Исай Калашников - Последнее отступление
— Сами его ждем, — ответила женщина.
Заплакал ребенок. Женщина сунула ему в рот узелок с жеваным мякишем хлеба, покачала на руках. Ребенок затих, чмокая губами.
Мужик в полушубке толкнул локтем Артемку:
— Откуда, паря?
— Из Шоролгая.
— A-а, почти земляк. Сам-то я бичурский. О чем хлопочешь?
— Работу бы мне надо.
— Кого ни спрошу, всем что-то нужно. Я уж неделю тут отираюсь. Всякого народа перевидел. Валят сюда косяками. И всех Советская власть должна ублаготворить. Где она возьмет…
Мужик говорил это так, будто не Советская власть, а он должен всех ублаготворить. И лицо у него было недовольное.
— Сам-то, поди, тоже что-то выпрашиваешь? — сказал Артемка.
— А то как же? Зачем бы я еще пришел? Нам, видишь ли, еще при царе прирезали бурятской землицы. Тогда буряты помалкивали, теперь зашевелились, обратно требуют. Приехал сюда. Был уже во всяких гарнизациях. Там люди ничего, податливые. Но без затверждения Советом ихняя бумага силы не имеет. А тут, видишь ли, этот ходит, — мужик скосил глаза в сторону бурята. — А где же нас всех Совет ублаготворит?!
Люди все прибывали, в коридоре стало тесно, шумно. Мужик мрачнел все больше.
— Эко, сколько их наперло! И всем дай-подай. Теряет совесть народишко.
— Да тебе-то что? — удивился Артемка. — Не из твоего кармана дают.
— Недогадливый ты, парень. Будь мы с тобой двое, разве отказали бы. Ни в жизнь! Возьми комитет обчественных гарнизаций. Туда никто не ходит. Заглянул я, они меня разными красивыми словами ублажили. Им, видишь ли, тоже охота уважительность иметь. А Совет даст от ворот поворот — ничего не убудет.
Артемка внимательнее пригляделся к мужику. Хитрющий, должно быть. Все приметил, обмозговал.
— Товарищи! — посредине коридора остановился человек в кожаной тужурке. — Серова, к сожалению, сегодня не будет. Кто к нему на прием, не ждите. Приходите завтра утром.
Коридор быстро опустел. Артем тоже пошел к выходу. Но его остановил мужик.
— Постой, паря, не торопись, — таинственно зашептал он. — Я в старину по начальству много хаживал. Бывало, скажут так же вот: не ждите. А чуть погодя явится начальство. Они, видишь ли, за тяжелую работу считают разговор с народом и всячески от него прячутся.
Артемка послушался его, остался. Но наплыв людей на прием к Серову пошатнул его веру в письмо. Может, и хороший человек, этот Серов, да разве же он будет устраивать на работу, до того ли ему? Лучше самому поискать. Авось подвернется какое дело с подходящим жалованьем.
В Совет зашел чернявый мужчина в диковинной шапке: ни папаха, ни шляпа — пирог какой-то. Мужик кинулся ему навстречу, заулыбался.
— Товарищ Рокшин, здравствуйте!
Рокшин стянул с руки перчатку, пожал руку мужику.
— Обожди меня, Ферапонт. Я сейчас вернусь. — Он исчез за одной из дверей Совета.
— Во, брат, славный человек. Умница, ученый… В том самом комитете всеми делами заворачивает. Мне он все бумаги настрочил. Посмотрел бы, как он пишет — чернила брызгами летят! Хочешь, я его попрошу, он тебе работу подыщет?
— А найдет он?
— А то нет?
Рокшин вышел в коридор, держа шапку в руках. Лицо у него было худое, щеки запали так глубоко, что Артемке показалось, будто он втянул их нарочно. На некрупной голове острые залысины с двух сторон сжимали мысок редких волос.
— Когда, Ферапонт, уезжаешь?
— Рад бы хоть сейчас. Но Серов что-то не подписывает бумагу. Был я у него. Он сказал: «Надо разобраться…» Чует сердце, не подпишет.
— Да-а… Вакханалия, — Рокшин осуждающе покачал головой. — Вы лучше не ждите ничего. На месте все решайте.
— Что решишь на месте! Одно решение: брать в руки берданы и стрелять всех, кто зарится на землю.
— Ну зачем же сразу и стрелять, — недовольно поморщился Рокшин. — Можно обойтись и без этого. Не дадите землю — что с вами сделают?
— Оно верно… С бумагой, однако, спокойнее. Но если не затвердят, я к вам забегу, посоветуюсь. Дорогой товарищ Рокшин, вот этот парняга — земляк мой. Работенку ищет. Нет ли чего у вас на примете?
Рокшин повернулся к Артемке, взглянул на него беспокойно поблескивающими глазами:
— Какую тебе нужно работу?
— Сам не знаю… Пришел вот сюда… — теряясь под его взглядом, ответил Артемка.
— Э, милый друг, сам не знаешь, кто же тогда знает?
— Так я же все больше по крестьянству, — оправдывался Артемка. — Что тут делают люди, мне никто не сказывал. Думал, товарищ Серов поможет.
— И ты к Серову? — удивился Рокшин. — Боже мой, не Совет, а богадельня! Зато — популярность!
В брезгливой усмешке дрогнули тонкие губы Рокшина, на лбу сбежались мелкие морщинки.
— Приходи завтра ко мне. Найду работу. Вот адрес, — он вынул из кармана маленькую книжицу, черкнул карандашом. Артемка зажал в потной руке листок, поблагодарил Рокшина и вышел на улицу.
Он шел по зыбкому дощатому тротуару. Толкая локтями, его обгоняли быстроногие городские прохожие. Все здесь ходили и ездили быстро. Все торопились. Заполошные какие-то люди. Заполошны и чудоковаты. Хоть бы этот самый Рокшин… Заморенный до последней возможности, в чем только дух держится, а ничего, бодро бегает. И другим помогает. Какая ему корысть от этого? Нету корысти. И Ферапонту хлопотать помогает…. А с виду — простоты в нем не заметно. Когда говоришь с ним, ажно пот прошибает.
2К обеду на постоялом дворе сошлись все трое — Артемка, Федька, Елисей Антипыч. Федька был сумрачен. Ему не удалось купить себе «городскую» одежду. Ругался:
— За худенькие штанишки просят столько денег, сколько у меня сроду не было. Вот шкуродеры!.. Дал бы ты мне, Антипыч, воз хлеба. Потом, когда богачом сделаюсь, за один воз три верну.
— Пока ты в богачи выбьешься, мои косточки, ето самое, уж в земле належатся! — Елисей Антипыч посмеивался, радостно помаргивал облезлыми веками. Ценами на зерно он остался доволен, городские не шибко торговались: зерна в продаже было мало.
За обедом Артемка похвастал:
— Я уже работу подсмекал.
— Какую? — спросил Федька.
— Еще не знаю. Посулился помочь один человек. Я и за тебя просить буду. Он хороший мужик, возьмет обоих.
— Надо сначала посмотреть, сколько платить будут. За маленькие деньги я тут околачиваться не собираюсь. На прииски надо подаваться, золотишком разжиться.
После обеда пошли с Федькой осматривать город. Побродили по улицам. Артемка все больше чувствовал себя обманутым. Совсем мало красоты в городе. Дома низкорослые, похожие на грибы: деревянные — на старые, почерневшие рыжики, каменные — на белые, свежие грузди. Немного приободрился он лишь после того, как увидел поезд. «Пиф-пиф» — дышал паровоз, «так-так, так-так» — стучали вагоны и неслись мимо, поблескивая окнами. Сесть бы в один из этих вагонов и уехать туда, где настоящие города.
Они вышли на Большую улицу, поднялись по ней в гору, к Царским воротам. Здесь дома были на одной стороне, а перед ними вплоть до железной дороги уходил клин пустыря. Снег на пустыре был истоптан, измят, изрезан тропами. У дороги маршировали рабочие с винтовками. Командир шагал рядом с отрядом, хрипло выкрикивал:
— Ать, два! Ать, два!
У обочины дороги мерзла жиденькая толпа любопытных. Друзья тоже остановились.
— Товаришок, — тронул Федька парня в солдатской шинели без хлястика. — Это что такое?
— Не видишь? Красная гвардия на учениях, — объяснил парень. — Буржуев кончать собираются. А вы откель, ребята? A-а, узнаю — деревенские курощупы.
— Сам ты курощуп! — оглядев неказистую фигуру парня, отрезал Федька.
— Но-но! Потише на поворотах. Я все-таки Савка Гвоздь, а не шантрапа какая-нибудь. Меня весь город знает…
— Неужели? — удивился Артемка.
— Вот тебе и «неужели»! — передразнил Савка и неожиданно предложил:
— Айда, братва, со мной на вокзал. Митинг в железнодорожных мастерских будет. Послухаем…
Дорогой Гвоздь допытывался:
— Вы за кого? За большевиков, за эсеров или меньшевиков придерживаетесь?
— Мы сами за себя, — ответил Федька.
— Сразу видно, что деревня. Сейчас каждый должен в партии состоять.
— Ты партийный, что ли? — спросил Артемка.
— Я в анархистах состою. Самые боевые люди идут в анархисты. Хотите, могу вас показать начальнику. Примет, жить будете — во! — показал Гвоздь большой палец. — Анархисты не болтают на собраниях да митингах, а продолжают революцию. Все купчишки нас боятся. Не одного мы уж обчистили для нужд революции.
— И они отдают вам?
— Попробуй не отдай! — Гвоздь распахнул шинелишку, и Артемка с Федькой увидели у него на поясе кобуру револьвера. Гвоздь самодовольно ухмыльнулся, запахнул шинель и вынул из кармана гранату-лимонку. Парни смотрели на него с восхищением. А Савка небрежно подкинул гранату, поймал на лету и сунул в карман.
