Льюис Уоллес - Бен-Гур
В кульминационный момент этой сцены появились мудрецы, спешившиеся со своих верблюдов у входа в караван-сарай. Обнаружив, что дверь заперта, они стали громко просить разрешения войти. Когда служитель справился со своим страхом настолько, что обратил на них внимание, он снял запоры и открыл им дверь. В заливающем все вокруг свете верблюды выглядели какими-то призрачными существами, что вкупе с обликом и поведением их хозяев лишь увеличило страх привратника. Он отшатнулся и даже не смог сразу ответить на заданный ему вопрос:
– Это ли Вифлеем Иудейский?
Несколько человек из числа постояльцев приблизились ко входу. Их присутствие несколько приободрило привратника.
Нет, это караван-сарай, сам город расположен чуть дальше.
– Не здесь ли недавно появился на свет ребенок?
Окружающие в изумлении воззрились друг на друга.
– Да, да.
– Проведите же нас к Нему, – нетерпеливо потребовал грек.
– Проведите нас к Нему, – воскликнул и Балтазар, впервые за все время теряя бесстрастие, – потому что мы видели Его звезду, которая встала над Его домом, и пришли поклониться Ему!
Индус молитвенно сложил руки перед собой, восклицая:
– Воистину жив Господь! Поспешите же, поспешите! Спаситель найден. Мы осчастливлены превыше всех людей!
Спавшие на плоской крыше люди спустились вниз и последовали за странниками, ведя их по двору и загону; при виде звезды, по-прежнему сиявшей над пещерой, хотя и не так ярко, кое-кто в испуге повернул назад; но большая часть продолжала свой путь. Когда путники приблизились к дому, звезда поднялась; когда они достигли двери, звезда уже была высоко в небе и продолжала подниматься; когда они вошли в дом, она скрылась из виду. Это убедило свидетелей происшедшего, что существовала какая-то божественная связь между звездой и странниками. Когда дверь распахнулась, они толпой вошли внутрь.
Помещение было освещено светильником, дававшим достаточно света, чтобы странники смогли различить мать и бодрствующего ребенка у нее на коленях.
– Это твой ребенок? – спросил Балтазар у Марии.
Молодая мать поднесла ребенка ближе к свету, произнеся:
– Он мой сын!
И все трое преклонили колена и поклонились Ему.
Они совершенно отчетливо видели, что ребенок ничем не отличается от всех других детей: вокруг его головы не было ни нимба, ни какой-либо короны; губы его были приоткрыты. Ему словно бы не было дела до мудрецов, до их радости, их молитв; подобно всем детям, он куда дольше смотрел на пламя светильника, чем на них.
Спустя несколько минут странники поднялись с колен, возвратились к своим верблюдам и снова пришли в пещеру, принеся в качестве даров золото, ладан и мирру[20], которые они и возложили перед Младенцем, выразив все преклонение перед Ним в словах, которые нельзя передать на письме, ибо искренний восторг чистого сердца был тогда тем же, что и сейчас, – вдохновенной песней души.
Перед ними был Спаситель, в надежде найти которого они проделали такой длинный путь!
Они без всяких колебаний признали Его.
Почему?
Вера их покоилась на знамениях, явленных им Тем, Которого мы знаем с тех пор под именем Отца; и они были людьми того типа, которым достаточно лишь такого знамения, поскольку они ничего не спрашивали о своем будущем. Мало было тех людей, которые увидели знамения и услышали данные им обещания – Мать и Иосиф, пастухи, трое мудрецов – все они уверовали одинаково. В этот период, в период подготовки спасения, Бог был всем и Младенец ничем. Но взгляни в будущее, о читатель! Наступит время, когда все знамения будут исходить от Сына. Блаженны те, кто тогда уверует в Него!
Давайте же дождемся этого времени.
Книга вторая
Ты жил дерзаньем смелым,
Огнем души, чьи крылья ввысь манят,
Ее презреньем к нормам закоснелым,
К поставленным природою пределам.
Раз возгорясь, горит всю жизнь она,
Гоня покой, живя великим делом,
Неистребимым пламенем полна,
Для смертных роковым в любые времена.
Глава 1
Иерусалим под властью римлян
Теперь читателю необходимо перенестись вперед на двадцать один год, в начало того периода, когда римскую власть возглавлял Валерий Грат, четвертый имперский правитель Иудеи, – период, который запомнился спадом политической агитации в Иерусалиме. Это было не лучшее время, чтобы сводить старые счеты между иудеями и римлянами. Иудея претерпевала перемены, затрагивавшие многие стороны ее существования, но ничто не волновало ее так, как политический статус. Ирод Великий умер примерно через год после рождения Младенца – умер столь жалко, что христианский мир впоследствии имел все основания думать: он был сметен Божественным гневом. Подобно всем великим правителям, целую жизнь занятым совершенствованием той власти, которую они создали, он мечтал передать свой трон и свою корону по наследству – стать основателем династии. С этим намерением он оставил завещание, согласно которому разделил все подвластные ему земли между тремя своими сыновьями, Антиппой, Филиппом и Архелаем, из которых последний должен был также унаследовать и его титул. В соответствии с заведенным порядком завещание было представлено на рассмотрение императору Августу, который утвердил все его положения за одним исключением: он воздержался от присвоения Архелаю царского титула до тех пор, пока тот не докажет свою способность управлять государством и свою преданность римской власти; взамен этого он дал ему титул наместника и в этом качестве позволил править в течение девяти лет, после чего за неспособность к управлению и к обузданию тех возмутителей спокойствия, которые укреплялись и набирали силу при нем, Архелай был переведен в Галлию в качестве ссылки.
Цезарь не ограничился устранением Архелая; он нанес удар также и по жителям Иерусалима, унизив их гордость и ранив чувствительность высокомерных обитателей Храма. Он низвел Иудею до статуса провинции Римской империи и ввел ее в состав префектуры Сирии. Таким образом, взамен царя, лояльно управлявшего народом из дворца на холме Сион, оставленного Иродом, город попал во власть второстепенного чиновника, именуемого прокуратором, выходившего на римских царедворцев только через наместника Сирии, постоянно пребывавшего в Антиохии. Чтобы сделать оскорбление еще более чувствительным, прокуратору не было позволено иметь своей резиденцией Иерусалим; он сам и его чиновники расположились в Кесарии. Но унизительнее всего было то, что Самария, самая презираемая всеми в мире Самария – эта самая Самария была присоединена к Иудее в качестве части той же самой провинции! Каких мук стоило правоверным иудаистам встречаться на совещаниях с фанатиками-фарисеями, которые показывали на них пальцами и смеялись над ними в присутствии прокуратора!
В этом море слез и печали униженному народу оставалось одно утешение: верховный священнослужитель воцарился в бывшем дворце Ирода и завел там некое подобие царского двора. О том, какой долей истинной власти он обладал, можно судить по следующему примеру. Смертные приговоры утверждались прокуратором. Правосудие осуществлялось от имени римского императора и по его законам. Еще более знаменательным было то, что царский дворец был забит акцизными чиновниками императора, его дипломатическими посланцами, советниками, регистраторами, сборщиками податей, откупщиками, доносчиками и соглядатаями. Мечтающим о днях вожделенной свободы оставалось утешаться тем, что главным правителем в царском дворце был все же иудей. Одно только его присутствие изо дня в день напоминало им об обещаниях пророков и о том времени, когда Иегова правил племенами через сынов Аарона; для них в этом был определенный знак того, что Бог не покинул их: это питало их надежды и помогало терпеливо дожидаться прихода сына Иуды, которому предстояло взять бразды правления Израилем.
Иудея была римской провинцией более восьмидесяти лет – громадный срок для того, чтобы узнать, до какой степени ее население не выносит римскую власть, и более чем достаточный, чтобы понять: иудеями, при всей их гордости, можно вполне спокойно управлять, если только уважать их религию. Придерживаясь такой политики, предшественники Валерия Грата всячески избегали каких бы то ни было споров с блюстителями священных обычаев и законов их религии. Грат же избрал совершенно другую политику: самым первым своим официальным актом он лишил Анну звания верховного жреца и передал его дворец Ишмаэлю, сыну Фабуса.
Исходила ли идея такого акта от Августа или же была рождена в голове самого Грата, но неразумность ее вскоре стала явной всем. Жалея читателя, мы не будем посвящать его во все тонкости политических процессов внутри самой Иудеи; скажем об этом только несколько слов, которые совершенно необходимы для критического осмысления происходящего. В те времена, оставляя в стороне вопрос об их происхождении, в Иудее существовали партия знати и партия сепаратистов, или народная партия. После смерти Ирода обе эти партии объединились в борьбе против Архелая; они изводили его в Храме и во дворце, в Иерусалиме и в Риме то интригами, а порой и с оружием в руках. Не единожды священные стены монастыря Мориа сотрясались от криков вооруженной толпы. В конце концов они добились ссылки Архелая. Но в ходе этой борьбы союзники преследовали каждый свои собственные цели. Знать ненавидела Иоазара, верховного священнослужителя; сепаратисты же были его рьяными приверженцами. Когда ставленники Ирода пали вместе с Архелаем, Иоазар разделил их судьбу. Анна, сын Сита, был выбран знатью в качестве нового хозяина дворца; вслед за этим пути союзников разошлись. Возвышение ситиан привело к возобновлению жестокой вражды.