Николай Переяслов - Тень «Курска» или Правды не узнает никто
«Были намерения профинансировать из этих денег памятные книги и потратить часть на благодарственные телеграммы всем, кто пожертвовал, — сказал проводивший аудиторскую проверку Иван Дахов, — но после того, как вдова командира корабля выступила против, от идеи отказались. Оставшиеся деньги — 89 миллионов 902 тысячи рублей — предстоит поделить между родственниками…»
По сообщению газеты «Жизнь», на 14 февраля 2001 года деньги семьям подводников все ещё переведены не были, так как комиссия решила выплатить их только после подъема «Курска» с учетом затрат на организацию панихиды по погибшим, а также проезд и проживание родственников. Но эта информация попадется мне в руки уже на много месяцев позже, чем я мог это себе в те дни представить…
…Тем временем как-то тихо и незаметно наступил чуть не провороненный всеми в этой суете вокруг «Курска» сентябрь, школьные дворы наполнились детскими голосами, а воздух — кружащимися листьями. Я этот момент не пропустил благодаря тому, что у Ленки начались уроки, и она стала притаскивать домой целые кучи непроверенных тетрадок, над которыми допоздна теперь сидела на кухне, черкая красной ручкой диктанты и домашние задания своих двоечников.
В Баренцевом море в это время началась подготовка к операции по подъему тел экипажа, и в прессе опять заговорили о возможных причинах аварии.
Тут как раз и от Машки пришел очередной материал из Видяево, в котором рассказывалось, как, едва только сойдя после той роковой стрельбы 12 августа на берег, моряки с «Петра Великого» бросились, как бешеные, покупать по всему поселку водку. Один из разработчиков испытывавшейся в эти дни ракеты, отправившись ночью за очередной партией спиртного, грохнулся с крыльца и разбил себе всю морду. Его потащили в медпункт, начали обрабатывать рану спиртом, а он кричит медсестре: «Не надо мазать, давай внутрь!» Так и пил, неразбавленный.
Все в панике были, ждали: вот-вот их похватают — и под трибунал!
Но расправы не последовало. Наоборот — на следующий же день всех, прибывших с «Петра Великого», вывезли в аэропорт Североморск-1 и отправили подальше от места, где их могли бы перехватить журналисты. А месяц спустя всех снова собрали в Североморске (тут-то один из них и попался Исламовой) и дважды выводили в море — разработчики показывали координаты взрыва первых двух ракет. После этого в тех местах работали подводные аппараты «Мир».
…По сути, это была последняя наша публикация, работающая на версию внутреннего взрыва на лодке. Хотя вообще-то материалы о «Курске» продолжали публиковаться всю осень и даже начало зимы — по крайней мере, до того самого дня, когда я увидел возвышающуюся над одной из Видяевских бухт черную рубку невредимой К-141, и моя жизнь, совершив немыслимую, как сказал бы наш недавний гарант Конституции, загогулину, потекла по совершенно иному, не только непредвиденному мной самим, но и вообще чуть ли не фантастическому руслу…
Впрочем, до того момента, когда я попал в Видяево и встретился с тенью погибшего «Курска», прошло ещё немало времени и совершилась целая масса событий. Главное из них — то, что на месте гибели К-141 начала свою работу спасательная платформа «Регалия», и из девятого отсека подняли 12 тел погибших моряков и обнаружили записку капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова.
Сначала, правда, была сделана попытка морского руководства если не отменить вовсе, то хотя бы на время «заморозить» операцию по подъему тел погибших моряков. Как сообщили наши собкоры из Питера, контр-адмирал флота в отставке Николай Мормуль провел большую работу с родственниками погибших, проживающими в северной столице. Он обратился ко всем близким подводников «Курска» с призывом отказаться от операции по подъему тел. Хотел бы этого и командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов, который на встрече с журналистами в Санкт-Петербурге заявил, что «затонувшее судно или корабль с людьми считаются военным захоронением, и Россия подписалась в Международном морском праве, чтобы такие захоронения не тревожить». Кроме того, сказал он, «первый отсек сильно разрушен, второй и третий, по нашим предположениям, тоже имеют сильные разрушения, так что тела людей оттуда вряд ли можно поднять».
Однако, накануне отмечавшегося 20 сентября по православному обычаю дня сороковин президент, Путин принял волевое решение поднять с «Курска» тела погибших, и некоторое время спустя для этой цели в Баренцево море вышла норвежская платформа «Регалия» с водолазами и специальным оборудованием на борту. Сообщалось, что на вооружении «Регалии» имеются два крана. Первый, основной, способен поднимать 400 тонн груза с глубины 650 метров или 200 тонн с глубины 1265 метров. Вспомогательный кран поднимает гораздо меньше: 50 тонн с глубины 900 метров и 100 тонн с глубины 410 метров. По прибытии платформы на место к норвежским водолазам присоединился отряд наших, и работы были начаты. В корпусе «Курска» были прорезаны специальные отверстия, и водолазы вошли внутрь затонувшей субмарины. О том, что они увидели на дне Баренцева моря и в самой подлодке, красноречиво рассказал в полученном нами от Исламовой интервью водолаз мичман Сергей Шмыгин, побывавший в числе первых на затонувшем «Курске».
«…Выйдя из спускаемого аппарата „колокол“, — рассказывал он, — я увидел перед собой эту огромнейшую субмарину, обреченно уткнувшуюся носом в ил. Со всех сторон её окружали небольшие спускаемые аппараты, обеспечивавшие её наружное освещение. Здесь, на стометровой глубине, она показалась мне ещё огромнее и от этого ещё страшнее.
После того как в борту было прорезано технологическое окно, я вошел внутрь подлодки. Из-за сильной темноты мой фонарик, закрепленный у меня на шлеме вместе с видеокамерой, освещал только самые близкие ко мне вещи и предметы. До сих пор помню, как возле переходного люка в девятый отсек в воде качались два индивидуальных дыхательных аппарата. Казалось, что находишься в давно заброшенном деревенском домике, где о бывших хозяевах напоминает лишь забытая занавеска, которая колышется на ветру.
Но особенно было страшно в последнем, девятом отсеке. Судя по всему, здесь произошел пожар. Тела нескольких обнаруженных подводников были сильно обожжены. А тело одного буквально рассыпалось в руках нашедшего его водолаза. Но некоторые из подводников, очевидно, сумели уйти от пожара и даже успели переодеться в утепленные костюмы, так что незащищенными оставались только лицо и руки. Их тела сохранились хорошо.
Работы в девятом отсеке прекратились только после того, как мы доложили, что из-за слетевшего с мест оборудования и узких проходов продвинуться дальше вглубь лодки нам не удастся. Тогда нам поставили задачу провести осмотр третьего и четвертого отсеков. Но из-за чудовищных разрушений, вызванных взрывами, работать там было невозможно. Мы даже внутрь не смогли войти…»
Всего же за 18 рабочих суток, с 20 октября по 8 ноября, наши водолазы-глубоководники и их норвежские коллеги с «Регалии» проделали три технологических отверстия в корпусе «Курска» и обследовали 8-й, 9-й, 3-й и 4-й отсеки (а по некоторым неофициальным данным ещё и 1-й, 2-й, 6-й и 7-й). В результате этого обследования подтвердились предположения специалистов о катастрофических разрушениях в носовых отсеках, вызванных взрывом стеллажных торпед и мгновенной гибели людей в них. По рассказам обследовавших «Курск» водолазов, «в борту лодки видны зияющие дыры, крышки ракетных шахт сорваны, всюду следы огромных разрушений, лодка в свищах и щелях». Как записал в своем дневнике участвовавший в работах на «Регалии» капитан 1-го ранга Владимир Шмыгин, «отчетливо видно, что края пробоин „Курска“ загнуты вовнутрь, а это явный признак внешнего воздействия. На резине видны какие-то непонятные царапины, глубокие продольные белесые полосы. Словно нечто гигантское терлось боком о борт нашего крейсера…»
Ну а потом была найдена записка Димы Колесникова и всему миру стало известно, что подводники погибли не в первые минуты аварии, а только спустя день, а может быть, даже два или три.
«12.08. 13-15. Весь личный состав из 6-го, 7-го, 8-го отсеков перешел в 9-й. Нас здесь 23 человека. Это решение мы приняли в связи с аварией. Никто из нас не может подняться наверх. Но, возможно, два-три человека попытаются осуществить выход через аварийно-спасательный люк девятого отсека. Не надо отчаиваться».
Это написано четким, ясным почерком. Видимо, ещё работало аварийное освещение. На обороте листа — продолжение, почерк уже неразборчив, свет, наверное, уже погас:
«Писать здесь темно, но попробую на ощупь. Шансов, похоже, нет — процентов 10-20. Хочется надеяться, что кто-нибудь прочитает. Здесь в списке личный состав отсеков, которые находятся в 8-м и 9-м и будут пытаться выйти. Всем привет. Отчаиваться не надо. Колесников.» И отдельные строки — жене: «Оля, я тебя люблю; не сильно переживай. Привет Г. В. (то есть Галине Васильевне, теще). Привет моим.» На обороте — список 23 подводников с указанием боевых номеров матросов, отметками о проведенной перекличке. И то ли время, то ли дата — цифра «13».
