Алексей Меняйлов - Россия: Подноготная любви.
Перечислять успешные битвы Ганнибала в Испании сейчас необходимости нет - об этом лучше почитать у античных историков (Тита Ливия, Полибия), - достаточно сказать, что побед было множество. Несколько хуже дела обстояли с осадами городов: если город не удавалось захватить и разграбить с налета, то через какое-то время защищающиеся жители освобождались от неясного дурмана и вполне сносно могли защищаться даже при рухнувших городских стенах (как это происходило, скажем, в Сагунде и Заканфе - своеобразных аналогах Бородина и Брестской крепости; кстати, аналогичная закономерность обнаруживается и в противостоянии гитлеровцев русским: немцы или побеждали с налета, или вообще не побеждали). При упорстве обороняющихся Ганнибал их просто давил массой тел аборигенов из близлежащих областей, в большом числе добровольно присоединившихся к его войскам.
Этот необъяснимый с точки зрения дарвинщины энтузиазм (аборигены гибли, ровным счетом ничего не приобретая ни для себя, ни для своего народа) античные и современные историки объясняют глупейшим образом - к Ганнибалу присоединялись якобы по причине великодушия Ганнибала (описан, например, случай, когда он отпустил очень красивых пленников-молодоженов, дав им приданое: миллионную часть от награбленного в захваченном городе). Это "великодушие" - на удивление античным историкам, но естественно для психоаналитиков - совмещалось с болезненной жестокостью. (Нашему веку Сталин всей своей жизнью показал, что для того, чтобы покоренные народы обожали и боготворили своего палача, вовсе не обязательна милостыня, достаточно по отношению к ним одной жестокости. "Великодушием" Сталин, как и всякий садо-мазохист, тоже страдал, только "оттягивался" он в "великодушии" не на советских народах, а на зарубежных, щедрой рукой раздавая вождям коммунистических партий грандиозные суммы денег, вырученные от продаж произведений искусства.) Так что не в "великодушии" дело - достаточно того, что Ганнибал был жесток и хотел (галлюцинировал), чтобы к нему шли добровольцы. Акты "великодушия" - лишь материал для деструктурирования сознания будущих жертв заснеженных ущелий Альп.
Испания через какое-то время стала для Ганнибала слишком тесна, и он, совершив за пятнадцать дней хрестоматийный переход через Альпы, спустился на равнины Италии.
Последовал ряд ураганных разгромов римских легионов, которые, казалось бы, должны были быть воодушевлены, защищая родные очаги. Все эти разгромы производились по одной и той же схеме (как и все последующие в течение всех 14 лет пребывания на территории древней Италии). Ганнибал с точностью заведенного раз и навсегда механизма действовал так:
- сначала имитировал отступление, провоцируя преследование; и римские войска - иной раз наперекор воле своего военачальника, но чаще с его одобрения - кидались в погоню;
- вдруг из кустов, оврагов или из-за единственного в данной местности холма показывался небольшой (!) засадный отряд;
- римлян охватывал ужас, они переставали соображать окончательно, и - все разом обнаружив в себе голос, подсказывающий, что надо, бросив оружие, бежать! бежать! бежать! - велению "сердца" противиться не могли, ряды расстраивались - и начиналась страшная резня.
После очередного разгрома римляне набирали новое войско, им Ганнибал подставлял отряд мародеров как солдат никчемных, легко заменяемых и потому не имеющих ценности, римляне, без труда его разогнав, начинали чувствовать в себе желание преследовать уже все войско Ганнибала, этому чувству не противились, но вдруг появлялся небольшой засадный отряд, все отдавались другому чувству - панике, - и опять под мечами ганнибаловцев оказывались незащищаемые спины и головы бегущих.
Такое истребление мужского населения Рима продолжалось до тех пор, пока не был назначен диктатором (понятие военное: так назывался единоличный правитель-консул вместо обычных двух, обязанных власть между собой делить) сроком на год непопулярный в толпе (публике) Квинт Фабий Максим или попросту Фабий.
И вот этот самый Фабий повел себя на поле боя странно.
Результатом этой странности было то, что Ганнибал - непобедимый Ганнибал! - Фабия зауважал и, пожалуй, испугался. А вот недорезанные жители Рима (отважные, как они о себе думали, что, по их понятиям, доказывалось тем, что они всегда были готовы броситься за отступающим врагом), Фабия запрезирали еще больше.
Что же сделал Фабий эдакого?
Он со своими легионами подходил вплотную к лагерю Ганнибала, но не нападал, а разбивал лагерь, возводил насыпь, устраивал ворота - и так далее по уставу. В провоцируемые генеральные сражения не вступал - разве что давал своим легионерам размяться в ловле мародеров и, преодолев туман в голове, ощутить кровь врагов на своих мечах. Словом, выжидал, но не в удобном, казалось бы, положении, то есть вдалеке от Ганнибала, а расположившись как можно ближе к лагерю оккупантов. Просто ждал, - а победоносное войско Ганнибала почему-то хирело.
Только по выбору места для лагеря минимально мыслящий человек мог догадаться, что Фабий был отнюдь не трус, а его победа - результат если не логического знания теории стаи, то хотя бы ощущения истинных закономерностей жизни невозрожденных людей.
Но римский народ Фабия, естественно, не понял. На Фабия, не устраивавшего истерических передвижений войск, даже когда Ганнибал на его глазах демонстративно разорял поля союзников Рима, разозлились не только солдаты, которые рвались преследовать врага, но и сенат, и народ Рима, обзывая по сути победителя Ганнибала в худшем случае трусом, а в лучшем, презрительно, - Кунктатором (Медлителем). Собиравшаяся в толпы публика требовала от Фабия того же, чего от него хотел и Ганнибал - генерального сражения.
Главным противником Фабия стал его начальник конницы, любимец толпы Марк Муниций. Тит Ливий пишет о нем так: "Был он начальник конницы человеком неистовым, скорым на решения, необузданным на язык; сначала в небольшом кругу, а потом открыто в толпе стал бранить Фабия, который будто бы не медлителен, а ленив, не осторожен, а трус; истолковывая доблести диктатора как пороки, он унижал высшего и превозносил себя - гнусное искусство, доставившее многим блестящий успех и потому процветающее" (Тит Ливий, XXII, 12:12). Впавшие в восторг воины, приближая свою бессмысленную гибель, помогли Марку Муницию добиться уравнивания власти с Фабием. Далее Муниций потребовал, чтобы командование было посменным, то есть в определенные дни власть над всеми легионами принадлежала только ему, Марку Муницию, и он был бы вправе начать генеральное сражение. Однако на это Фабий не согласился. В конце концов войска были разделены таким образом, что первый и четвертый легионы отошли под командование Муниция, а второй и третий - Фабия.
Стоит ли говорить, что Ганнибал, выведывавший обо всем, что происходило в римском лагере через лазутчиков и перебежчиков, радовался происходящему как ребенок!
И любимец толпы Муниций не обманул его ожиданий. Он, забрав подчиненную ему половину войска, оставил общий, защищенный рвом и валом лагерь, отвел подчиненные ему легионы на несколько стадий, организовал собственный лагерь (однако, в пределах видимости Фабия) и построил легионеров в боевой порядок. Иными словами, не прошло и суток, как Муниций подставил свои легионы под небывалое избиение.
Резня и преследование двух подчиненных Муницию легионов продолжалась до тех пор, пока из своего лагеря в полном порядке не выступил Фабий. И тут Ганнибал, у которого с арифметической точки зрения сил было более чем достаточно, чтобы добить и Фабиевы легионы, испугался и отступил.
То ли искренне, то ли заботясь о своем "лице", спасенный Фабием Муниций в содеянном каялся рьяно, на коленях перед всеми превознося Фабия - и даже назвал его отцом.
Исчерпан был инцидент, но не искоренен принцип.
В Риме (почему-то не в войске) было множество мунициев, и один из них - Варрон, сын мясника. Видимо на основании того, что он досконально разбирался в расчленении туш домашних животных, Варрон легко убедил римскую толпу, что может разгромить Ганнибала в один миг. Чернь его, как и Муниция, боготворила, и во время перевыборов (Фабий в тот год, по истечении срока консульства, переизбран не был и, соответственно, лишился полномочий командующего) Варрон, несмотря на свое низкое происхождение, не позволявшее получить высокую должность консула (во время войны оба консула были военачальниками - над своим, в разных концах Римской республики, войском), должность эту все-таки получил. Добровольцы, настроенные, как они о себе думали, патриотически, бросились записываться в войско Варрона.
Вскоре Варрон вместе со вторым консулом Луцием Павлом в сопровождении вновь набранных легионов ринулся навстречу Ганнибалу. Варрон требовал сражения - и немедленного; Павел же, во всем стараясь подражать Фабию - жаль, что лишь только подражать, - противился. Однако Павел был недостаточно последователен, теорию стаи не понимал, и разделил не легионы (как Фабий), а дни управления всем войском.
