Абель Поссе - Райские псы
Аббат, вероятно, также спал дурно, поэтому пребывал в тяжелом настроении. Он приказал всем замолчать и с аналоя начал читать «Мучения Святой Лусии».
Уже у дверей падре Аскона позволил себе заметить:
— Как странно, ни францисканец, ни кармелитка, что прибыли вчера, не позавтракали и не слушали мессы, отправляясь в путь. Видел ли их кто-нибудь в молельне?
Аббат в свою очередь добавил:
— На рассвете у водоема умер конь… Отдано ли приказание разделать тушу? Наверно, это он так громко кричал ночью…
(Благородный Мадригал погиб оттого, что неосторожно утолил жажду, измученный раскаленными дорогами и шпорами кармелитки. Его разделали на части и засолили для монастырских нужд. Голова, хвост и конечности пошли на благотворительные цели.)
Праздник, устроенный в честь графа де Кабры, длился семь дней и семь ночей. Никогда еще в Кастилии не видели ничего подобного. От эпицентра всегда вращающейся только вправо спирали шли бурные волны к внешним оконечностям. Граф переходил в самую заветную, самую близкую к королям сферу галактики: его посвящали в «SS».
По сему случаю Изабелла оделась так, как имела право одеваться лишь она. Зеленого шелка одеяние с пышнейшими рукавами. Знаменитое ожерелье из рубинов. Широкий пояс с инкрустациями из лазурита. Конусообразная шляпа на проволочном каркасе в три фута высотой, с ее вершины падала вниз пятиметровая вуаль, она походила на плывущий по ветру туман.
Алая юбка с фижмами из золотой парчи. Когда свежело — накидка из рыжих лис, подарок германских родственников, неутомимых охотников.
Она просто неотразима! Лицо покрыто пудрой из Александрии. Духи натуральные — сок, выжатый из цветов апельсина.
Рядом с ней Фердинанд. Весь в черном. Короткие штаны, высокие сапоги. Шляпа из черного сукна со страусовым пером, тоже черным. На груди пять крупных серебряных слез — символ печали, ибо мавры еще остаются на иберийской земле.
Следом за ними идут граф и графиня де Кабра. Их цвет — девственно белый. Цвет жертвенности и цвет именинников. Лица оттенены желтым. Веки графини покрыты переливчато-розовой, как лепестки мальвы, краской.
Далее — маркиз и маркиза де Мойя. На них мавританские одежды. Они, очевидно, изображают побежденного короля Боабдиля и его матушку.
Торквемада, как и положено, без пары. Он идет босиком, в заштопанной сутане. Ступает осторожно, ибо при каждом шаге в поясницу ему впиваются шипы железного пояса.
Беатрис Бобадилья, как всегда, экстравагантна. В доспехах из голубоватой стали, в шлеме с опущенным забралом. На штанах — соблазнительная застежка из красного бархата. Идти она, понятно, не может, ее везут на тележке два нелепых карлика-венгра, одетых в матросские костюмчики.
Торжественно шествует процессия к почетному месту. Ей предстоит открыть бал. Герольды выстроились в два ряда и выкрикивают имена гостей — не слишком стройно, зато с большим рвением.
Флейты-пикколо. Тамбурины. Свирели…
Изабеллу тяготят протокольные церемонии:
— Пора покончить с гражданскими войнами! Они отвлекают! Время начинать священную войну!..
Фердинанд осторожно возражает:
— Нет, еще не время. Еще не время, сеньора. Сначала следовало бы {50} отыскать валета с голубыми глазами и заручиться поддержкой черного рыцаря…
Между тем со стороны Эстремадуры уже спешат сюда грубые и тщеславные португальцы. Верховодит над ними маленькая Хуана Бельтранша. С ней король Альфонсо, бе новоиспеченный придурок-муж (как мы увидим, они отправились в сей трагический поход, не успев довести дело до конца. Так что в медовый месяц мед свой тучный Альфонсо, никудышный вояка, получает из рук бога Марса). Бельтранша рвется вперед и всем видом будто показывает: «Ну, что скажешь, Изабелла? Видела? И у меня есть свой мужчина, свой король!»
Бал начался. Очень серьезная, скованная из-за опутавшей ее вуали Изабелла вывела танцевать донью Леонор де Лухан.
Фердинанд остановил свой выбор на Альдонсе Аламан, чтобы таким, весьма ловким, способом отвести от себя подозрения (открытая наглость порой бывает выгоднее притворства).
Танцы послужили аперитивом. Через полчаса все перешли к столам, поставленным вдоль поляны, камни на которой в подражание бургундским изящным забавам были выкрашены золотой краской.
Пока подавали легкое молодое вино и закуски, гостям показали удивительный часовой механизм. Он был заказан специально для виновников торжества. Дюжина латунных козочек с тщательно нарисованными завитками, кудряшками и локонами вращалась по кругу на трех дисках, сцепленных друг с другом зубцами. Диски в действие приводились валом. Он же в свою очередь получал энергию от двух мулов, которые были спрятаны под прямоугольные металлические короба — дабы не изменить механистической моде эпохи.
Проплывая мимо главного стола, козочки блеяли с чуть приметным металлическим поскрипыванием.
Графиня де Кабра не могла скрыть слез умиления пред лицом столь изысканных и щедрых знаков королевского благоволения.
В таверне «К Новой Фаланге» сбивались новые «команды». Амбиции били ключом. Колумб понял, что пришло время рискнуть.
По слухам, те, кто делал ставку на науку, поэзию и музыку, нынче терпели неудачи. Изобретатели и толкователи снов возвращались битыми. Чуть больше везло служителям эротического фронта и новомодным оружейным мастерам.
Ульрих Ницш был в числе тех, кому не повезло. Он представился проповедником. Подумать только, независимый мечтатель в эпоху, когда любые безумства тщательно готовятся церковью!
Он отведал палок патруля Святого братства, и его полуживого притащили в таверну.
Вот такой случай, такой жизненный поворот: прошло более двадцати лет, и судьба, словно придуманная начинающим романистом, распорядилась так, что теперь Христофору пришлось утешать Ульриха Ницша, ставить ему на ушибы уксусные компрессы и поить колодезной водой.
В моменты просветления отставной ландскнехт рассказал: под покровом ночи, тайком достиг он самой сокровенной зоны в галактике власти. Через одного евнуха из прислужников королевы он передал во дворец отчаянное философское послание. Но его, к сожалению, приняли за любовную записку сексуального маньяка. А ведь там говорилось: «Вперед! Человек должен преодолеть себя! Полночь, которой мы окружены, предвещает величественный рассвет сверхчеловека! Вперед! Не станем оглядываться на мораль — прибежище стариков и немощных, тех, кто отрекся от жизни».
Так вот, его отколотили палками. И, посчитав мертвецом, бросили в канаву. Тевтонские усищи испачкались в тине. На счастье, стая бродячих собак уже успела отужинать и не желала прерывать сладкого и сытого сна.
— Ну что? Поговорил, теперь подумай! — бурчал начальник отряда Святого братства, устав работать палкой. {51}
Ландскнехт не мог понять — он был все-таки немцем, — что и боги и сверхчеловеки уже существуют и презирают риторику.
Мало того, они приходят в бешенство, когда их описывают или просто называют, будто называющий украл у них огонь и потушил его в ледяных ущельях логоса.
Общество вновь отвергло Ульриха Ницша. Врагом его на сей раз стал чистый инстинкт, не терпящий умствований или «теорий инстинкта». И в этом был здравый смысл. Колеса Повозки Власти закрутились. Изабелла и Фердинанд отыщут своих героев, своих сверхчеловеков (Гонсало де Кордова, свинопас Писарро, развратный генуэзец, авантюрист Кортес. Этим сверхчеловекам будет плевать на теорию сверхчеловечества. В них будет мало благочестия и благородства. Для Испании короли найдут подходящего кардинала — Сиснероса, который скажет: «Запах пороха мне приятнее запаха самых нежных духов Аравии»).
Ульрих узнал Христофора:
— Помнится, когда-то я сказал тебе, будто то, что нас до конца не убивают, делает нас сильнее…
Но и Христофор, пытаясь достичь эпицентра власти, потерпел неудачу. Он отчаялся ждать впустую, оставаться в безвестди, неузнанным теми, кто искал, кто предчувствовал его существование. Колумб решил прибиться к «команде» от корпорации производителей апельсинов. Поступок оппортунистический и нелепый.
На большой повозке была устроена аллегорическая картина: богиня Церера и три больших шара-апельсина, наполненных мармеладом. Аллегорию тянули шесть воловьих упряжек.
Колумб и еще шесть парней ехали, погрузившись в желе. Когда повозка будет проезжать мимо королевской ложи, они выпрыгнут на манер фруктовых гномов и пропоют куплеты о протекционистских ценах на апельсины и таможенных барьерах.
Но было наивностью думать, что подобное могло кого-либо заинтересовать. Им даже не позволили проехать, а на подходах к лагерю повозку разграбили цыгане с рисовых полей. При этом два участника погибли, утонув в сладком желе.
Двумя днями позже Колумб использовал еще одну возможность — как ему казалось, вполне надежную — передать послание по назначению.
