Элен Баррингтон - Королева бриллиантов
Бёмер, прислушиваясь к беззаботной болтовне, всё больше расстраивался. Нет, он не в силах больше этого выносить. Почему все могут смеяться, чему-то радоваться, когда такие честные люди, как он, стоят на краю пропасти? Почему эта царственная женщина улыбается, если он, Бёмер, так страдает?
Бёмер кашлянул. Мария-Антуанетта, обернувшись, увидела его в раскрытой двери. Улыбка тут же пропала, она вновь стала Её Величеством. Мадам Кампан ввела Бёмера в кабинет. Старик низко поклонился.
— Рада видеть вас в добром здравии, месье. — Мадам Кампан слышала, что вам сейчас очень тяжело, и это известие сильно опечалило нас с королём. Мы считаем вас своим верным слугой. Вы принесли мой изумрудный браслет?
— Надеюсь, ваше величество, что моя работа придётся вам по вкусу и вы её одобрите.
С этими словами он положил на стол браслет. Королева внимательно осмотрела дорогую вещицу, показала мадам Кампан изумруды, в один из которых был вставлен миниатюрный портрет её сына, маленького дофина. Взгляд королевы смягчился, и на лице появилось трогательное выражение, сразу вселившее храбрость в несчастного старика.
— Ваше величество, я снова умоляю вас выслушать меня, спасите от гибели отчаявшегося человека. Вам это ничего не стоит. Купите у меня моё бриллиантовое ожерелье. После нашей последней встречи я через своих людей предлагал его их величествам: королю и королеве двух Сицилий, надеясь, что эта блистательная чета, славящаяся своей роскошью и великолепием, приобретёт моё изделие. Но увы, они отказались. Я предлагал его ещё в нескольких местах, и тот же ответ. Нынешнее моё положение просто чудовищно. Партнёр стал мне заклятым врагом, кредиторы точат зубы. Не будет мне нигде пристанища ни на земле, ни на небесах, если вы только не выслушаете мои мольбы. Ах, ваше величество... — Бёмер умолк, он больше не мог выдавить из себя ни слова. Старик молча опустился на колени, воздев к небу руки.
Марии-Антуанетте захотелось с негодованием ответить что она запретила ему донимать её своими личными делами. Но природная доброта не позволила оттолкнуть старика. Поэтому сначала она попыталась его урезонить.
— Встаньте, Бёмер. Ваши мольбы вызывают у меня боль, а вам ничего не принося. Для чего приписывать мне ваши беды? Вы, по-видимому, запамятовали, что все эти бриллианты вы собирали, надеясь получить прибыль для себя, и не спрашивали на то позволения ни у меня, ни у короля. Ожерелье предназначалось для мадам дю Барри. Почему же вы сейчас не предлагаете ей его купить? У неё есть средства, и мне кажется, это ожерелье больше к лицу ей, чем мне.
Но Бёмер не поднимался. Маленькая принцесса, широко раскрыв глаза, с интересом и удивлением наблюдала за необычной сценой.
— Ваше величество, я предлагал, но она отказалась. Говорит, что у неё нет денег. Не осталось никого, кроме королевы Франции, которая может спасти одного из своих подданных от ужаса нищеты.
— Месье, я велела вам подняться. Эти поклоны здесь неуместны — они могут лишь вызвать во мне гнев! Я не могу купить ваше ожерелье. В настоящее время это невозможно. К тому же мои шкатулки ломятся от дорогих украшений, а сколько у меня ещё отдельных крупных бриллиантов. Целые россыпи. Но чтобы доказать вам, что я сочувствую вашему несчастью, признаюсь: я ещё раз говорила об этом деле с королём. Я предложила ему, если он найдёт сумму приемлемой, приобрести ваше ожерелье для бракосочетаний наших девочек. Мы будет хранить его до этих торжественных дней. Сама я не намерена его надевать. Никогда! Но его величество ответил, что королевские дети Франции ещё слишком малы и ради них нельзя пойти на такие огромные траты. Ожерелье будет долгие годы лежать в футляре. В общем, он принял окончательное решение не в вашу пользу, месье. И давайте больше не будем об этом говорить.
Несчастный старик, ломая руки, заплакал.
— Что скажу я, ваше величество. Для меня жизнь кончилась. Я не могу жить в нищете и позоре. Я брошусь в Сену, и все мои несчастья сразу уйдут. Больше я вас не потревожу. Одного слова вашего величества достаточно, чтобы спасти меня, но вы отказываетесь его произнести.
Маленькая принцесса, слегка напуганная этой сценой, слезла с высокого стула и спряталась за спиной матери. Мадам Кампан застыла, словно статуя, как того и требовал в таких случаях дворцовый этикет.
— Нужно ли мне повторять, месье, что все эти слёзные мольбы наносят мне оскорбление. Честные люди не падают на колени, чтобы требовать милости. Если же вы собираетесь покончить с собой, то подобные угрозы не делают вам чести. Я считаю это безумием и снимаю с себя всякую ответственность. Вам лучше, чем кому-либо другому, было известно, что я не собираюсь увеличивать свою коллекцию драгоценностей. И я ничего не знала о том, что вы работаете над бриллиантовым ожерельем. Только после смерти Людовика XV я узнала, что оно предназначалось для мадам дю Барри. Кстати, есть выход из положения, о котором вы, по-видимому, забыли. Можно разобрать ожерелье и продать бриллианты поодиночке. У вас не возникнет никаких трудностей с их продажей. А эта безобразная сцена в присутствии моей маленькой дочери меня возмущает. Ступайте, месье, и больше в таком виде не появляйтесь! Ступайте!
Теперь Мария-Антуанетта на самом деле рассердилась и стала недоступной и величественной, как и подобает королеве, разговаривающей с торговцем.
Больше говорить было не о чем. Ювелир всё поставил на свою последнюю карту и проиграл. Он, ещё стоя перед ней на коленях, попросил у Марии-Антуанетты прощения, пообещал, что больше никогда не будет говорить с ней об этом деле, и почти выполз из кабинета...
Два дня спустя Бёмер сидел в своей комнате наверху, над мастерской, разглядывая ожерелье, лежавшее на атласной подушечке в футляре. Для него оно теперь стало средоточием зла. Но разве мог он его разобрать и тем самым погубить свой шедевр? В его глазах это ожерелье было неотъемлемой частью красоты королевы, всей королевской семьи Франции. Через много лет, когда на троне будет сидеть другая королева, может быть, даже прекраснее, чем Мария-Антуанетта, придворные и высокие гости будут в изумлении любоваться его изделием и благоговейно говорить:
«Знаете, вот это бриллиантовое ожерелье сделал один человек по имени Бёмер. Он был придворным ювелиром Людовика XVI. Теперь ювелирных дел мастера такого не делают...»
Бриллианты — бессмертные камни. Они должны прославлять его имя до тех пор, покуда своим блеском бросают вызов блеску звёзд. Но если их разъять — один засверкает в кольце жены рядового француза, другие — в подвесках какой-то ещё женщины. Нет, нет, тогда его имя навсегда будет забыто. Что же делать? Никакой надежды больше нет. Нужно стойко выдерживать удары судьбы. Может, пока прикинуть, сколько будет стоить каждый отдельный бриллиант на сегодняшнем вялом рынке. На самом деле — вялом. Англия занята войнами, а во Франции знать сама продаёт драгоценности, и никто их не покупает.
Бёмер сидел, предаваясь скорбным размышлениям, когда его слуга постучал в дверь.
— Месье, какая-то дама желает видеть вас. Говорит, по неотложному делу.
— Пусть подождёт пару минут. Потом проводи ко мне.
Слуга не уходил.
— Она приехала в карете монсеньора кардинала де Рогана, видимо, дама знатная.
Бёмер быстро убрал со стола футляр с ожерельем и, подойдя к окну, бросил быстрый взгляд на карету, чтобы удостовериться, есть ли на ней гербы де Рогана. Да, они были и сияли золотом.
В комнату вошла молодая элегантная женщина, одетая по последней моде, по всем десяти строгим правилам. Всё как полагается — цвет лица, волосы, глаза, платье, плащ, чулки, туфли, перчатки, веер, украшения. Такие наряды носят женщины света, которые выезжают куда-нибудь по важным делам, например на встречу со своей модисткой или ювелиром.
Но у этой женщины была ещё одна особенность, которая не всегда соответствовала общепринятой моде. У неё было не только красивое, но ещё и умное лицо. Чувствовалось, что она знает свою силу и при этом лишена надменности Женщины из высшего света. Об этом можно было судить уже потому, как она вошла в комнату, но Бёмер был взволнован и поэтому ничего не заметил. Поклонившись, он предложил даме стул. Она легко опустилась на него и принялась внимательно всё оглядывать.
— Месье, я приехала к вам по одному делу, весьма и весьма важному, и то, что я сейчас скажу, предназначается только для ваших ушей. Надеюсь, вам понятно? Мы здесь одни? Никто нас не подслушивает?
Бёмер заверил, что поблизости нет ни души. Он был ведущим ювелиром Парижа на протяжении десятков лет, и ему приходилось заключать множество весьма деликатных сделок с дамами как из высшего света, так и полусвета. Теперь, когда он внимательно изучил свою посетительницу, у него не осталось никаких сомнений в том, к какой «категории» она принадлежит. Явно к высшему свету, ибо дамы из полусвета не говорят с такой простотой, без всякой аффектации. Манеры, с этой точки зрения, были само совершенство.
