Исай Калашников - Жестокий век
– Почему ты… не убил меня? Ты промахнулся намеренно!
– Я бы убил. Если бы ты дрогнул. Ты храбрый и потому достоин жизни, так неосмотрительно подаренной мне. – Покосился на Судуя, язвительная усмешка задрожала на губах. – Но промахнулся не намеренно. Твой нукер нагнал на меня столько страху, что задрожали руки.
Судуй сжал руку Хултугана выше локтя, захлебываясь от внутреннего напора радости, сказал:
– Ты хороший… Ты как Джучи…
И тут же осекся. Хултуган смотрел на медленно плывший по степи обоз, и его глаза были как у смертельно раненного оленя. Судуй дернул за халат Джучи, придержал лошадь, зашептал:
– Джучи, спаси ему жизнь! Спаси, Джучи!
Джучи отвел его руку, ударил плетью коня.
Отправив обоз вперед, Субэдэй-багатур остановил войско на дневку.
Мирно курились огни, сизая пряжа дыма стлалась по серому войлоку степи.
Судуй поднялся раньше Джучи, сварил суп, приправил его горстью сушеного лука. Джучи вышел из палатки, заглянул в котел, потянул ноздрями вкусный запах.
– Молодец!
– Я думал, что ты захочешь угостить Хултугана.
– Правильно подумал… Эй, воин, приведи ко мне сына Тохто-беки.
– Джучи, ты почему вчера подставил лоб под стрелу?
– Не догадываешься? Мы с ним одной веревкой связаны. Один конец у меня в руках, другой у него на шее. И он правильно сказал – о чем нам говорить?.. Я хотел уравняться. Но забудь об этом. Не вздумай кому-нибудь рассказывать.
– Даже моей Уки?
– Ни твоей, ни моей. Сказал мужчине – сказал одному, говоришь женщине – слышит сотня.
– Тебе было страшно?
– А ты попробуй – узнаешь.
Воин подвел к огню Хултугана. Царапина на его лбу засохла, черным косым рубцом пересекала лоб от волос до бровей. Он приветствовал Джучи как равный равного, и в этом не было высокомерия или горделивости, скорее – уважение. Судуй разостлал на траве попону, налил в чаши шулюн.
– Ешь, мэрген, береги свои силы, – сказал Джучи.
– Для чего они мне, мои силы?
Джучи глянул на караульного, велел ему уйти, наклонился к Хултугану.
– Я помогу тебе бежать.
Хултуган держал в руках чашу с шулюном, дул на черные крошки лука, плавающего в блестках жира, старался собрать их в кучу. Но крошки, кружась, расплывались.
– Я ждал, что ты это скажешь. Спасибо. Но я не побегу. У меня были братья – их нет. Была жена… Были друзья… Была родная земля… Были удалые кони-бегунцы, был тугой лук в руках… Ничего не осталось. Куда я побегу? Зачем? Для чего, для кого жить буду?
– Напрасно вы не попросили пощады. Напрасно!
– Почему мы должны были просить пощады?
– Разве не виноваты перед нами?
– А вы?
– Мы тоже. – Джучи вздохнул, задумался. – Мы с тобой понимаем друг друга… Понимаем, а? Понимаем. Но для этого тебе и мне надо было глянуть смерти в лицо. Неужели и народы должны пройти через то же, чтобы понять друг друга? – Внезапно заторопился: – Пойдем к Субэдэй-багатуру. Покажи, как ты умеешь стрелять.
Хултуган разбивал одну стрелу другой. Нойоны и воины удивленно ахали.
Субэдэй-багатур покачал головой, проговорил с сожалением:
– Если бы это был не сын Тохто-беки…
– Пусть он будет моим нукером, – сказал Джучи. – Могу я его взять себе?
– Об этом спросишь у отца.
Джучи закусил губу, отвернулся.
Из степи прискакали дозорные, всполошив всех криками:
– По нашему следу идет войско! Очень большое.
Субэдэй-багатур почесал ногтем переносицу, лохматые брови наползли на суровые глаза.
– Что еще за войско? Воины, седлайте коней!
Стан разом пришел в движение. Нойонам подали коней, и они следом за Субэдэй-багатуром и Джучи поскакали в ту сторону, откуда, как донесли дозорные, двигалось неизвестное войско. Судуй заседлал своего мерина и поехал догонять Джучи. Все поднялись на одинокую сопку, на которой толпились дозорные. По всхолмленной степи неторопливой рысью шли тысячи всадников. Над ними полоскались широкие полотнища знамен. Чужих воинов было в два раза больше. Субэдэй-багатур повертел головой, озирая местность, стал говорить нойонам, где кто должен построиться. Он был спокоен, говорил коротко, четко. Этому человеку был неведом страх…
– Субэдэй-багатур, прежде чем обнажать оружие, надо узнать, чего хотят эти люди, – сказал Джучи. – Позволь мне поехать навстречу.
– Чего они хотят – видно…
– Но нам отец повелел идти на меркитов. Почему мы должны сражаться с другими?..
Субэдэй-багатур внял этому доводу. Что-то пробурчав себе под нос, он сказал:
– Можно и узнать. Но поедешь к ним не ты.
– Поеду я, – твердо сказал Джучи. – Судуй, следуй за мной.
Он тронул коня. Субэдэй-багатур его не удерживал.
Чужое войско, заметив их, остановилось. Холодок страха пробежал по спине Судуя. Вражеские всадники с пышными бородами, носатые, с накрученными на голову кусками материи, расступились, давая дорогу. Они рысью промчались в глубь войска, остановились перед человеком в богатой одежде. Он сидел на белом коне, уперев ноги в красных сапожках в серебряные стремена, равнодушно смотрел на Джучи и Судуя.
– Почему вы преследуете нас? – спросил Джучи.
Его не поняли. Потом подъехал переводчик в полосатом халате, и Джучи пришлось повторить свой вопрос. Человек на белом коне пошевелился, надменно сказал:
– Я хорезмшах Мухаммед.
И замолчал, будто этим было сказано все. Джучи слегка поклонился ему.
– Мы с вами не желаем драться. Мы возвращаемся домой. Поверните своих коней назад.
– Зачем вы приходили сюда?
– Мы преследовали своих врагов.
– А мы преследуем вас.
– Почему? Мы вам не враги. Нашими врагами были меркиты…
Лицо Мухаммеда осталось равнодушным. И Джучи горячился, голос его звучал резко, сердито. Судуй, предостерегая его, толкнул ногой, и он стал говорить спокойнее.
– Мы бы хотели стать вашими друзьями. Если пожелаете, разделим с вами добычу и пленных. Зачем нам множить число убитых? Ради чего падет на землю кровь ваших и наших воинов?
Белый жеребец шаха прижал уши к затылку, куснул коня Джучи. Мухаммед натянул поводья.
– Уезжайте. Аллах повелел мне уничтожить неверных, где бы я их ни встретил.
– Опомнитесь!..
Джучи не дали говорить. Развернули коня, ударили плетью. Под смех и свист они промчались сквозь строй воинов, возвратились к своим. Джучи ничего не сказал Субэдэй-багатуру, безнадежно махнул рукой.
Но хорезмшах напрасно надеялся на легкую победу. Сражение продолжалось до вечера, и нельзя было сказать, на чьей стороне перевес.
Ночью по приказу Субэдэй-багатура воины разложили огни, сами бесшумно снялись и ушли.
Глава 5
Ветер ошелушивал желтые листья с осин и берез, ронял на землю, сметал в Уду, они плыли, покачиваясь на мелкой волне, кружась в водоворотах, вниз, к Селенге, по ней дальше, к Байкалу. На берегу под темнохвойной елью горел огонь. Возле него снимал с кабарги шкуру Чиледу. Ветер крутил дым, и Чиледу жмурил глаза, отворачивался. Время от времени он посматривал в ту сторону, где пасся расседланный конь. Сняв шкуру, бросил ее на траву, отрезал кусок мяса, кинул на угли.
Березовый лес на взгорье был чист и светел. Казалось, белое пламя поднималось из земли и сияло холодноватым немеркнущим светом, рождая в душе тихое удивление. Чиледу все больше любил леса своих предков. В них человек никогда не бывает одинок, он может говорить с соснами, елями, березами. Они отзовутся шелестом ветвей, трепетом клочьев отставшей коры.
В степи человек, если он один, – он один. А тут кругом друзья. Деревья заслоняют человека от холодного ветра, от глаз людей… Правда, Чиледу бояться за свою жизнь нечего. Она прожита. Все, что у него можно было отнять, люди давно отняли. Осталась маленькая радость – одиноко бродить по лесам, спать на земле под баюкающий шум друзей-деревьев и потрескивание сушняка в огне. И ничего иного ему не надо. Ему бы и умереть хотелось среди деревьев… Пусть его последний вздох сольется с шелестом ветвей, пронесется над страдающей землей, и, может быть, дрогнет чья-то ожесточенная душа, смягчится чье-то зачерствелое сердце…
Бронзовые листья неслись по течению, прибивались к берегу, запутывались в траве, намокали, тонули и плыли дальше по песчаному дну.
Чиледу подумал, что все люди – как эти листья. Несет, кружит их река жизни.
Одни прыгают на гребне волны, другие катятся по дну. Но конец у всех один…
Ветер был не сильный, но по-осеннему холодный. Приближается самая хорошая пора в жизни хори-туматов – охота. Они будут бить коз, изюбров, лосей, добывать белку, соболя, колонка, рысь… Только бы все обошлось и в этом году. С той поры, как хори-туматы побили воинов сына Есугея, Чиледу каждое лето ждал возмездия. Он был уверен, что хан ничего не забудет и не простит. Но время шло, на хори-туматов никто не нападал. Потом узнал, что сын Есугея ушел воевать Алтан-хана. Эта весть поразила Чиледу. С тех пор как он помнит себя, о стране Алтан-хана все говорили со страхом и уважением, ни один из владетелей не мог и помыслить о единоборстве, а вот сын Есугея дерзнул… Для хори-туматов это счастье. Если Тэмуджина растреплет Алтан-хан, ему будет не до хори-туматов. Если Тэмуджин осилит Алтан-хана, добыча будет так велика, что бедные жилища хори-туматов перестанут его прельщать.