился татарин. Один. Идет хотя и быстро, но успевает зыркать по сторонам, словно буравит елочную густоту.
Смотри-смотри, все равно ничего, кроме своих сородичей, лежащих со стрелами в шеях, не увидишь.
Плавный изгиб тропы и — опешил татарин. Потом кинулся к своим сородичам, склонился над их телами, и тут железная стрела сбила с него островерхую шапку, опушенную выдрой. Вторая стрела пролетела перед лицом, а третья впилась в землю у самых ног. Татарин трусливой ланью кинулся обратно, оправдывая свою трусость тем, что он должен живым добежать до сотника и сообщить ему о случившемся.
Дружинники, срезав угол, оказались на пути татарина, пустили, промахнувшись специально, еще по паре стрел, и это еще более подстегнуло татарина — сломя голову он полетел к сотнику и, стараясь скрыть свой испуг, начал возбужденно и быстро тараторить:
— Полный лес гяуров. Лазутчики твои, бек, убиты стрелами. В меня тоже стреляли. И на тропе, и вот здесь, совсем рядом. Я не вступил в бой с неверными, чтобы предупредить тебя…
Но сотник уже не слушал прибежавшего со страшным известием воина, он схватил Ахматку за грудки и прошипел змеино:
— Ты привел нас в западню. Ты — продавшийся гяурам! У крепости тоже, змей ползучий, подстроена ловушка?!
— Нет! Нет! Я слышал своими ушами. Я видел своими глазами. Здесь нет много урусутов! Твой воин ошибается!
— Переломите ему хребет, — приказал сотник, отшвырнув от себя Ахматку. — Гяур!
Ахматку повалили лицом вниз, один воин встал ему на спину, двое других, взявшись за плечи и ноги, согнули из него дугу, и бедняга не успел даже крикнуть от боли, только заскулил брошенным щенком. Жалобно, противно. Все ждали, что сотник прикажет заткнуть ему рот, но тот вроде бы даже наслаждался тоскливым попискиванием несчастного. Сотник думал.
