Далия Трускиновская - Сыск во время чумы
– А как не быть, в карманах и не то найдется…
– А покажи, – велел Архаров.
– А вот, полюбуйся, господин хороший… – парень протянул на ладони побрякушки. – Сережки с яхонтами лазоревыми, сережки висячие, сережки жемчужные…
– Дороги, поди, а мне для девки, обещал, – сказал Архаров, уже доставая из левого кармана кошелек. – Девка простая, ей такое надобно, что здешние мещанки носят.
– Так и у меня – не графские перстеньки! Эй, эй!
Но поздно было вопить – на торговца налетел мортус со своим дрыном и так решительно ткнул парня, что поверг наземь, и весь его товар разлетелся.
– Вот ведь змей! – воскликнул он и сердито обратился к Архарову: – Из ума ты, что ли, выжил? Сейчас на улице с рук покупать – чуму брать!
– Ах ты сука! – крикнул торговец. – Мало вам, каторжным, плетей-то дают!
– Поговори мне! – Федька поддел крюком свалившуюся с головы продавца лишнюю треуголку и отшвырнул ее подальше. – Видит, сволочь, что вы нездешние! Свои-то не дураки – товар у него брать! Все это – из выморочных домов, зачумленное. Наденешь такую шапочку – а через три дня в ней на тот свет пойдешь красоваться, дурак дураком!
– Спаси и сохрани! – Левушка истово перекрестился.
– Вперед будь умнее, – сказал Федька Архарову и направился было обратно к фуре, но Архаров заступил ему дорогу.
– Пожалел, выходит, дурака? – прищурившись, спросил Архаров.
– Выходит, так. Дураков жалеть сам Бог велел, – отвечал Федька. И, судя по голосу, рожа его под черным колпаком была весьма ехидной.
Левушка фыркнул.
– Ладно. Судьба нас и в третий раз сведет. А ты для такого случая запомни – я за все вдвое плачу, и за услугу, и за обиду, – сказал Архаров. – Я – Преображенского полка капитан-поручик Архаров.
– Потише бы про себя объявлял, – заметил Федька. – Народ на вас, на усмирителей, зол. Как раз схлопочешь камушком в темечко.
– А мы ведь еще никого усмирить не успели, его сиятельство граф Орлов по больницам поехал, – вмешался Левушка. – И ежели кто из крепостных согласится пойти в больницу зачумленных выхаживать – тому вольная.
– Точно? – удивился Федька.
– Так сегодня с утра решили! – Левушка, сообщая это, был так счастлив, как будто сам получал некую вселенскую вольную.
– Как Бог свят! – и Архаров медленно, весомо перекрестился.
– С нами обоз врачей приехал, Москву поделят на участки, и в каждом будет свой особый врач, – продолжал Левушка. – А выморочные дома пожгут!
Ему хотелось ну хоть добрым словом побаловать мортуса, который так решительно кинулся спасать Архарова.
– Это по уму, – согласился Федька, – только ведь голод огнем не остановишь. Фабричные без работы остались, жрать им нечего, они теперь как сухой хворост – только искру урони… злобы в них…
И помотал головой, всем видом показывая – и сравнить-то не с чем.
Торговец попытался подняться с земли, но Федька опять замахнулся на него дрыном – и он замер.
– Так и об этом граф Орлов позаботится! – воскликнул увлеченный графскими затеями Левушка. – Слыхано, будут заставы укреплять, а кто пойдет туда трудиться, тому в день по пятнадцати копеек платить станут.
Архаров меж тем как бы ненароком сунул кошелек мимо левого кармана и уронил наземь.
– Государыня не велела понапрасну кровь проливать, – сказал он. – Так и товарищам своим передай.
– Кто мои товарищи – знаешь? – выкрикнул Федька.
Архаров пожал плечами.
– А кто бы ни были…
Федька помолчал. Вся эта беседа казалась ему беспредельно странной. Двое переодетых офицеров, молодой и постарше, словно бы не замечали на нем дегтярной робы и колпака с дырками для глаз.
– Кому рассказать – не поверят, что ты с каторжным негодяем по-божески говорить не побрезговал.
– А, знаешь, не брезглив я…
Торговец простерся по земле, протянул руку и прибрал кошелек, а затем стал отползать.
– А коли я сто человек порешил? Коли у меня рожа клейменая? Коли меня лишь чума от виселицы спасла?
Левушка сделал шаг назад – звучало сие из-под колпака яростно и с надрывом.
– Не успел ты ста человек порешить, – сказал Архаров. – Годы твои не те. А по пьяному делу из-за бабы задрался. И пришиб какого-то дурака, царствие ему небесное. А поскольку с тем дураком был в приятелях, то и вообразил себя превеликим душегубом. И сам же заорал – вяжите меня, православные! Что, не так?
Федька ничего не ответил.
– Ну, еще кому-то от тебя досталось на орехи. Не валяй дурака, не гневи Бога, – посоветовал Архаров.
Тут торговец поднялся на ноги и стал отступать к закоулку. Архаров резко повернулся к нему и так посмотрел, что парень ударился бежать.
– Чего это он? – удивился Левушка и полез в карман кафтана.
– Не стянул ли чего? – забеспокоился Федька.
– Мой цел, – добыв кошелек, сказал Левушка. – Николаша, а твой? Погоди, ты же его в руке держал!
– Обронил! – воскликнул Федька. – То-то этот змей к нам все жался!
Левушка, ни говоря ни слова, выхватил шпагу и кинулся в погоню.
– Стой, Тучков! Стой! – крикнул Архаров. – Заразу подцепишь! Вот дурень…
Он сильно огорчился тому, что Левушка, уже зная его затею с мечеными деньгами, не разгадал уловки.
– Не догонит, сейчас же и вернется, – уверенно сказал Федька. – Тот дворами уйдет, а твой недоросль тех дворов не знает.
– Ты его раньше тут встречал? – спросил о торговце Архаров. – Вы, мортусы, тут где-то поселились, должны уж местных знать.
– Эти к нам не суются, мы колечек зазнобам не покупаем, – отвечал Федька. – Нашарил, сволочь, по выморочным домам, ходит, ищет дураков… мало я ему влупил…
– Мародер, – четко произнес Архаров. – Может, и мародер…
* * *Торговец, бросая товар, действительно уходил какими-то немыслимыми закоулками и дырками в заборах.
Левушка давно сбился со следа, но гнался наугад – музыкальным своим слухом вылавливая в притихших закоулках топот мужских, обутых в грубые башмаки, ног.
Он заскочил в какой-то двор. По всему видать – то был задний двор большой московской усадьбы, со службами – конюшнями, каретным сараем, всякими мелкими строениями.
Левушка встал, огляделся – ему стало ясно, что вор, кажется, ушел. Но он, явно копируя Архарова, исподлобья и чуть ли не принюхиваясь, исследовал пустой двор, затем прислушался, что-то показалось ему подозрительным.
В двухэтажное деревянное здание, раскидистое и просторное, вели довольно широкие распахнутые двустворчатые двери. Левушка с обнаженной шпагой вбежал по ступеням, оказался в сенях и остановился.
Откуда-то сверху донеслась тихая музыка.
Музыка!
Он встал, как вкопанный и сам не ощутил, как губы раздвинулись в рассеянно-радостной улыбке.
Музыка!
Далекий, пронизанный светом из высокого окна, образ – белое платье, белые руки, невесомо ласкающие струны арфы, юное сосредоточенное личико…
Музыка…
Тут звучала не арфа – кто-то незримый играл на клавикордах… играла! Это несомненно была женщина, красавица! Женщина – потому что только женщина могла выбрать эту хрустальную, грациозную, наивно-пленительную пиесу… только красавица, уродина ввек не выберет того, в чем столько красоты…
Левушка пошел на голос спрятавшихся в доме клавикордов.
Музыка, та самая… ноты, привезенные из Вены… дитя, наполовину ангел, потому что человеку такой дивной гармонии не создать, такую гармонию можно лишь подслушать на небесах!..
Левушка и сам не заметил, как перешел на скорый шаг.
Дом, где он оказался, был богато убран, огромен и пуст. Музыка, созданная юным ангелом, распахнула перед Левушкой все двери, и он спешил по анфиладе, слыша ее все отчетливей.
Последняя дверь была закрыта – но именно за ней творилась гармония божественного отрока…
– Моцарт! – вспомнив, воскликнул Левушка. И протянул было руку…
Но наваждение было не всесильным, он вспомнил, куда угодил.
Полоснув по стулу клинком, он выдрал квадрат ткани и сквозь этот квадрат взялся за дверную ручку.
За дверью была большая гостиная – такая, чтобы полсотни гостей чувствовали себя уютно. И совершенно не тронутая вороватыми руками – и вазы стояли, и канделябры на консолях, и всякие прочие бронзы, пусть запыленные, никто не уволок. И это было странно – дом-то стол открытый, впрочем, Левушка забежал в него с заднего двора и, возможно, по горячим следам продавца, имевшего ключ…
В глубине гостиной было возвышение – в две небольшие ступеньки, там стояли клавикорды. Видимо, до чумы в этом особняке устраивались домашние концерты.
Сидевшая за клавикордами женщина повернулась к Левушке.
Она была для дневного времени одета неожиданно – в белой рубахе, в белом же пудромантеле поверх нее, с распущенными волосами и без чепца.
Левушка видывал петербуржских красавиц, но видывал он их в полной боевой готовности – набеленных, нарумяненных, напудренных, с насурмленными глазами и бровями. Красавица обязана была иметь округлое личико, пухлый подбородочек… а эта?..
