Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
— Сам Иисус открыл мне то, что случится с Иерусалимом, — заявила я, — Все сказанное весьма определенно и недвусмысленно. Мне самой не хочется уходить, но я знаю, что должна повиноваться.
И я не лукавила. К своим шестидесяти с лишним (о, теперь мне кажется, что это была молодость!) я прижилась и укоренилась в Иерусалиме и необходимость сниматься с насиженного места и пускаться в трудное путешествие в поисках нового пристанища меня вовсе не радовала. Вдобавок, в то время, как на меня сыпались вопросы собратьев, я вдруг осознала, что мне придется не просто участвовать в этих поисках, а возглавить их. Ведь именно мне Иисус намеревался указать место.
— Некоторые из нас не смогут пуститься в дорогу, — возразил один старец. — У нас нет сил. Или средств.
Мне вспомнилось, как Лот спорил с Богом по поводу бегства из Содома, откладывая его до тех пор, пока не стало слишком поздно, и даже тогда исполнил указания лишь частично. Такова человеческая природа.
Я оглядела комнату, встревоженные лица единоверцев. Много ли осталось среди нас первых учеников? Иоанн, Матфей, Фаддей, славный щедрыми благодеяниями, Симон-зилот, ныне усохший, согбенный, едва способный поднять посох, не говоря уж о мече. Остальные разбрелись кто куда и были потеряны для нас, а возможно, уже расстались с жизнью вдали от дома. До нас доходили слухи, что Фома и Филипп удалились в Индию, а Андрей обосновался в Греции, но поручиться за это не мог никто.
— Мне было сказано, что идти должны все! — объявила я.
— А кто не пойдет?
— Те погибнут.
В этом мое видение сомнений не оставляло.
— Тогда мне суждено погибнуть, — сказал согбенный старец с трясущимися руками. — Мне все равно не выдержать дороги.
— В таком случае твоя мученическая кончина продемонстрирует силу любви к Господу, — вмешался Симеон, встав и заняв место рядом со мной. — И возможно, станет примером для других.
— И моя тоже. — На ноги поднялась старуха, вряд ли способная самостоятельно преодолеть большое расстояние.
По всей комнате старики и старухи стали медленно вставать на ноги и заявлять о готовности присоединиться к тем, кто решил пожертвовать жизнью.
— Мы не собираемся отговаривать тех, кто решит уйти, или задерживать их, ибо понимаем, что промедление подобно смерти, — промолвила одна древняя, сморщенная старуха. — Это было бы смертным грехом. — Она сделала паузу, тяжело, со свистом вздохнула, согнувшись чуть ли не пополам, и добавила: — Но сами мы избираем мученическую кончину и встретим ее с радостью.
Итак, мне выпало вести единоверцев в пустыню, как Моисею. Это была устрашающая задача, хотя группа моя стала гораздо меньше и гораздо послушнее. Люди целиком положились на Бога: они верили, что он направит нас на верный путь и защитит от опасностей.
Иерусалим бурлил. Улицы были заполнены возбужденными, сердитыми и напуганными людьми и римскими солдатами, неожиданно появившимися в большом количестве. До сих пор они как-то не бросались в глаза, но теперь встречались повсюду — патрулировали улицы, дежурили на перекрестках, охраняли все ворота, проходы и проезды и следили за каждым, кто шел на рынок или входил в ворота храма. Поговаривали о том, что Нерон пришел в ярость от оскорбления, нанесенного ему священниками храма, и приказал принять ответные меры. В Иерусалим отовсюду стекались зилоты. Галл, римский наместник провинции Сирия, направил в Иерусалим квартировавший в Антиохии Двенадцатый легион. Сейчас этот легион — один из тех, орлы которых были явлены мне в видении— форсированным маршем двигался к нам.
В тот день, когда мы пришли попрощаться с храмом, благоговейно прикоснуться к древним камням, поклониться великолепным вратам и жертвенникам, на нас обрушились с насмешками и оскорблениями не зилоты, а священники.
— И вы здесь, лицемерные предатели! — прозвучал громкий голос, когда мы с Симеоном вели наших друзей через дворы к портику Соломона.
Я подняла глаза и увидела облаченного в расшитые шелка и высокий головной убор человека, стоявшего сразу за стеной, разделявшей двор сынов Израиля и двор священства.
— Вы! Вы, которые заявляете, что остаетесь в согласии с Законом ваших предков, а в действительности попираете его ногами! Вашего главаря Петра уже постигла в Риме справедливая кара. Пусть же вас всех постигнет та же судьба — судьба Иакова Иерусалимского. И того, другого Иакова, что был перед ним. Да сгинут все богохульники и отщепенцы!
— Мы имеем такое же право находиться здесь, как и ты, — спокойно возразил Симеон пышущему злобой служителю.
Тот в ответ подал знак, и к нам устремилась храмовая стража. Солдаты, дежурившие на стенах, оставили свои посты и тоже поспешили к нам.
— Уйдем отсюда, — обратился к единоверцам Симеон. — А эти люди… Бог им судья.
Вот так и получилось, что наше прощальное поклонение древней святыне закончилось поспешным и беспорядочным бегством.
Мы подготовились к долгому пути, увязав в узлы те пожитки, которые могли взять с собой, и распродав все слишком громоздкое и тяжелое. Перед уходом мы еще раз посетили памятные места, связанным с именем Иисуса, — прошли сквозь ворота в которые он въехал на осле, побывали у дворца прокуратора, заглянули на судебный двор первосвященников, задержались под сенью Гефсимансхого сада. К пещерной гробнице мы не пошли, а вместо этого навестили все места, где он являлся нам после воскресения. Мне он предстал в саду перед местом захоронения. Другим — в верхней комнате арендуемого дома. Ну а под конец мы помолились у грота, где нашло упокоение тело высокочтимой Марии.
Расставаться с тем, что наполняет твои воспоминания и составляет саму твою сущность, — о, как это тяжко! Здесь мы, знавшие Иисуса при жизни, сплотились после его ухода да и самому Иисусу этот город всегда был близок и дорог. Теперь нам предстояло его покинуть. Мы прощались с печалью, но не выказывали чрезмерной скорби, ибо это огорчило бы Иисуса, всегда предостерегавшего от избыточной привязанности к преходящему.
Итак, в ясный, солнечный день, особенно подчеркивавший притягательную красоту города, мы выступили из Иерусалима караваном в несколько сотен человек. Казалось, никогда еще храм не сверкал так ярко, никогда его золотая отделка не играла на солнце столь ослепительными бликами, а великие бронзовые ворота распахнутые сейчас для верующих, не выглядели столь изысканно и величаво. Город словно манил, призывал вернуться, и сила этого зова была почти непреодолима.
Но мы уходили. Впереди нас ждал долгий путь, а за спиной оставался Иерусалим, вокруг которого уже смыкалось стальное кольцо римских легионов. Мы миновали их лагеря, устроенные за городскими воротами, и они провожали нас угрюмыми взглядами, но не останавливали и не препятствовали уходу.
«Вы должны отправиться за Иордан, в безопасное место». Но куда? Как его найти?
Мы направились к реке по Иерихонской дороге, известной тем, что на ней частенько промышляли грабители и разбойники, а также тем, что Иисус упомянул ее в притче о самаритянке. Затем проследовали вдоль русла, держась, однако, подальше от болотистых или заросших густыми колючими кустами прибрежных низменностей.
Проходя мимо брода, где некогда проповедовал Иоанн Креститель, я издалека поискала взглядом место своего избавления — крутой, бесплодный берег, помнивший тогдашнее мое одиночество и отчаяние. Но для меня было ясно, что путь наш лежит не сюда.
Мы шли и шли по дороге, уходя все дальше на север. Внизу петлял Иордан, за ним простиралась плоская равнина, упиравшаяся в подножие холмистой гряды. Иисус сказал мне, что мы должны отправиться за Иордан, то есть переправиться через реку. Какое бы «безопасное место» ни имелось в виду, оно должно было находиться на той стороне.
Здесь раскинулись владения язычников — так называемый Декаполис, или Десятиградие. Города это были греческие, и привечали там только граждан союза, остальные же окрестные земли выглядели совершенно пустынными.
Мы побрели дальше. Знака о том, где остановиться, все не было. За мной, растянувшись по дороге, тащились все верующие Иерусалима — все, оказавшиеся способными предпринять это путешествие— они, с трудом переставляя ноги и двигаясь вместе с поднятым ими облаком дорожной пыли, ждали Божественного знамения.
Мы еще не поднялись к Галилейскому морю, которого я страстно желала достичь и увидеть, хотя бы через водное пространство, Тивериаду и Магдалу, когда я почувствовала сильное желание остановиться.
— Привал! — скомандовала я и движение прекратилось.
Мы находились в нескольких лигах от самой южной оконечности озера, а Иордан протекал сквозь густые заросли по правую руку от нас. Однако к реке вела тропа, а дальше за ней начиналась дорога.
