Олег Михайлов - Александр III: Забытый император
– Ай да кондуктор, молодец! Браво! Ловко отбрил мальчишку! – грохнул хохотом весь вагон.
С этих пор приказчику всю дорогу не давали прохода. Едва он вмешивался в разговор, как сейчас же его кто-нибудь спрашивал:
– А что, герой, скоро с тебя штаны снимать будут?
Эти насмешки доводили мальчишку до слез, и в Белграде он отстал от партии.
В Пеште на пристани объявили, что пароход до Белграда прибудет в шесть вечера, так что нет нужды искать пристанища. Вокруг добровольцев, одетых в серые шинели с башлыками, собралось множество любопытных. Среди венгров и австрийцев нашлось и несколько русинов, а в партии было двое малороссов, и мало-помалу завязался разговор.
– Что же это вы? Отслужили срок и опять на службу? Да еще прямо на войну? – спрашивали австрийские подданные. – Неужели не надоело?
– Тут, братцы, дело другое. Наших, православных, режут турки. Это все равно что на богомолье идти…
– И мы православные, – возражали русины. – А все-таки не пойдем на турку. Он нам зла не делает. Наш цесарь живет мирно с султаном.
Пока солдаты болтали с русинами, к Клеменцу подобрался прилично одетый господин с кривым носом и черными усиками:
– Не хотите ли, сударь, осмотреть Пешт и его достопримечательности? – предложил он на довольно сносном русском языке. – Я фактор и работаю здесь гидом.
– Скоро подойдет пароход, – отвечал Клеменц. – Теперь ехать в город некогда. Я уж осмотрю столицу Венгрии на обратном пути. Если, конечно, останусь жив…
– Пароход придет не раньше чем через три часа, – вкрадчиво возразил гид. – А за это время я успел бы вас познакомить со здешними женщинами. О, это такие красавицы… – Он прищелкнул языком. – Халва!..
Клеменц сухо ответил:
– Не имею никакого желания.
– Напрасно! Будете жалеть, – сразу поскучнел гид-сводник и подошел к начальнику партии. После короткого разговора тот перекинулся словами с двумя молодыми людьми, фактор кликнул коляску, и вся компания с хохотом и непристойными шутками укатила в город.
– Ну, наши благородия закутят теперь, – сказал Клеменцу один из солдат-добровольцев. – Как бы на пароход не опоздали…
И действительно, теплая компания вернулась к самому отплытию и сильно навеселе. Офицер заплетающимся языком силился поведать, как они приятно провели время и что на обратном пути обязательно задержатся в Пеште денька на два-три:
– Цыганки… Шампанское… Поцелуи… Халва!..
При этом он пускался в такие подробности, от которых, что называется, уши вяли.
Не желая его слушать, Клеменц вышел на палубу. Заодно он хотел поглядеть, как устроились там его товарищи по партии – простые солдатики. Собравшись в кучу, те толковали о господах:
– Эх, уж эти дворяне, белая кость! Собираются биться за веру, за братьев! Им бы Богу молиться, а они… Да Бог с ними, впрочем. Вот приедем в Белград, там их живо в порядок приведут.
– А вы, господин, как же? – спросил Клеменца один мужичок. – По своей охоте едете или по службе?
– Нет, я по собственному желанию…
– Страшно будет на войне-то! Особенно спервоначалу. Вы-то бывали на войне?
– Нет, не доводилось. В первый раз пробую…
– Ну что ж, около нас попривыкните, – улыбнулся солдатик. – Если вместе служить будем, мы вас не выдадим. У нас закон такой: сам погибай, а товарища выручай!
– Спасибо, братец, – сказал Клеменц.
– Оно конечно, война страшна. Но ведь не всех же убивают. Если даже каждый десятый выйдет из строя, так это уже много, – подбодрил Клеменца другой.
– Надо сказать, однако, всяко бывает, – возразил первый.
Понемногу поднимались на палубу и господа из кают. Клеменц заметил, что они начали держать себя несколько пристойнее – видимо, протрезвев, стали понимать серьезность положения; и было ясно, что назад возврата нет.
Клеменц побродил по палубе, любуясь широким Дунаем, освещенным полной луной, попробовал вспомнить прошлое этой великой реки – скифов, гуннов, византийцев, готов, князя Святослава, кровавые войны с Портой, и порядочно устал, сдавая экзамен по истории самому себе. Его одолела дремота, он спустился в каюту, лег на койку и крепко уснул. Его разбудили крики:
– Белград! Видно Белград!..
Он выбежал на палубу. Впереди на крутом берегу стоял залитый солнцем Белград. Солдаты-добровольцы пели:
– Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы над сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство…
Под пение тропаря Кресту и молитвы за Отечество пароход пристал к берегу. Старик серб, седоусый и толстый, встретил партию и повел ее по крутой лестнице в город. Доставив добровольцев в дешевую гостиницу, он сказал:
– Другове! В Белграде живут не так, как в Петербурге. У вас спят днем, а у нас ночью. У вас жизнь столичная, а у нас деревенская. У нас ложатся с курами, а у вас отправляются в гости. По ночам с песнями у нас не ходят. Я бывал в Петербурге еще при Александре Благословенном…[73]
– И у нас это делают далеко не все, – засмеялся Клеменц. – А если и случаются уличные скандалы, то их живо прекращает полиция.
– У вас это так, у вас много полиции. У нас же полиция маленькая. Нам трудно справляться с целыми партиями вооруженных людей…
– Но ведь здесь военные. Они обязаны носить с собой оружие, – возразил Клеменц.
– Совершенно верно. Но многие из волонтеров полагают, что дисциплина для них не обязательна.
– Извините, но зачем же вы держите наших добровольцев в Белграде? Почему не отправляете их сразу же на позиции? – удивился Клеменц.
– Не знаю, как объяснить. Одни говорят, что нет телег для отправки военных снарядов, другие – что трудно выпроводить ваших добровольцев из Белграда. Я думаю, что вы, как мне кажется, человек серьезный, могли бы повлиять в случае надобности на молодых своих товарищей.
– Вряд ли мне придется здесь играть роль начальника, – отвечал Клеменц. – Я постараюсь как можно скорее отправиться на позиции…
– Это было бы хорошо, – покачал головой старик серб. – Но теперь, надо признаться, у нас мало порядка. Впрочем, посмотрите, сами увидите. Но если что-нибудь понадобится, я всегда к вашим услугам. Кстати, позвольте мне порекомендовать вам эту гостиницу. Кормят хорошо и недорого.
– Ну что ж, – обратился Клеменц к офицеру, когда серб ушел, – пойдемте в круню. Время обедать…
Они спустились в полуподвальный ресторанчик и при свете неясно горящих газовых ламп стали отыскивать свободный столик.
– Что, Дмитрий Александрович, и вы приехали сюда за веру, за братьев кровь проливать? Идите сюда! Около меня есть местечко…
Клеменц увидел сутулящегося, с седеющей бородой господина, в котором сразу узнал Глеба Ивановича Успенского.[74] Это был один из его самых любимых писателей – они познакомились и близко сошлись еще в Париже.
– Вот-вот, присаживайтесь. Очень рад, что встретились, – приговаривал Глеб Иванович.
Заказав обед, Клеменц спросил, как чувствует себя Успенский в Белграде.
– Да как вам сказать, неразбериха какая-то. Я еще дорогой расспрашивал волонтеров. С какой целью они едут на войну. И что же вы думаете? Один говорит, что неудачно женился, другой пострадал на службе, третий… Да всех не перечтешь. Вижу только, здесь целые толпы шатаются без дела…
– Не забывайте, Глеб Иванович, что мы в тылу армии, а тут любят тереться персонажи самого разного сорта.
– Да, да. Я только вчера встретил повара из одного петербургского ресторана. Говорит: «Маркитаном буду». И конечно, будет у какого-нибудь обжоры из провиантских чинов за веру, за братьев сербских кур да индюшек фаршировать!
Оба расхохотались.
– А эти зачем сюда прикатили? – Успенский кивнул в сторону, где сидело с полдюжины аляповато разряженных дам. – Здесь женщины в гостиницах служат за нищенское жалованье. И всегда готовы согреть вашу постель почти что даром…
Едва Клеменц с Успенским выпили по рюмке сливовицы, как в ресторан вбежал доброволец, за которым гнался разъяренный серб.
– Заступитесь, земляки! – вопил доброволец.
– Как! Русских обижают? Мы за веру, за братьев сражаться приехали! А они!.. – раздались крики. – К оружию!
– Чекайте! Чекайте! – не своим голосом кричал серб. – Он у меня украл из табачной лавки две пачки дюбеку![75]
– Как?! Доброволец – и вор?! Изрубим его, как собаку!..
Торговца табаком и вора мигом окружили вооруженная толпа. Серб, увидев, что у добровольца из карманов торчат пачки табака и коробки с папиросами, принялся опрастывать их, совершенно забыв, что окружен разъяренной толпой. Торопливость его была столь комична, что все разразились гомерическим смехом. Клеменц впервые в жизни видел, как быстро может меняться настроение сильно возбужденной толпы.
Заметив эту перемену, из-за стойки вышел хозяин круни и предложил обязать вора убраться из Белграда не позднее завтрашнего дня.
