Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога
Ода, сидя рядом с княгиней Анной, почти не притрагивалась ни к еде, ни к питью. Во всем происходящем ей чудилось недоброе. И то, как ломают шапки перед Всеволодом и его сыном киевские бояре. И то, что Всеволод отдалил от себя любимцев Святослава, Алка и Перенега. Для них даже места не нашлось за княжеским столом, оба затерялись среди прочих гостей, коих набилось в гридницу великое множество. Одна за другой звучали похвальные речи в честь усопшего, вспоминались его славные дела и мудрые изречения. Слуги едва успевали наполнять чаши и кубки хмельным мёдом.
Ода обратила внимание, что похвалы умершему рассыпают в основном черниговские бояре, а киевляне и переяславцы помалкивают, хотя пьют хмельное питье тоже с усердием.
Неожиданно кто-то из гостей, изрядно захмелев, бросил в зал:
- А где Изяслав Ярославич? Ведь по закону он старшинство должен принять.
Ода заметила, как вздрогнул Всеволод Ярославич, как беспокойно забегали его глаза.
Поднявшийся шум и смех сгладили возникшее напряжение. Мол, Изяславу на Руси не место, коль он папе римскому на верность присягал!
Киевские бояре несколько раз пытались заговорить со Всеволодом Ярославичем: станет ли он продолжателем начинаний Святослава, готовить ли по весне полки для похода в Болгарию. Спрашивали и о союзе с Гезой против ромеев и германского короля, быть тому союзу или нет?
Однако Всеволод Ярославич отмалчивался.
Покидая пиршество и медленно проходя между столами, Ода услышала чей-то голос:
- Все кончено, друже. Замыслы Святослава Всеволоду не по плечу.
Ода узнала говорившего: Гремысл, главный советник Глеба. Соседом Гремысла был черниговский боярин Веремуд, брат Алка.
Он возразил:
- А я разумею, все токмо начинается, не будет покою на Руси, пойдут распри за распрями на радость половцам и князю полоцкому.
- Думаешь, и Изяслав своего требовать станет?
- Станет. И не токмо он…
Ода удалилась на женскую половину терема и вызвала к себе Людека.
Дружинник пришёл вместе с Регелиндой, которая и ходила за ним.
- Ты исполнил моё повеление? - обратилась Ода к Людеку.
Тот молча кивнул.
- И что сыны мои?
- Ответили согласием, - промолвил поляк.
- Хорошо. Ступай.
Людек поклонился и скрылся за дверью.
Регелинда удалилась вместе с ним, чтобы неприметно вывести из женских покоев.
Вернувшись, Регелинда тотчас подступила к Оде с настойчивыми расспросами:
- Ну, душа моя, признавайся, что ты задумала? Какое поручение давала Людеку? Вижу по очам твоим, не печаль по мужу усопшему тебя занимает, иное в голове. Что же?
- Не время предаваться скорби, Регелинда, - ответила Ода после краткого молчания. - Пришла пора Святославичам самим о себе мыслить, ибо отцовской заботы им более не видать, а дядья скоро сами меж собой грызться начнут.
Я думаю, Святославичам нужно стоять за Всеволода Ярославича против Изяслава, - заметила Регелинда. - Коль сядет в Киеве Всеволод, то племянников своих без милости не оставит.
- А я так не думаю, - сказала Ода. - Всеволод воркует по-голубиному, но крылья имеет ястребиные. Он не одобрял многие замыслы Святослава и о сыновьях его вряд ли заботиться станет. Замышляет что-то Всеволод. Сердцем чую, что во вред Святославичам тайные помыслы его. Святославичам надо сплотиться, пока не поздно. Сегодня ночью я соберу вместе и Бориса и Святославичей, чтобы обсудить, как лучше противостоять дядьям.
- С огнём играешь, душа моя, - предостерегла Регелинда.
- Знаю, - Ода жестом велела служанке удалиться.
Ровно в полночь сыновья Святослава собрались в доме, который занимал Борис Вячеславич со своими гриднями. Туда же в назначенный час пришла Ода, сопровождаемая Людеком и Регелиндой.
Из всех присутствующих на этом тайном совете лишь Борис знал, о чем пойдёт речь, но помалкивал до поры, предоставляя Оде самой начать столь щекотливый разговор.
Ода оглядела своих повзрослевших пасынков, задержав взгляд на сыне Ярославе, самом юном среди них. И начала без обиняков:
- Не всякое зло во зло, дети мои. Коль сговоритесь вы здесь против Всеволода Ярославича и его сына Владимира, то в скором времени всю Русь меж собой поделите. Отец ваш о том же мечтал.
Ода сделала паузу, наблюдая за реакцией пасынков и Ярослава.
Те пребывали в недоумении от услышанного.
Первым заговорил Глеб:
- Матушка, я не верю своим ушам! Неужель ты подбиваешь нас идти против Всеволода Ярославича?! Иль Изяслав тебе милее кажется?
Ода решительно перебила его:
- Сядь, Глеб. Я жалею, что позвала тебя сюда. Конечно, где уж тебе поднять меч на отца твоей обожаемой Янки! Но что ты станешь делать, когда твой тесть возжелает твоей смерти?
- Этого не будет! - воскликнул Глеб. - Этого не может быть!
- Неужели ты обзавёлся бессмертием, мой милый? - холодно усмехнулась Ода. - Так поделись с братьями.
- К чему ты клонишь, Ода? - хмуро спросил Олег. - Тебе что-то известно иль ты собираешься мстить Всеволоду Ярославичу? Но за что? Растолкуй нам.
- Вот именно, - поддержал брата Давыд. - Всеволод Ярославич нам ныне вместо отца, враждовать с ним нельзя. Это будет на руку Изяславу.
Ода подавила раздражение.
- Не усидит Всеволод Ярославич на столе киевском, дети мои. Видит Бог, не усидит! Опять Изяслав великим князем станет, а уж он-то припомнит вам свои скитания и унижения. При нем все вы изгоями станете, а Всеволод Ярославич и пальцем не пошевелит, чтобы помочь вам. Это же яснее ясного! От него надо избавиться, и чем скорее, тем лучше.
- Как избавиться? - встрепенулся Ярослав. - Ты не на смертоубийство ли нас толкаешь, мати моя?
- Смерть Всеволода Ярославича развяжет вам руки, дети мои, - продолжила Ода непреклонно. - Неужто охота вам ходить в подручных у дяди своего?!
Теперь возмутился Олег:
- С ума ты сошла, Ода! Позором покрыть нас хочешь. И как ты токмо додумалась до такого?!
Ему вторил Глеб:
- Диву я даюсь, слушая тебя, матушка. Ты не больна ли? Чем так насолил тебе Всеволод Ярославич?
- Дикость это, - согласился Давыд. - Бред! Чушь!
Ода жестом отчаяния уронила руки на колени. Она сидела на стуле напротив своих пасынков, расположившихся на скамье у стены. Борис и Ярослав тоже сидели на стульях, но сбоку от Оды.
Комната была освещена всего одним светильником па подставке. Поэтому все сборище напоминало заговорщиков, не желающих открыто глядеть друг другу в глаза.
На деле же заговора не получалось. Сначала комнату покинул Глеб, наговорив Оде немало обидных слов. Почти сразу следом за ним ушли Олег и Давыд.
С Одой остались лишь Борис и Ярослав.
Видя, что сын старательно борется с зевотой, Ода отправила его спать.
Когда Ярослав ушёл, Борис подошёл к Оде сзади и мягко положил ладони ей на плечи.
- Я предполагал, что этим все закончится, Филотея.
- Слепцы и глупцы! - раздражённо проговорила Ода. - Ты-то, Борис, понимаешь, что братья твои слепы и глупы?
- Они ещё прозреют, Филотея, - отозвался Борис. - Ну, время позднее, ложись-ка спать.
- Ещё чего? - Ода резко встала. - Коль мы с тобой прекрасно понимаем друг друга, то и действовать станем заодно. И немедля! Подымай своих гридней! Мы уходим в Киев! Муж мой погребён, и делать мне здесь больше нечего.
- Что ты задумала?
- Расскажу по дороге, - ответила Ода, направляясь к двери.
* * *
По пути в Киев Ода сообщила Борису, что в её намерение входит вывезти часть сокровищ из великокняжеской казны и спрятать в надёжном месте.
В будущем это злато-серебро пригодится Святославичам, когда у них встанет распря с дядьями из-за столов княжеских, - молвила Ода. - Пригодятся эти деньги и тебе, Борис. Чаю, ты не станешь довольствоваться малым, с твоим-то ретивым сердцем.
Борис все больше поражался властолюбию Оды и ещё тому, как далеко она готова идти. Он и не предполагал, что его обожаемая тётка столь кровожадна в душе, что готова перешагнуть через труп Всеволода Ярославича ради своих пасынков и сына Ярослава. Однако Бориса не покоробил замысел Оды, поскольку в нем тоже сидело недоверие ко Всеволоду Ярославичу, который и раньше-то не очень его жаловал. Говорили, Всеволод Ярославич даже как-то попенял брату, что тот посадил в Вышгороде Бориса, а не его сына Владимира.
«Токмо попробуй отнять у меня Вышгород, дядюшка, - зло думал Борис. - Это тебе дорого обойдётся. Без боя не отдам!»
Над верхушками высоченных елей светила ущербная луна, словно подглядывая за отрядом из тридцати всадников и двумя крытыми кибитками, запряжёнными тройками лошадей.
Стражи у ворот Чернигова недоумевали: и куда это сорвались, на ночь глядя, вдова Святослава Ярославича и её племянник Борис Вячеславич?
