Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля
В то же время упорное стремление во что бы то ни стало сохранить империю обнаруживает приверженность к ленинско-сталинской, основанной на насильственном принуждении системе. Но провозглашая диалог как основу отношений между государствами, власть тем самым отказывается от бисмарковской схемы поддержания у граждан настроения осажденной крепости. „Наш противник нас вычислил. Он на нас не нападет” — говорил Горбачев. Объединение перед лицом внешней опасности (зачастую более воображаемой, чем реальной), в течение многих лет бывшее главным пропагандистским козырем режима, теперь отпадает. Это обязывает власть, которая никак не может или не желает стать миролюбивой, отказаться от конфронтации не только на словах, но и на деле, принять как основополагающий принцип поведения дискуссию, переговоры, готовность и способность выслушать аргументацию и другой стороны, понять ее. Принятие этого принципа будет способствовать не только установлению мирных отношений с другими державами, но и, в первую очередь, со своим народом. Это явится признанием его равным партнером, а распространение принципа равноправия на все народы, удерживаемые в границах советской империи, приведет и к отказу от великодержавности одной нации,усилиями и нищетой которой держится империя и к снижению роли,играемой ныне великодержавным и иными прочими шовинизмами.
В век, когда каждая нация стремиться утвердить себя, сделать свой голос услышанным, сохранить свою индивидуальность в быстро-меняющемся мире, ни одна из них не станет долее мириться со своей второклассностью. Советская империя переживает сейчас тоже, что происходило в середине столетия с Британской и Французской империями, когда, как писал Токвиль, народ до того „как бы равнодушно несший ярмо самых тягостных законов, резко сбрасывал его, как только тяжесть полегчала”. Период обостренного национализма — неизбежная, а, возможно, и необходимая ступень в развитии нации, особенно той, которая никогда не была самостоятельной или находилась под чужеземной властью. Каждая из них стремится к тому, чтобы, как и известный герой Достоевского, по своей воле пожить. Даже, если будет плохо. Это часть процесса самоутверждения. Потом, когда это достигнуто, наступает второй этап — осознание общности интересов с другими, необходимости объединения. Но это происходит добровольно, а не навязывается силой. Как бы не парадоксально казалось это на первый взгляд, процесс балканизации советской империи может способствовать и демократизации. Освобожденная от забот по поддержанию империи, Россия, наконец, займется устройством жизни своего населения, а остальные республики, освободившись от внешней опеки, покажут,на что они способны.
В статусе-кво, основанном на силе и страхе, никто не заинтересован. В содружестве народов бывшей советской империи, основанном на принципах свободы, заинтересованы все.
Порыв к демократии в Восточной Европе не может быть остановлен на границах Советского Союза, как не может быть остановлена подача кислорода, если только не хотят убить больного. Демократические изменения должны быть привнесены и в метрополию. В этом смысле Прибалтика должна рассматриваться как дарованная историей и географией лаборатория, где проводимый эксперимент покажет, как может быть осуществлен переход от жизни в условиях советского режима к демократии. Поэтому установление демократического правления в Прибалтике — важнейший шаг для всех остальных народов империи на пути к подлинной свободе и демократии.
А, быть может, все это померкнет перед тем, чему еще суждено свершиться и быть может, несмотря на то, что еще может произойти, Горбачев уже свою историческую миссию выполнил? Ведь известно немало государственных деятелей, чьи имена, несмотря на все ими сделанное, тем не менее связывают всего лишь с одним-единственным актом, свершенным ими за годы их правления, как, к примеру, XX съезд, с которым навсегда вошло в память правление Хрущева и которым он выполнил свою историческую миссию. Не исключено, что таким актом, с которым будут связывать имя Горбачева, станет тоже всего лишь одно явление - то, чему дали название гласности. Пора гласности останется в памяти, как навсегда остался в ней XX съезд.
Даже если удалось бы обратить историю вспять, попытки вырваться из замкнутого круга не прекратились бы. От XX съезда до гласности прошло ,„немножко каких-нибудь тридцать лет. И вот она, эта книжка. Не в будущем, а в этом веке! Снимает ее мальчишка с полки в библиотеке. А вы говорили бредни! А вот через тридцать лет...”, так когда-то писал поэт. Следующий цикл был бы наверняка короче. Но это пессимистический взгляд на вещи, ставящий под сомнение продолжение того, что официально называется перестройкой, но что является поиском выхода из тупика — ленинского варианта будущего. Оптимистический — подсказывает, что перестройка зрелого тоталитаризма затянется еще надолго. История показала, что путей к тому, чтобы превратить процветающие страны в социалистическую пустыню, много, а вот выбраться из пустыни не так-то просто. Лех Валенса, сказавший, что никто не знает, как выйти из социализма в капитализм, оказался прав.
Пойдет ли перестройка по пути, по которому ее хотели бы повести нынешние западники, устами Сахарова открыто провозгласившие, что улучшения в Советском Союзе могут произойти только вследствие западного влияния или же верх одержит другое направление и страна вновь замкнется в клетке обособленности, отгородившись от иноземных веяний, свалив всю вину за прежние неудачи на вредоносность занесенных с Запада теорий? И то и другое направление не монолитно. В каждом много различных течений и оттенков. И как всегда истина где-то посередине.
НА ПЕРЕПУТЬЕ
Октябрьский переворот большевиков не был исторически предопределенным. Все могло произойти и иначе. Документы подтверждают и финансирование большевиков германским генштабом и активную работу германской агентуры в российском тылу. В дни июльского путча большевиков начальник контрразведки полковник Никитин устанавливает, что германские агенты раздавали мятежникам 10- и 20-рублевые банкноты. Французский военный министр А. Тома передает российским властям перехваченную французской разведкой секретную инструкцию немцев о том, как должны оплачиваться русские революционеры и какие при этом следует принимать меры предосторожности. Наконец, временное правительство привлекает по обвинению в предательстве, выразившемся в получении денег от врага для подрывных действий внутри воюющей страны, Ленина, Зиновьева, Парвуса и Ганецкого. Уже после захвата власти Лениным немцы инструктируют своих агентов, что если надо, они могут обнародовать „правду, которая, став известной в России, приведет к падению большевиков. Их собственная бесчестность уничтожит их”.
После реформ Александра II Россия неуклонно, хотя и не равномерно, двигалась в сторону сближения с Западом. Расширялись контакты на всех уровнях. Иностранные специалисты были не в диковинку. Иностранные издания получали жившие в разных, порой самых что называется „медвежьих углах”. Ленин выписывал их в ссылке. Аскания-Нова под Херсоном, библиотека Юдина в Красноярске, музей в Минусинске — примеры очагов распространения культуры. Поездки студентов за границу были делом обычным. Увеличивалось число школ. Были все основания надеяться, что в недалеком будущем Россия станет законченной конституционной монархией с вполне оформившимся и набравшимся опыта парламентом. Возможно, схожей с английской. Это была историческая неизбежность. То, что власть в октябре 17-го года подобрали большевики — историческая случайность. Об этом пишут все сколько-нибудь объективные современники событий.
Правда и то, что занесенная Лениным и его партией на российскую почву „теория” была позаимствована на Западе. Найдя своих ревностных исполнителей в лице фанатиков-большевиков, среди которых были представители всех народов России, эта теория и оказала разрушительное воздействие на все народы России, она не только подорвала традиционные нормы морали и человеческого общежития. Проникнув в душу, она отравила ее устойчивым ядом. Препарированная для лучшего запоминания в трескучие примитивные лозунги „теория ” в сочетании с постоянной преподносимой в огромных дозах ложью и парализующим страхом образовали невиданный доселе сплав. Отлитыми из этого сплава серпом и молотом была так вспорота психика людей и по ней был нанесен такой удар, оправиться от которого удастся нескоро. Если историк Соловьев писал о том, что после татарского ига и через столетия матери пугали детей словом „татарин”, то неизвестно, сколько пройдет лет, прежде чем люди перестанут вздрагивать при слове „коммунист”.
Занесенная с Запада теория дорого обошлась России, ввергнув ее в рабство коммунизма, но вырваться из него она может, только приобщившись к западной культуре и цивилизации, потому что „советский режим вызвал возрождение всего того архаичного в русской истории, ...что накануне революции постепенно исчезало”.
