Артуро Перес-Реверте - День гнева
— …Маршруты следования пехотных колонн: первая — из Эль-Пардо через Сан-Бернардино, вторая — из Каса-де-Кампо по мосту и улице Сеговия через Пуэрта-Серрада, третья — по Эмбахадорес и четвертая — по улице Аточа… Драгуны, мамелюки, конно-егерские и конно-гренадерские части из Буэн-Ретиро выдвигаются по Алькала с выходом на проезд Сан-Херонимо, а генерал Риго с тяжелой кавалерией — от Карабанчелес через площадь и улицу Толедо… Оседлаете проспекты, перекроете выходы из казарм и соединитесь на Пласа-Майор и Пуэрта-дель-Соль. Если надо будет держать северную часть города, пустим еще две колонны — остатки пехоты из казарм Графа-Герцога и войск, которые размещались в треугольнике Чамартин — Фуэнкарраль — Фуэнте-де-ла-Рейна… Всем ясно? Тогда шевелитесь! Но сначала, господа, сверим часы. Ровно через час, то есть в половине двенадцатого, крайний срок — к полудню, все должно быть завершено. Ноги в руки, господа! Так, а вы, Марбо, слушайте внимательно! Вам надлежит вот что…
— Я без коня, ва… ваше высочество…
— Бесконяво — это что значит? Что вы там лепечете? Без чего? Без коня?! Прочь с глаз моих сию же минуту! Бельяр! Приведите эту мямлю в чувство!
Марбо, почти в отчаянье ожидающий крупных служебных неприятностей, вытягивается перед начальником штаба генералом Бельяром, который приказывает ему, если нет желания быть расстрелянным на месте, немедленно раздобыть коня — своего ли, чужого, какого угодно. Но сначала — взять взвод гренадер, расставить вокруг дворца Гримальди и сбить засевших на крышах соседних домов мятежников, повадившихся стрелять по окнам.
— Они плохо стреляют, мой генерал, — невпопад отвечает Марбо.
Бельяр, испепелив его взглядом, тычет пальцем в осколки разбитого оконного стекла и лужу крови на паркете.
— Стреляют, может, и плохо, но попадают — превосходно! У нас уже двоих ранило.
«Мне сегодня удивительно не везет», — думает Марбо, ожидая, что по совокупности провинностей его сейчас разжалуют. Чтобы оправдаться в глазах начальства, он очень рьяно принимается за исполнение задания: пользуясь предоставленной возможностью, берет команду над караулом, несколькими залпами очищает от мародеров улицу, ведущую к особнячку дона Антонио. И там наконец, к вящему своему облегчению и для восстановления едва не погибшей репутации, вновь оказывается на коне — как в прямом, так и в фигуральном смысле.
* * *А покуда капитан Марбо со своим отрядом шел от площади Доньи Марии-де-Арагон к площади Санто-Доминго, горожане, вооруженные древними мушкетонами или охотничьими ружьями, пытаются отойти к Паласьо-Реаль или спуститься к нему с Пуэрта-дель-Соль, однако путь им перекрыт полевыми караулами полковника Фредерика, расставившего на прилегающих улицах пушки и пехоту. И потому стоит лишь горожанам этим показаться на Альмудене и Сан-Хиле, как вдоль этих улиц во всю их длину начинает свистеть безжалостная картечь. Так погиб Франсиско Санчес Родригес, 52 лет, работник каретной мастерской маэстро Альпедрете, получивший заряд в грудь, когда поворачивал за угол улицы Фактор вместе с двумя солдатами из полка арагонских волонтеров — Мануэлем Агрелой и Мануэлем Лопесом Эстебой. Оба тоже получили тяжелые раны и скончались несколько дней спустя. Шедшего с ними почтальона Хосе Гарсию Сомано картечь каким-то чудом не задела, но смерть свою он найдет через полчаса у сквера Сан-Мартин от мушкетной пули. Сверху, из окна дворца, где валлонские гвардейцы, раздобыв боеприпасы и заперев двери, собрались отбивать французов, если те попробуют сунуться, капитан Алехандро Купиньи в бессильном бешенстве видит, как польские уланы, вылетев с площади Гримальди, рубят и топчут бегущих в смятении горожан.
Из тех, кто спасся из-под огня, одни носятся по городу, с криками требуя оружия, другие прячутся где-нибудь поблизости, ожидая, когда представится случай отомстить. Именно так поступают Мануэль Антолин Феррер, помощник садовника из королевского замка во Флориде, отставной таможенник Николас Каналь и некто Мигель Гомес Моралес — все трое напали с навахами на передовой дозор гвардейских гренадер, выскочив на них из подворотни. Двоих убили и попытались уйти по крышам, однако оказались, на свою беду, в глухом дворе. Николасу удалось спастись, перескочив на соседнюю крышу, а Моралеса с Феррером схватили, измолотили прикладами и оттащили в каталажку. Обоих на рассвете следующего дня расстреляют на горе Принсипе Пио.[19] В числе казненных окажется и Хосе Лонет Риэско, галантерейщик с площади Санто-Доминго, которого арестовали после схватки у дворца, когда он бежал по улице Инквизиции с разряженным пистолетом в одной руке и ножом — в другой.
Больше повезло Антонио Варе, делопроизводителю курии и одному из тех немногих, кто, не принадлежа к простонародью, дрался сегодня на улицах. Появившись вместе со своим дядюшкой Клаудио Сансом, регистратором судебной палаты, сперва на Пуэрта-дель-Соль, а потом на дворцовой эспланаде с намерением сражаться, Вара намерение свое исполнил и участвовал в столкновениях, пока, погнавшись за отступавшими французами, не получил неподалеку от здания совета Кастилии пулю, выпущенную гренадером императорской гвардии. Дядюшка и вызвавшийся ему помочь дон Педро де ла Камара, податной инспектор, отнесли раненого в его дом на улице Толедо, где он переждал лихолетье, оправился от раны и выжил.
Другим не посчастливилось. По всему кварталу взбешенные гибелью товарищей французы открывают огонь по всякому, кто приблизится на выстрел, устраивают форменную травлю тех, которые спасаются бегством. В этих обстоятельствах были ранены Хулиан Мартин Хименес, житель Аранхуэса, и ткач из Вито Педро Кавано Бланко, 24 лет. Хосе Родригес, лакей дона Антонио Искьердо, члена совета Кастилии, получив пулю неподалеку от дома своих хозяев на улице Альмудены, отчаянно стучит в двери и зовет на помощь, однако французы уже настигли его: один наносит удар саблей по голове, другой добивает выстрелом из пистолета. На той же улице, совсем невдалеке, Мануэль Нуньес Гаскон, 10 лет, швырявший в солдат камни и пытавшийся скрыться, был заколот штыком на глазах у обезумевшей от ужаса матери, которая наблюдала все это из окна.
* * *На другом конце улицы Альмудена, притаясь вместе со своим слугой Ольмосом в подворотне неподалеку от здания совета, маркиз де Мальпика видит, как мимо один за другим проносятся несколько всадников: нет сомнений, что это курьеры и ординарцы, посланные с площади Доньи Марии. Чутьем военного человека он понимает замысел французов. Все мадридские проспекты, начинаясь от пяти главных городских ворот, сходятся, подобно спицам колеса, в одной точке — на площади Пуэрта-дель-Соль. Испанская столица — не цитадель, укреплений в ней нет, и никакое сопротивление невозможно, если противник — да, пришло время называть французов именно так, и никак иначе — занял центр окружности и перерезал радиусы. Маркиз де Мальпика знает, в каких пригородах и предместьях стоят императорские войска, и предвидит, что в первую очередь они постараются взять эти пять ворот и основные проспекты — тогда возмущение можно будет счесть подавленным. При виде того, как бестолково мечутся из стороны в сторону горожане, лишенные оружия, навыка и командиров, маркиза осеняет: единственный способ сопротивляться — встретить французов на подступах к воротам, не дав их колоннам заполнить широкие улицы.
— Кавалерия, Ольмос. Вот он, ключ к успеху! Понимаешь?
— Нет, но это не важно. Ваше сиятельство прикажет, я все исполню.
Выскочив из ворот, Мальпика останавливает кучку отступающих мятежников, потому что лицо их предводителя ему знакомо. Это конюх из придворных конюшен, и он, в свою очередь узнав маркиза, снимает шапку. Свернутый плащ на плече, мушкет в руках, а следом — еще полдесятка людей, включая мальчика и женщину в переднике, держащую мясницкий топор.
— Под таким огнем держаться не было возможности, сеньор маркиз. Теперь люди разбежались, каждый дерется, где может, поодиночке.
— А вы-то намерены драться дальше?
— Зачем спрашивать, сеньор маркиз? Как же иначе?
Мальпика объясняет свой замысел. Кавалерия, самим Богом созданная для борьбы с беспорядками, — вот главная угроза для тех, кто сражается на улицах. У французов она сосредоточена в двух местах — на Буэн-Ретиро и в Карабанчелесе. Ретиро далеко отсюда, там уже ничего нельзя сделать, а вот остальная конница пройдет через Толедские ворота. Значит, здесь и надо ее остановить.
— На вас можно рассчитывать?
Все кивают, а женщина с топором громогласно зовет тех, кто убегает от дворца. Так их набирается человек двадцать, и среди них выделяются парень в желтом мундире лузитанских драгун и четверо — в синих, с красными отворотами: валлонские гвардейцы, стоявшие на карауле в «подъезде казны», удрали через окно, чтобы присоединиться к мятежникам. Драгуну по имени Мануэль Руис Гарсия — 24 года. Одного из гвардейцев, 19-летнего эльзасца, зовут Франц Веллер, другого — 26-летнего поляка — Лоренц Лелека, а двое остальных — венгры: Грегор Френцманн, 27 лет, и Паль Монсак, 37. Прочие — садовники, аптекарский ученик, парни из соседних кварталов, мальчишка-водонос 15 лет от роду с окровавленной повязкой на голове, привратник из совета Кастилии и удалец из Лавапьес, отзывающийся на имя Мигель Кубас Салданья, плотник по роду занятий, истый маноло по виду и поведению — нагловатый малый в сетчатой шапочке на голове, куртке со шнурами и с длиннющей, в две пяди, навахой за кушаком. В товарищах у него — настоящий висельник в буром плаще, а сам он очень бойко предлагает поднять в своем квартале десяток-другой надежных, как он выражается, ребят. И вот маркиз, задержавшись немного перед своим особняком и дождавшись, когда Ольмос приведет подкрепление в лице трех молодых слуг, прихватив два карабина и четыре охотничьих ружья, по самым тихим улочкам, чтобы не нарваться на французов, ведет своих волонтеров к Толедским воротам.
