Луиджи Малерба - Итака навсегда
Женихи в ужасе попадали на колени, поняв наконец, кто перед ними.
Ответить мне осмелился один лишь Эвримах.
— Если ты действительно Одиссей, — сказал он, — то надо признать, что ты во многом прав. Но Антиной, а он главный из тех, на ком лежит вина за все зло, уже мертв. Это он подстрекал нас всех, не только потому, что рассчитывал стать избранником Пенелопы, но и потому, что хотел убить Телемаха и стать царем Итаки. Теперь мы просим у тебя прощения и готовы возместить золотом и скотом весь ущерб, который причинили тебе за эти годы.
Так я получил подтверждение того, что Пенелопа отличала Антиноя. Это бесстыдно подтвердилЭвримах. Я хорошо знаю, как нетрудно врать, и потому смогу отделить правду от лжи, поглядев в глаза Пенелопы. Самому мне обман дается легко, но так же легко я догадываюсь, когда обманывают другие. Глаза не лгут. Но сейчас главным для меня была месть — пока женихи не опомнились и не приготовились к защите, воспользовавшись численным превосходством и призвав на помощь служанок.
— Даже если вы захотите расплатиться всем своим добром и добром ваших отцов, — крикнул я, — вам не удастся остановить меня. Мне не хочется пачкать вашей грязной кровью стены этого дома, но я без труда найду тех, кто их отмоет, и художников, которые их распишут, после того как отомщу вам за все.
Объятые ужасом женихи выглядывали из углов зала и из-за опрокинутых столов, где они попрятались, а те, кто похитрее, пытались отпереть двери, чтобы спастись бегством.
— Раз так, раз нам не приходится рассчитывать на милость, а наше предложение о щедрой выплате долга отвергнуто, -воскликнул Эвримах, — обнажим наши мечи и все вместе примем вызов спесивого Одиссея.
С этими словами он первым бросился на меня, но я сразу же пронзил его грудь убийственной стрелой. Тут ко мне подбежал с кинжалом Амфином, но Телемах всадил ему в спину стрелу, и тот рухнул на пол, ударившись лбом о каменную ступеньку так, что голова его издала глухой стук, как тыква.
— А теперь беги за оружием в кладовую, — велел я Телемаху, — потому что стрелы на исходе, а я пока продержусь с помощью обоих пастухов.
Эвмей и Филесий прикрывали меня с боков, отражая своими мечами удары наступающих женихов. Мои верные пастухи бились умело и яростно, с каким-то радостным подъемом.
Телемах принес оружие, и расправа продолжилась. Женихи падали один за другим с вытаращенными от ужаса глазами и искаженными смертными судорогами лицами. Но вот козопас Меланфий бросился в кладовку, оставленную Телемахом незапертой, и притащил женихам с дюжину стрел и несколько щитов, а затем побежал туда еще раз — за новым оружием.
— Беги, Эвмей, — сказал я пастуху, — и накажи предателя: он принес оружие и поставил под угрозу нашу жизнь.
Эвмей подбежал сзади к Меланфию, сгребавшему оружие, и сбил его с ног ударом по затылку. Потом связал ему вместе руки и ноги и подвесил предателя на крюк, вбитый в балку.
— Теперь ты будешь висеть здесь, — сказал он, — пока нс испустишь дух, так что у тебя останется время пожалеть о своем подлом прислужничестве женихам, когда здесь не было Одиссея.
Меланфий стенал и со слезами просил прощения, по Эвмей, прихватив побольше оружия, запер дверь кладовой, оставив его на крюке, как свинью, готовую на убой.
Пенелопа
Чайки с громкими криками носятся так низко над дворцом, что мои глаза не поспевают за ними. Эти глупые морские птицы ныряют вниз, едва не задевая крышу, потом взмывают в небо, почти растворяясь в нем, и снова падают; по мере их приближения крики становятся все громче.
Нет ничего необычного в шумном кружении чаек над Итакой, но сегодня их голоса пронзительнее, чем обычно, словно они там, в небе, почуяли, что во дворце происходит что-то ужасное.
Наконец, чайки улетели. Лишь одна из них продолжает почти неподвижно парить в воздухе, издавая зловещие вопли, словно хочет мне что-то сообщить. Чувствуют ли чайки запах крови? То, что я увидела из-за занавеса над лестницей, привело меня в ужас. Какое страшное зрелище! Как жаль бедного гордого Антиноя! А ты, глупая чайка, убирайся подальше, не поднимай шума там, где умирают люди.
Мне всегда был невыносим вид крови скотины, которую забивали для пиров. Я готова всю жизнь не есть мяса, только бы не присутствовать при забое этих несчастных животных. И что же? Сегодня мне пришлось увидеть нечто еще более страшное и жестокое: шею молодого здорового Антиноя пронзила стрела, и изо рта несчастного хлынула кровь. Гордый и могучий мужчина за несколько мгновений превратился в жалкое бездыханное тело. Вот так приходит жестокая смерть.
Впервые в жизни я увидела, как убивают человека. В голове и в душе у меня пустота: никаких мыслей, никаких чувств. Мне хотелось заплакать, но глаза мои оставались сухими, как зола.
На протяжении долгих лет я выдерживала наглый напор женихов, а последние дни к тому же боялась за жизнь Телемаха. Я всеми силами старалась отказать женихам в праве распоряжаться достоянием Одиссея, а убедившись, что они как ни в чем не бывало продолжают свои мерзкие кутежи, стала всей душой презирать их. Но сейчас, когда они блеют, как обезумевшие козы, и падают наземь от смертоносных ударов Одиссея и Телемаха, мне их становится бесконечно жаль.
Привлеченная страшными криками в зале, я снова вернулась на свое место за занавесом.
Какое дикое зрелище! Кровь повсюду — на стенах, на полу и па остатках пищи, сброшенной со столов во время расправы. Весь пол усеяли пронзенные стрелами тела, словно трупы диких животных во время охоты. Я слышала крики Одиссея, носившегося из конца в конец зала и возбужденного видом всей этой крови.
Группа еще остававшихся в живых женихов, подбадриваемых Агелаем, пыталась предпринять последнюю атаку на Одиссея, Телемаха и двоих пастухов, которые ловко защищались и сами переходили в наступление. Да, мне было жаль убитых женихов, но теперь я опасалась за жизнь Одиссея и Телемаха, которые с трудом уклонялись от стрел разъяренных врагов и с остервенением наносили ответные удары нечеловеческой силы.
Я привыкла относиться к войнам как к чему-то героическому, все прославляют великие подвиги воинов, отличившихся своей смелостью, но как оскорбительно для человеческих чувств, как ужасно и противоестественно это кровавое побоище! Что такое героизм, как не торжество насилия? Однажды я видела, как сцепились в кровавой драке два пса. Меня поразила их ярость, но сегодня я поняла, что человек — самое безжалостное и жестокое из всех живых существ.
Я видела, как упали, обливаясь кровью, Демоптолем, Эвриад и Писандр. В пылу боя Телемах был ранен в руку, но Одиссей вместе с раненым сыном и двумя пастухами вновь ринулись в схватку, и от их смертельных ударов пали Эвридамонт, Амфимедонт, Полиб и надменный Ктесипп. К нему, уже умирающему, обратился Эвмей.
— Это, — сказал он, пнув его ногой в лицо, — тебе в отместку за бычье копыто, которым ты запустил в Одиссея, когда он просил у вас милостыню в зале.
Но Ктесипп уже не мог слышать этих слов, так как лежал на полу пронзенный стрелой и уже бездыханный.
Я знаю, что на войне мужчины жестоки, и, говоря о герое, который всем внушает страх и восхищение, мы понимаем, что это человек беспощадный, отнимающий жизнь у других людей и проливающий их кровь. Таковы герой. Чем же Одиссей отличается от прочих?
Я видела, как прорицатель Леод приблизился к нему и с мольбой припал к его коленям:
— Молю тебя, богоподобный Одиссей, пощади мою жизнь. Каждый скажет тебе, что я всегда сдерживал женихов и никогда не обижал даже твоих рабынь. Будет несправедливо, если я умру вместе с теми, кто совершил столько гнусностей.
А Одиссей спесиво отвечал:
— Если ты был прорицателем у женихов, то, наверно, возносил молитвы богам, чтобы я не вернулся домой и кончил свою жизнь в бурном море. Ты тоже хотел, чтобы моя жена оказалась в объятиях кого-нибудь из них, и потому тебе не избежать смерти.
С этими словами Одиссей поднял меч и одним ударом отрубил ему голову. Голова Леода катилась по полу, а губы его еще продолжали шевелиться, моля о пощаде. И этот герой занимал все мои мысли долгих двадцать лет?
Никогда не могла и подумать, что подобная резня произойдет в моем доме, у меня на глазах. Теперь я понимаю крики чаек, вьющихся в небе над дворцом. Даже эти глупые морские птицы возмущены таким кровопролитием. Вероятно, я должна радоваться, что Одиссей вернулся, чтобы отомстить за все зло, причиненное женихами, когда надежда на то, что он жив, была слабее паутинки. Но можно ли чему-то радоваться сегодня, среди этих потоков крови?
Вернувшись из Спарты, Телемах сообщил, что Одиссей направляется наконец на родину, что он уже в море, омывающем Итаку. Глупые женихи вместо того, чтобы повнимательнее вглядеться в горизонт, восприняли это известие как жалкую попытку припугнуть их и повели себя с удвоенной наглостью. И вот грянула неумолимая расплата, теперь их приканчивают одного за другим, как скот, приведенный на убой.
